— Когда-то перестанут бросаться.
— Никогда, — заверил гадальщик.
— Так и останутся идиотами?
Гадальщик посмотрел почти с сожалением:
— Где ты видел, чтобы люди поступали по уму? Ими всеми двигают страсти, страстишки, заблуждения, суеверия, желания, хотения. Что твоя магия дает? Счастье?.. А моя обещает о-о-о-о-громное счастье. Такое огромное, что ни в одни ворота не влезет.
Олег бросил резко:
— Но моя в самом деле дает!
— Ну и что? А моя намного больше… обещает. И человек пойдет за моей, потому что вера в чудо лежит в нашей природе. Каждый хочет без труда вытащить рыбку из пруда. В этом твое поражение, Олег. Ты всегда ставил на разум человека, но человек — тварь неразумная. И разумных поступков от него ждать — что козла доить.
Олег развел руками:
— Другого человечества у нас нет. Я предпочитаю тащить и подпинывать хоть такое, чем махнуть рукой и жить, пользуясь его дуростью.
Гадальщик, как видела Барвинок, настолько чувствовал себя правым, что перестал страшиться волхва, хотя Барвинок не понимала, почему его вообще следует бояться.
Олег покачал головой:
— Прощай. Рано ты сдался.
Барвинок все-таки уловила вздох облегчения со стороны гадальщика, когда они пошли прочь.
Глава 6
На соседнем перекрестке народ толпился возле наперсточника. Барвинок с детства знала эту игру: под один из трех наперстков кладется горошина, нужно быстро так подвигать наперстки, меняя местами, чтобы запутать наблюдающих.
В нее играют во дворах, в доме, на улицах, а самые ловкие сделали это работой: кто угадает — получает монету, кто не угадывает — отдает две.
Казалось бы, невыгодно, но все так уверены, что угадают, что снова и снова вступают в игру, тем более что у профессионалов-наперсточников правило: менять местами наперстки не больше трех раз. Ну как не запомнить, где горошина!
Олег посмотрел брезгливо как на самого наперсточника, так и на галдящих возбужденно людей, потные и с горящими глазами, сжимают в ладонях монеты, делают ставки, орут, толкаются…
Барвинок посмотрела на них, на волхва, спросила воинственно:
— И здесь тебе не так?
Он пробормотал задумчиво:
— Войну, что ли, затеять?.. Враз эта дурь вылетит… Или саранчу напустить…
— Ты что? — вскрикнула Барвинок. — О чем ты?
— Да клин клином, — ответил Олег. — Жаль, иное лекарство горше самой болезни.
— Ты их ненавидишь, — определила Барвинок. — Я же вижу. Откуда в тебе столько злости? Лучше бы орал и ругался. Несешь в себе океан злобы… Смотри не споткнись! А то выльется, отравит полмира… Это же просто люди, нормальные, не преступники…
— Они могут стать лучше, — отрезал Олег.
— Могут, — согласилась она. — И что?
— Значит, — сказал он еще резче, — должны!
Она вздохнула и возвела очи к небу.
— Скажи, — спросила она неожиданно, — ты готов их убить всех?
Он посмотрел на нее в некотором удивлении:
— А этих за что?
— За то же самое, — сказала она. Увидев, что волхв не понял, сказала терпеливо: — Они верят в удачу! Они жаждут чуда… ну не чуда, а того, что именно вот он угадает, под каким наперстком горошина, и сразу станет богатым. Они хотят получить, как и все люди жаждут, много и сразу… не истязая себя тяжким и долгим трудом.
Они уже прошли мимо, но Олег остановился, оглянулся. На лице проступило суровое выражение, а она, испугавшись, что странный человек в самом деле послушается ее подсказки, с силой потянула его за рукав.
— Пойдем-пойдем, здесь ничего интересного!
Он пошел нехотя, но еще дважды оглянулся, и она видела, что его мысли заняты наперсточником и толпой вокруг него.
Несмотря на вечер, торговые лавки все открыты, Олег прошел мимо целого ряда, лицо становилось строже и серьезнее, Барвинок с жалостью видела, как в зеленых, как молодая трава, глазах растет тоска. На него заглядываются все женщины, от подростков до зрелых матрон, другой бы шел петухом, горделиво и хвастливо поглядывал бы по сторонам и выбирал самых лакомых для утех, а этот даже непонятно о чем думает.
— Богатый базар, — заметила она громко. — Как думаешь, в других городах есть что-то подобное?
— К сожалению, — буркнул он.
Она переспросила:
— Что к сожалению? Есть или нет?
— Есть, — сказал он тоскливо и пояснил тяжеловесно: — Если бы только в этом городе! Тогда можно бы залить огнем с неба… или опустить на дно озера, чтоб никто не выбрался…
Она ахнула.
— О чем ты говоришь? Что тебе не так?
— Посмотри, — буркнул он, — чем торгуют.
Она бросила взгляд на широкий прилавок лавки, мимо которой шли. Все то же самое, что и в других: изделия местных умельцев, кое-что из привозного, а еще множество амулетов на все случаи жизни, от самых дешевых до очень дорогих.
— И что? — переспросила она в недоумении. — Так везде, ничего особенного!
Он вздохнул:
— В том все и дело.
— В чем?
— И что ничего особенного, — пояснил он, — и что так везде.
— А должно быть?
— Должно, — громыхнул он так, что прохожие отскочили в испуге, — должно быть не так! А так быть не должно.
Она не решилась донимать вопросами, он злится, когда приходится объяснять нечто ему хорошо понятное и ясное, никак не может понять, что другие не видят того, что происходит в его перевернутых мозгах, и не могут ему помочь выправить странные мысли, чтобы стал здоровым, как и все.
Окончательно его добила огромная толпа народу на главной городской площади. Некогда просторный луг, оставленный для выпаса общественного скота, заполонили возбужденно галдящие мужчины, женщин почти нет, а те немногие, что пришли, держатся стеснительно сзади и только с мольбой поглядывают на мужчин.
Барвинок впервые столкнулась с таким видом развлечения, как она сперва решила, подпрыгивала и заглядывала через головы, как там раздают металлические кружочки с выдавленными цифрами. Один из мужиков, которому напрыгнула едва ли не на плечи, оглянулся, на нее посмотрел с улыбкой, но увидел Олега, и улыбка исчезла.
— Что там? — спросила Барвинок.
Мужик ответил:
— Нечто получше женитьбы. В лотерее все-таки есть шанс.
Он отвернулся, Барвинок толкнула Олега.
— Что молчишь? Что это?
— Лотерея, — буркнул он, — самый точный способ учета дураков, верящих в удачу.
— Опять ты нападаешь на удачу!
Он пожал плечами.
— Считай, что это такой налог на дураков. За то, что ленятся пошевелить мозгами. Хотя бы сложить два и два.
Он заметил в сторонке дородного человека с золотой цепью на груди и знаками отличия, за спиной два городских стража в доспехах и при оружии, явно из городских властей. Барвинок не успела придержать Олега, как он шагнул к ним и спросил зло:
— Почему власти не запретят это жульничество?
Человек с золотой цепью ответил мирно:
— Это не жульничество.
— А что?
— Налог, — объяснил он. — Самый справедливый на свете. Как видите, его выплачивают только желающие.
Олег подумал, вскинул брови.
— Значит, городские власти в этом участвуют?
Человек от властей понизил голос:
— Чуть-чуть. Мы предоставили место и защиту. За определенную часть от вырученной суммы.
Олег стиснул челюсти, Барвинок смотрела сочувствующе, хоть и не понимала, из-за чего так переживать.
— В погоне за добавочным доходом, — произнес Олег, — можно ли забывать о душах?
Человек с цепью посмотрел на него искоса.
— Свинья грязь найдет. Все равно все пропьют, так лучше уж часть попадет в городскую казну. Дорогу к соседнему городу вести надо? А на какие деньги? А там еще мост прохудился, даже люди проваливаются, а телеги вовсе не ходят…
— А без этой пакости нельзя? — спросил Олег.
Тот посмотрел почти с сочувствием.
— Увы, городские власти опираются на население, а в нем всегда ничтожных людей больше. Их не простое большинство, а их… ну, почти всякий — ничтожество. Увиливает от работы, обязанностей, долга, хотел бы получить много и сразу, но воровать боится… Что остается? Да, именно лотерея!.. Это шанс для ничтожного человечка моментально стать богатым. Очень богатым!
Олег сказал горько:
— Все-то понимаете… Не дураки правят городом, как считают извозчики, сами презираете эту гнусь… эти забавы полных идиотов и для еще больших идиотов… но вам важнее урвать деньги отовсюду, где удается! А на то, что человек превращается в животное, плевать?
Человек с цепью ответил сухо:
— Делать их людьми — забота пророков, а не власти. У нас своих хлопот хватает. Вон старые колодцы пересохли, надо новые копать, поглубже. Где взять деньги?
Барвинок тронула волхва за локоть.
— Перестань… На тебе лица нет. Из-за чего переживаешь, не понимаю.
— Перестань… На тебе лица нет. Из-за чего переживаешь, не понимаю.
Он дал себя увести, они пошли дальше по улице, от него шел жар, как от накаленного в огне куска железа. Ответил с большим опозданием, словно спорил еще и с собой, она ощутила в его сильном голосе тоску и сильнейшее разочарование:
— Гадальщики, прорицатели, устроители лотерей, наперсточники… Сколько этих паразитов? И все потому, что человек глуп и легковерен. Ну никак его не заставить работать честно, если видит хоть малейшую возможность украсть, обмануть, схитрить…
Она переспросила горячо:
— Украсть?
Он посмотрел на нее хмуро.
— А ты заметила, на что в лавках наибольший спрос? Вон посмотри, что в той… Или вон в той!
— Что?
— Награбленное, — ответил он зло. — Уворованное.
Она запнулась, посмотрела на разложенный на полках товар, горячо возразила:
— Что ты мелешь? Это все из раскопок и старых захоронений!
Его глаза странно блеснули, она ощутила себя почему-то виноватой, хотя повода не видела.
— А грабить могилы — хорошо? Или хотя бы допустимо?
Она не ответила, сделала вид, что разглядывает товары на прилавках, мимо которых идут. В самом деле, немалую часть составляет выкопанное из древних захоронений, то есть могил. Но могилы раскапывать все-таки нехорошо, а захоронения — можно. Потому что могилы со временем начинают считаться захоронениями, а они как бы ничьи. Свежие могилы к тому же охраняют родственники, а древние — никто, так что раскапывать можно безнаказанно…
Вообще-то, если подумать, то логика волхва не кажется такой уж странной. По крайней мере, понять можно. Однако с другой стороны… ну не могут же все люди ошибаться, а вот он, такая цаца, все видит и понимает правильно?
С третьей стороны, мелькнула мысль, такое как раз и бывает чаще всего, но дело в том, что простой народ видит только две стороны, а третью вообще не признает и полагает, что ее не бывает вообще.
— Знаешь, — проговорила она наконец нерешительно, — ты закапываешься слишком глубоко… Или взлетаешь. Люди так глубоко не роют. А мы — люди.
Он прорычал:
— А человек, как говорят все сволочи, чтобы легче сволочничать, — животное. Самый подлый зверь на свете! От остальных отличается только хитростью да умением разговаривать. Больше ничем. Ты тоже считаешь, что люди — подлые твари?
Она проговорила торопливо:
— Нет, не считаю! Но простые люди просто большего не видят.
— Значит, надо, — сказал он, — чтобы видели. Чтобы было заметным!
Она спросила настороженно:
— Что заметно?
— Отличие от зверя, — пояснил Олег.
— Так уже отличаются!
— Как видишь, — сказал он тяжело, — этого мало. И это не главное. Надо что-то еще, что-то еще…
Он нахмурился, на лбу собрались морщины, он шевелил пальцами, словно пытался нечто ухватить из воздуха, но смутные образы уплывают, не давая оформить себя в слова, и он зло сверкал темнеющими глазами и едва не скрежетал зубами.
Она услышала сказанное тихо, будто для самого себя:
— Когда-то мир станет цивилизованным…
— Когда? — поинтересовалась она скептически.
Он вздохнул:
— Как только откажутся от лотерей, так и станет!
Глава 7
В окнах загорались светильники, Барвинок поняла, что в домах наступает ночь, хотя здесь на просторных улицах еще светлый вечер, тихо и торжественно, птицы уже умолкли и отправились до утра в гнезда, бродячие собаки неслышно скользят от тени к тени, подбирают выброшенные из окон кости с лохмотьями мяса.
В темнеющем, но все еще пронзительно синем небе остро и четко сверкает отточенное лезвие месяца. Над далекими горами тревожно застыла лиловая тьма, это оттуда поднялся блестящий серп, оставив внизу мутные тающие облака.
Волхв посмотрел на небо, на горы, лицо стало мрачным.
— Вернемся, — произнес он. — Надеюсь, мы уже достаточно наследили.
Она спросила настороженно:
— Это как?
— Оставили следы, — пояснил он.
— Зачем нам оставлять следы?
— Чтобы меня отыскали, — пояснил он.
— Кто?
— Враги, конечно.
Она вздрогнула, но заставила себя улыбнуться.
— Да, у тебя должно быть много врагов.
— Даже больше, — заверил он, — чем ты думаешь.
Вернувшись на постоялый двор, он сразу поднялся наверх в их комнатку. Барвинок поскрипела, но подчинилась, хотя хотелось сперва посидеть в зале, где мужчины едят и пьют, пусть этот угрюмый молчун увидит, как на нее смотрят, хоть что-то да поймет.
— Спать, — буркнул он. — Думаю, если меня не отыщут ночью, утром пойду искать сам.
— Ты злой.
— Ага. Кто не спрятался, я не виноват.
— Сразу с утра? — спросила она. — Мы только прибыли… А город такой огромный, ты и трети не успел осмотреть…
Он сдвинул плечами.
— Зачем? Еду мимо и дальше. Это тебе больше никуда не нужно… А говоришь так, будто тяну тебя с собой. И вообще… оставь эти замашки избалованной дочери знатного князя.
Она села за стол, тряхнула головой, освобождая пышные волосы от множества заколок.
— Князя? Знатного?.. Откуда ты взял?
— Да больно из тебя выпирает, — буркнул он. — А теперь падай и спи. Утром меня уже не увидишь.
Она возразила:
— Я что, сплю, как бревно? Прости, это не мое дело, конечно, но… зачем ты это делаешь?
Он не уловил такой быстрой смены разговора, в недоумении смотрел, как она собирает и складывает в кучку заколки.
— Что именно?
— Уничтожаешь источники магии. Вернее, хранилища.
Он поинтересовался:
— А если подумать? Ты же неглупая, хоть и красивая.
— Наконец-то сказал что-то приятное женщине!
Он тяжело сел на край кровати, сдвинул плечами.
— Ты сама знаешь, что неглупая. Редко кто даже из мужчин сумел бы сразу определить болезнь и так умело вылечить жителей всей деревни. Без всякой магии.
— Да нет, я о другом…
— О чем?
— Ну вот, сказал приятное, а теперь сам не понимаешь! Для женщины куда приятнее быть красивой, чем умной.
Он отмахнулся.
— Ерунда. Если умная, то и красивая. В смысле, умная всегда сумеет стать красивой.
Она раскрыла рот, чтобы возразить, видно по ней, но поперхнулась от другой влетевшей в рот мысли, закашлялась, махнула рукой.
— Сам не догадываешься, — сказала она нехотя, но явно стараясь сгладить раздражение, — насколько ты прав. В самом деле, умная сумеет стать красивой, если постарается, какой бы ни была раньше. А вот дура…
Он пробормотал:
— Ну, если дура красивая, то она все равно некрасивая. Женщина должна быть умной, мне так кажется. И сильной. Тогда она и красивая.
Она посмотрела на него в удивлении, как если бы лошадь вдруг начала рассуждать о мудрости.
— А ты рухнул с какого дуба? Все мужчины боятся умных женщин!.. А сильных — тем более.
— Я не боюсь, — буркнул он.
— Правда?
— Правда. Они мне вообще не встречались.
Она опустила подбородок на стиснутые кулачки. Глаза ее с таким изумлением обшаривали его лицо, что он ощутил неловкость.
— Ладно, — произнесла она после паузы, — ты довольно ловко ускользнул от вопроса.
— Какого?
— У тебя что-то с памятью? Я спросила, зачем ты уничтожаешь источники магии! Можно бы разом накормить этих несчастных, выстроить… нет, мановением руки создать им жилища.
Он буркнул:
— Ну, положим, подземный ручеек слишком мал, чтобы накормить хотя бы большое село, тем более — город. Да еще создать им жилища!
— Не увиливай, — уличила она. — Ты скажи!
Он зевнул, потянулся.
— Это слишком долгий разговор. Слишком. А сегодня день был тяжелым. Давай лучше спать. Ты уверена, что не хочешь ко мне?
Она фыркнула.
— Ни за какие пряники!
— Хорошо, — ответил он с улыбкой. — Тогда марш в постель и спи. Носом к стенке.
Она сделала вид, что раздумывает и колеблется, хотя внутри все от радости скачет и ходит на ушах, настало ее время, сейчас они как раз на том поле, где растет ее трава, где она умеет и рвать, и щипать, и косить, сказала медленно и размышляюще:
— Нет, так не совсем правильно…
— Что?
— Ты среди нас двоих, — сказала она с прежним колебанием в голосе, — ведущий… Значит, тебе и спать на кровати.
— А ты?
— Я тут, — заверила она, — никуда не уйду. В этой же комнате! Только на другом конце.
Он поморщился, комнатка тесная, любой другой конец — это на расстоянии вытянутой руки от кровати. Ночью встанет, обязательно наступит на нее в потемках.
— А если ночью придет это нечто? — поинтересовался он хмуро и без тени иронии.
Она ответила храбро:
— Я завизжу, ты проснешься! И убьешь.
Он снова поморщился.
— Ну вот сразу «убьешь»… Какая ты кровожадная. Это потому, что мелкая? Крупные люди всегда добрее. Ладно, спи на полу, если так хочешь.