Разумом несостоявшегося врача Захар и сам все это прекрасно понимал, но утроба лесника требовала добавки. В конце концов, после непродолжительной борьбы с самим собой он встал из-за стола, поблагодарил отца Сергия и направился в свой закуток. На самом деле, он и так переборщил с едой. Быстро восстанавливающийся организм, насытившись, теперь требовал отдыха. Едва коснувшись подушки, он провалился в сон.
Проснулся Захар среди ночи. Как будто толкнул кто-то. Рывком сел, уже привычно поморщился от боли, дернувшей плечо, и попытался понять, что же его разбудило. Так и не придя к какому-то выводу, он уже собрался было снова направиться в объятия Морфея, как вдруг услышал с улицы какой-то звук. Или ему показалось, или там кто-то кричал. Вот! Опять! Не показалось!
Захар встал с кровати и, тихо приоткрыв дверь, выглянул в общую комнату. Темно. Никого. Он огляделся по сторонам, ища, что бы накинуть вместо свитера, но на глаза ничего не попадалось. Выругавшись про себя, он, стараясь не скрипеть досками пола, двинулся вперед. Осторожно открыл дверь и высунулся на улицу. И тут же, отплевываясь, нырнул назад в избу.
Смахнув с лица мокрый снег, брошенный ему прямо в лицо порывом ветра, он, как перед погружением в воду, задержал дыхание и шагнул наружу.
На улице мело. Разыгравшийся не на шутку ветер сразу же накинулся на него, разомлевшего после сна. Может, почудилось? Скорее всего, это не более чем ветер. И в этот момент крик послышался снова.
Крик был мужским. Захар попробовал сориентироваться, ища во тьме источник звука, но при таком ветре это было невозможно. Тогда он просто пошел вперед. Во мраке, при тусклом свете луны, проглядывали очертания часовни. Выглядела она ночью, честно говоря, жутковато. Маленькие окошки часовни были тускло освещены. Захар уже направился было ко входу, как вдруг взгляд его привлек приземистый длинный сарай, приткнувшийся сбоку участка. Он видел его и раньше, вот только тогда на нем болтался здоровенный амбарный замок. Сейчас же она была распахнута, и ветер избрал ее в качестве своей игрушки, азартно хлопая ею. Захар решил, что большой беды не случится, если он сначала заглянет туда. Даже если крики – просто игра воображения, то стоит хотя бы прикрыть двери, чтоб хозяйские поросята не померзли. Просто из уважения к хозяину.
Добравшись до сарая, что при таком ветре оказалось не так уж и просто, Захар ввалился внутрь и с наслаждением выдохнул. Здесь, по крайней мере, ветра нет. Нос щекотал какой-то странный запах. Захар принюхался, и ему стало дурно. В воздухе явственно ощущался терпковатый аромат свежей крови. Чего-чего, а этого он за последнее время нанюхался с лихвой.
Лесник почувствовал себя неуютно. Кровь, от которой исходил этот запах, была свежей, бесспорно. И никак не могла остаться тут с обеда, когда хозяин заколол поросенка. В такой мороз она замерзала практически моментально. Значит, сюда пролезла какая-то тварь, позарившаяся на свинину. Пролезла? А что, если она все еще здесь?
Захар попятился, и в этот момент усталой луне удалось-таки найти разрыв между бешено мчащихся туч и обратить свой взор на землю. Мертвенно-бледный свет, озарив заснеженное пространство, залил ближнюю часть сарая.
Лесник вскрикнул, отпрянул и его вывернуло.
Вдоль всего сарая, под самой крышей, была прикреплена длинная металлическая штанга. И на ней, слегка покачиваемые порывами ветра, висели в ряд освежеванные трупы.
Человеческие тела. Частично обглоданные. Или…
Присмотревшись, лесник понял, что животные здесь ни при чем. Все мягкие части тела были аккуратно срезаны острым ножом.
И тут Захара вывернуло во второй раз. Он понял. ЧТО именно ел на обед. И ЧЬЕ мясо показалось ему настолько вкусным.
На этот раз его рвало гораздо дольше. До тех самых пор, пока содержимое желудка полностью не оказалось на промороженных досках. И даже после этого ошарашенный организм пытался исторгнуть из себя даже воспоминания об ужасной еде.
Выпрямившись, Захар вытер рот рукавом. Мысли потекли холодно и отстраненно, как всегда бывало, когда ему не терпелось кого-нибудь убить. В последнее время это стало входить в привычку. Лесник усмехнулся.
В углу сарая исходила паром какая-то куча. Медленно подойдя к ней, стараясь не дышать глубоко, он толкнул ее ногой.
Это оказалась человеческая кожа.
Свежеснятая человеческая кожа.
Под ногой что-то звякнуло. Лесник, сражаясь с рвотными позывами, нагнулся, пригляделся. Цепь. Обычная металлическая цепь… С ошейником.
Взяв цепь в руку, он на ощупь двинулся к ее противоположному концу.
Остановился, упершись в стену. Ощупал ее, наткнулся на замок, зацепленный дужкой за дверную ручку. Хмыкнул и потянул дверь на себя.
Здесь было светло. Луна светила в забранное металлической решеткой окно. Решетка оказалась закреплена снаружи. И не выглядела старой и прогнившей.
Пол комнаты был усыпан соломой. В углу навалено тряпье – как гнездо устроено. На тряпье что-то белело.
Захар подошел, нагнулся. Поднял с пола предмет. И вздрогнул.
Это была кукла. Обыкновенная кукла, рассчитанная на то, что с ней будет играть девочка лет шести-восьми. Не миниатюрная барби, или как их там называли, а крупный такой пупс, из крепкой пластмассы, таких при Союзе еще делали. С двигающимися руками, ногами и головой.
И с отметинами от длинных, тонких зубов.
Он отбросил куклу и решительно вышел из сарая. Теперь многое стало на свои места.
При свете луны стал отчетливо виден кровавый след, ведущий в сторону часовни. Захар двинулся по нему.
Дверь в часовню распахнул пинком. Пусто. Хотя, не совсем.
В помещении горели свечи. Много, очень много свечей. Гораздо больше, чем днем, во время службы. Почему-то Захар не сомневался – они сделаны из человеческого жира. Священника видно не было, но на алтаре лежала какая-то бесформенная куча. Приблизившись, Захар понял, что это. Это тело.
Человеческое тело.
Борясь с приступом тошноты, Захар наклонился над ним. Человек был мертв. Что вполне, впрочем, ожидаемо. Даже случись все это до Срани, и происходи дело в суперсовременном медицинском центре с отличным реанимационным блоком и гениальными специалистами, помочь бедняге уже было нельзя. Захар горестно покачал головой. Разглядывая кошмарную картину, он не услышал, как скрипнула входная дверь.
– Вот же ж неугомонный! И чего не спалось тебе? – густой бас священника в тишине прозвучал особенно громко. Захар дернулся от неожиданности и отступил на шаг.
Отец Сергий стоял у входа. Сутана была испачкана красным, а в руке он сжимал окровавленный нож внушительных размеров.
– Что, никак не мог своей очереди дождаться? Чего сюда пришел?
Захар взглянул на священника.
– Отец Сергий, вы же священнослужитель! Зачем вы это делаете?
– Затем, что сочтены дни людские. Неумные создания Его погрязли в грехах и пороках. Его терпение велико, но не бесконечно! Дни Гнева уже настали, и скоро спустится Он на землю, един в трех лицах, чтобы вершить суд свой праведный. Воздастся всем по делам их, и лишь праведники войдут рука об руку с Ним в небесный дом Его.
– Да? Вы серьезно рассчитываете оказаться в их числе? Да бросьте! Убивая людей и поедая их мясо, вы стремитесь приблизиться к царствию небесному?
– Люди отвернулись от веры истинной, снова к золотому тельцу обратились они. Забыли они, что есть грех, и вкушали от него ежечасно.
– Не, это я понял. Но каннибализм тут при чем? – Захар уже достаточно овладел собой и теперь намеренно пытался вывести священника из равновесия. Без оружия и после изнурительной болезни, ощущая предательскую слабость во всем теле, он не решался атаковать попа-людоеда, который отнюдь не выглядел хлюпиком.
– «И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец. Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их.
И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лицо его».
– Это вы сейчас чего сказать хотите? Что жертвоприношения богоугодны? Ну, фиг с ним, может быть, я не теолог. Но про людоедство я так и не понял. Да, и вы в курсе, что Авеля потом убили? – Насмехаясь над священником (хотя, какой он, к черту, священник! поп, самый натуральный!), Захар лихорадочно шарил глазами по часовне. Ища что-нибудь, что смогло бы послужить ему оружием. Ничего не попадалось.
– «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сие творите в Мое воспоминание», – густой бас снова загремел под сводами.
– Знаешь, мне кажется, ты все не так понял. Даже мне, очень далекому от всей этой мути человеку, ясно, что это – не более чем метафора. Не хочу тебя расстраивать, но, пытаясь приблизиться к спасению, ты попал в еще большую жопу. Такие дела, – продолжая говорить, Захар потихоньку смещался в сторону массивного бронзового подсвечника. За неимением другого оружия – сойдет.
– Я причащаюсь плотью и кровью, что благословляет Господь, и становлюсь сильнее.
– Да ладно тебе! – Захар максимально приблизился к своей цели. Подойти к подсвечнику ближе и остаться незамеченным не получилось бы. – По-моему, ты – просто свихнувшийся ублюдок, жрущий человечину для удовлетворения своих извращенных наклонностей. Я прав?
– Ты убил ее!
Лесник понял, о ком говорит священник. О маленьком монстре, встреченном той ночью. Монстре, который жил в сарае, на ворохе тряпья. На цепи. Кто была ему та девочка? Дочка? Внучка? И что с ней произошло? Что превратило ее в то, что чуть не убило Захара? Она ли поставляла священнику свежую пищу?
Он не успел поинтересоваться об этом у священника. Хотя тот вряд ли ответил бы.
Отец Сергий сорвался с места и ринулся на Захара. Лесник поднырнул под вскинутой рукой с ножом, и удар, предназначавшийся ему, пришелся в алтарь. Огромный нож прорвал ткань, которой тот был задрапирован и глубоко увяз в дереве. Пока священник пытался высвободить лезвие, Захар схватил подсвечник и обрушил его на голову попа. Тот, словно имея глаза на затылке, отскочил в сторону, и подсвечник прошел вскользь. Лесник сделал шаг вперед, намереваясь исправить упущение и раскроить череп противнику, когда отец Сергий вскочил и сорвал со стены над алтарем огромное распятие. Взмахнув им, как дубиной, он ударил распятием Захара в грудь. Тот выронил подсвечник и отлетел на пару метров, распластавшись на бетонном полу.
– Вот же… – вырвалось у Захара.
Священник сейчас был страшен. Развевающаяся сутана (или ряса, или что у них там?), сверкающие глаза и огромное распятие в руках. Истинный миссионер, несущий свет веры неразумным братьям своим. Причем, «несущий свет» – отнюдь не метафора. Несколько свечей из подсвечника вылетели и запутались в складках одежд священнослужителя, и сейчас край одеяния уже ласкали небольшие язычки пламени. Священник сделал шаг и снова замахнулся крестом. Захар откатился, удар пришелся в пол, от деревянного распятия полетели щепки. Лесник вскочил и изо всех сил ударил носком ботинка по ребрам полусогнутому священнику, пытающемуся вновь поднять тяжелое распятие. Раздался хруст, священник взвыл, отлетая в сторону. Захар, развивая успех, разогнавшись с двух шагов, ударил еще раз, будто по мячу. Снова хруст и вскрик священника. И – третий удар, чудовищный по своей силе, нацеленный в голову. Носок тяжелого берца ударил в височную кость, и с неприятным треском часть черепа священника промялась внутрь. Поп конвульсивно засучил ногами. Захар оглянулся, отошел назад и подобрал с пола распятие. Поднял его, взвесил в руках и со вздохом поставил к стене. Подошел к подергивающему ногами каннибалу и что было сил опустил подошву ботинка тому на затылок. Раздался треск.
– Аминь! – выдохнул Захар.
Веселые язычки огня активно облизывали священника. Ряса уже занялась, и по помещению поплыл неприятный запашок. Захар вышел на улицу, набрал снега и посыпал им тело. Огонь зашипел и задергался, как живой. Повторив операцию еще несколько раз, Захару удалось потушить одежду людоеда. Лесник постоял с минуту, оглядывая церковь, посмотрел на труп и затоптал ботинком возникшее было снова пламя.
– Отопительные приборы, оставленные без присмотра – причина пожара, – глубокомысленно сказал он в пустоту часовни. Затем повернулся и пошел назад в дом. Досыпать.
Глава 7. За топливом
Мотор снегохода кашлянул, зафыркал, чихнул пару раз и снова заглох. Древний бензин, найденный в канистре в подсобке, давно выдохся, и внутренне лесник был готов к тому, что завестись с ним не получится. Тогда придется идти на склад и тащить топливо оттуда. Если только оно тоже не протухло. Захар выругался и вытер пот, выступивший на испачканном лбу. Понятно, что это уже прогресс, но, сколько можно валандаться-то уже со снегоходом этим, а? Второй день ведь уже! Хорошо хоть в инструментах нет недостатка. Да и не автомобиль, гораздо проще. Даже для него.
Лесник в очередной раз провернул ключ в зажигании. Мотор зажужжал, заелозил, громко выстрелил в выхлопную трубу… и ровно затарахтел, чтобы снова закашлять, практически заглохнуть и вновь набрать обороты. Захар с трудом сдержал торжествующий вопль. С тех пор, как он узнал, что не одинок в городе, он решил воздерживаться от чересчур громких звуков. Ни к чему это.
Оказывается, поселок был не настолько пуст, как ему показалось. Сначала – воспитанница попа-людоеда, потом и он сам. Непонятные темные фигуры, замеченные им позапрошлой ночью и почти неслышно движущиеся в ночи, вполне могли быть обманом зрения. А могли и не быть. И вчера он видел людей.
Четверо вооруженных людей прошли по параллельной улице. Шли тихо, сторожко озираясь по сторонам и ощетинившись во все стороны стволами охотничьих ружей. В принципе, и не странно. Это Захар здесь так, мимо проходил, а они, возможно, еще чего про местную живность знают. А вот кто они сами такие – неизвестно. Так что не стал он к ним кидаться с распростертыми объятиями, а просто проводил их стволом карабина, да попрактиковался к оптическому прицелу прикладываться. Ничего так, удобно.
Карабином он вооружился по возвращении от гостеприимного священника. Свой обрез Захар нашел в избе. В большом сундуке, где вообще хватало всякого добра. Видимо, все то, что поп с жертв своих поснимал. Копаться в сундуке было противно, и Захар не стал. Хотя там наверняка могло найтись что-нибудь полезное. К черту! У него целый охотничий магазин в распоряжении.
Вернувшись, он сразу же кинулся к вещам. Все было на месте. Снова переодевшись, занялся подгонкой. Нашел и нацепил плечевую кобуру, наплевав на собственные же размышления. Глушитель замечательно и на поясе можно разместить, а вот лишний ствол – не помешает. Лучше, чем в мешке будет валяться. С пистолетом под мышкой и обрезом на бедре он почувствовал себя гораздо уютнее. Но душа желала чего-то убойного. Поражаясь самому себе, он медленно пошел вдоль рядов винтовок и ружей, висящих на стене. Ведь еще недавно он и «ТОЗ»-то свой в руки брать лишний раз не хотел, а теперь, чем больше железяк на нем навешано, тем спокойнее ему было. Судя по тому, что приключения набирают интенсивность по мере удаления от дома, к Иркутску лучше всего подъезжать на танке. Невесело усмехнувшись, он покачал головой.
Карабин он нашел в подсобке. Разобранный, в заводской, промасленной упаковке, он резко выделялся из всего вооружения в магазине. Нетипичный. Скорее всего, под заказ кому-то привезли, да только не успел хозяин обновкой насладиться.
В коробке, помимо самого карабина, находился набор для чистки, две коробки с патронами и черная небольшая шкатулка. В шкатулке, утонув в мягкой прокладке, покоился оптический прицел. Захар не разбирался во всех этих приблудах, но надпись Leupold на корпусе прицела красноречиво говорила о том, что в стандартную комплектацию он точно не входит.
Зарывшись в ящик поглубже, он обнаружил паспорт на карабин, он же – инструкция по сборке и руководство по эксплуатации. На обложке значилось «Карабин охотничий самозарядный “Вепрь-223”».
Через пару часов лесник уже прилаживал оптику на собранный и вычищенный от смазки карабин. Взвесил оружие в руках, повозился немного с ремнем и остался доволен.
Помимо стандартного магазина на пять патронов, в коробке нашлись два увеличенной емкости, десятизарядных. Захар тут же набил все магазины, а побродив по помещению, смог отыскать целый ящик подходящих патронов. После этого он направился в мастерскую.
Снегоход был на месте, чему Захар несказанно обрадовался. Ремонтом он решил заняться на следующий день, а пока стал обустраивать мастерскую для продолжительного проживания.
Сначала у него проскочила мысль перебраться на время ремонта в избу священника, однако, подумав, он отмел эту идею, как негодную.
Во-первых, далековато. Сначала оттащить туда нелегкий снегоход, потом возвращаться за инструментами и снаряжением. А если вдруг понадобится что-то неучтенное, что, опять через полгородка чухать?
Во-вторых… во-вторых, Захару не нравилась близость кладбища. И хотя он гнал прочь воспоминания о ночной схватке, тем не менее они нет-нет, да и всплывали в памяти. И хоть он и знал, что тварь (думать о ней, как о девочке, у него не получалось) мертва и существовала, скорее всего, в единственном экземпляре, тем не менее возвращаться ему не хотелось.
Снова вспомнив остроту многочисленных тонких зубов, он поежился, и решил на ночь запереться получше.
Следующие два дня прошли в изучении паспорта снегохода, в размышлениях, поисках технической документации и попытках устранить неполадку. И вот наконец ему это удалось.
Сделав еще два-три пробных пуска, он отворил ворота мастерской, ведущие на задний двор, заранее вычищенный от снега, и выкатил снегоход на улицу. Сделал несколько кругов и снова загнал машину обратно.