— Нет! — прорычал он и непроизвольно начал двигаться между ее ног, потому что уже не мог лежать смирно.
Потом намотал на руку ее волосы, дернул, заставляя откинуть голову, а сам приподнялся и завладел ее ртом. Грубо целовал, кусал ее губы, всерьез подумывая о том, чтобы кончить даже так, потираясь об нее снаружи. Ноготками девчонка принялась царапать грудь Ивара, как будто причинять ожоги ей показалось мало.
— Мне опять будет больно? — жалобно захныкала она под его напором.
Это его отрезвило. Тяжело дыша, Ивар оторвал, даже оттолкнул ее от себя.
— Нет. Сегодня все будет по-другому.
Он вылез из ванны, подхватил охотницу на руки, забрызгав водой все вокруг. Оставляя мокрые следы, донес до постели и уложил на простыни. Постельное белье тут же стало влажным. Обеими руками Ивар развел ноги девчонки в стороны. Издал глухой стон от того, как она раскрылась ему. Кира смотрела на него огромными глазами, но не сопротивлялась. Прежняя дремота уже слетела с нее, во всем теле ощущалось напряжение.
— Закинь руки за голову, — хрипло приказал он.
Охотница послушалась. Когда скованные запястья упали на подушку, грудь девушки тут же дерзко подскочила вперед. Ивар перенес вес тела на одну руку, которой оперся на постель, а другой — направил себя в Киру. Вошел, лишь краем сознания отдавая себе отчет в происходящем.
Одним движением. Бережно, но достаточно сильно. До упора.
Она выгнулась под ним, хватая ртом воздух. Глаза закрылись, лицо исказилось.
— Какая же ты узкая… — процедил Ивар сквозь зубы.
Она хотела его безо всяких сомнений. Он даже не стал спрашивать, больно ли ей от вторжения. С таким внутренним жаром, с такой влажностью и пульсацией — нет. Определенно, нет.
— Ивар! — взмолилась девчонка.
— Что «Ивар»? — прохрипел он, содрогаясь, но еще удерживая свой вес на вытянутых руках, а себя — неподвижным внутри ее тела.
— Ивар, пожалуйста!
— Что «пожалуйста», охотница?
— Сделай что-нибудь!
— Что мне сделать?
— Я… я не знаю! — она начала мотать головой из стороны в сторону и жалобно стонать. — Пожалуйста… сделай, как в прошлый раз… только еще лучше!
Это было то, чего он ждал и ради чего терпел столько времени. По очереди Ивар закинул ноги Киры себе на бедра. Прижался теперь уже всем телом. Нашел ее ушко и прошептал в него:
— Я все сделаю, охотница. Кончи для меня.
Ему уже было все равно, кто ее отец. В тот момент — их прошлое перестало существовать. Только резкие, жесткие движения в девушке, которая казалась ему неповторимой. Только ее ответные порывы. Ее желание. Ее спазм в сопровождении отчаянных всхлипываний. Кира хваталась скованными руками за воздух, как будто это могло помочь ей удержаться на краю. До боли в глазах Ивар вглядывался в малейшие изменения в ее лице, получая удовольствие от зрелища.
Его самого срывало в пропасть все сильнее. Движение… еще движение… еще на секунду продлить изумительный вид, как Кира облизывает пересохшие губы. Ее уже отпускает, а вот его… она приподнимает веки… он уже видит лихорадочный блеск ее глаз… сейчас их взгляды встретятся…
Все. Его выгнуло, заставив откинуть голову до боли в позвоночнике. И он все еще внутри. Тесно сжат и обездвижен.
Как теперь ему отдать ее кому-то? Ивар не мог вспомнить, кому должен отдать свою охотницу, но мысль почему-то не давала покоя. Он сполз на постель рядом с Кирой. Почувствовал, как она поворачивается на бок и закидывает на него ногу. И провалился в глубокий сон. Девчонка выжала из него все силы, до самой последней капли.
Но смутное беспокойство никуда не делось, и среди ночи Ивар проснулся, опять напряженный и изнывающий без Киры. С облегчением он разглядел в полутьме очертания ее обнаженного тела. Коснулся рукой груди. Девчонка сонно пошевелилась, промычала что-то, повернулась на спину. И снова он оказался сверху, жадно и эгоистично проник в податливое тело, отказавшись от прелюдии. На этот раз она сама потянулась, нашла его губы, начала целовать и шептать что-то нежное и неразборчивое. Они прижались друг к другу, медленно покачиваясь в одном ритме, как будто могли делать это часами.
Под утро все повторилось.
11
Это было больно.
Осознать, что по возращении мне придется врать в глаза родным — больно. Я лежала в постели, развороченной Иваром, пропитанной его запахом, его потом, его семенем, смотрела в потолок и прокручивала в голове воображаемый диалог с отцом.
«Он не трогал тебя, малышка?»
«Нет».
Ложь.
Он трогал меня. На моем теле не осталось места, не отмеченного руками или губами Ивара. Он наставил тысячи невидимых отметин на моей коже, и все они горели каждый раз, как я вспоминала о нем.
«Не переживай. Скоро ты забудешь те дни, которые провела в плену этого грязного лекхе».
«Конечно».
Ложь.
Я никогда не забуду своего первого мужчину.
«Хорошо, что он не воспользовался твоей беззащитностью».
«Да».
Ложь.
Он воспользовался мной. Несколько раз подряд. Я не представляла раньше, что можно проснуться от того, что внутрь толкается горячий, полный желания мужчина. И что это настолько возбуждает.
«Тебе повезло. Могло быть и хуже».
«Я согласна».
А вот это правда. Могло быть и хуже. Вот только лучше… быть не могло.
И от этого мне тоже становилось больно.
Ивар снова исчез с наступлением утра и не приехал даже на следующий день. И через два дня после своего неожиданного визита не появился.
Мила распекала меня на чем свет стоит и за порванную одежду, и за беспорядок в комнате, но, увидев, что я молчу и не отвечаю, затихла. Улучив момент на кухне, когда я спустилась попить воды, Мила перестала помешивать в круглобокой кастрюльке кашу для сына, присела за стол напротив меня и вздохнула.
— Ты не должна позволять Ивару так обращаться с собой.
Я промолчала. Как можно ему что-то не позволить? Когда он врывался в комнату, заполняя собой все пространство и не оставляя мне шанса на побег? Даже несмотря на всю ненависть к лекхе, мне не удавалось противостоять его прикосновениям. Когда он говорил, что опасен для меня, я и представить не могла, что это означает на самом деле. Думала, что Ивар опасен с точки зрения его дикой силы. Но все оказалось иначе.
— Что? — грубовато бросила Мила. — Думаешь, я по-женски не понимаю, что с тобой происходит? Ивар всю жизнь прожил среди таких, как ты. Пусть он считает себя одним из нас, но сам больше относится к твоему виду, чем ты думаешь, охотница. Твои сородичи научили его брать то, что хочется. Ведь так поступаете вы? Берете и не спрашиваете чужого мнения. Он относится к тебе, как люди относятся к лекхе.
В ее голосе звучала обида, и я поняла, почему Мила вдруг стала сочувствовать мне, хотя прежде только фыркала и показывала, как ненавидит. В чем-то она посчитала наши жизненные ситуации схожими, и это странным образом смягчило ее.
— Я пырнула его ножом, — произнесла я, сама не зная, зачем так откровенничаю.
У Милы вытянулось лицо, и она несколько раз моргнула. Потом вдруг прыснула, а затем рассмеялась в полный голос.
— Серьезно? Прямо проткнула?
— Ты же видела кровь на полу, — пожала я плечами.
— Я думала, это твоя… — она вновь стала серьезной. — А что он?
— Разозлился.
— Разозлился так, чтобы хорошенько вмазать тебе в ответ, или так, чтобы… — Мила вгляделась в мое лицо и закончила: — Все понятно, можешь не отвечать.
Она встала и подошла к плите, чтобы помешать кашу, которая начала пригорать.
— Не буду врать, мне не нравится, что ты живешь в моем доме, охотница. Не нравится, что Ивар с твоим появлением превратился в озабоченное животное. Что мой сын просыпается среди ночи от ударов кровати о стену в вашей комнате и от того, что вы оба стонете, как буйнопомешанные. Хватить превращать мой дом в бордель!
— С удовольствием, — проворчала я, — Ивар сказал, что уже нашел посредника, чтобы передать меня отцу, но опять куда-то пропал. Я жду его со дня на день. Спасибо за гостеприимство, но задерживаться здесь не стану.
Мила повернулась. Ее лицо выглядело удивленным.
— Со дня на день? Когда Ивар уезжал утром, он приказал Леше лучше тебя сторожить и признался, что ты тут надолго.
— Со дня на день? Когда Ивар уезжал утром, он приказал Леше лучше тебя сторожить и признался, что ты тут надолго.
Я почувствовала, как все внутри немеет от беззвучного крика. Надолго? Он обманул меня? И все обещания о посреднике оказались ложью? И мое согласие… наша договоренность о последней совместной ночи… это тоже ложь? Ивар снова приедет, когда ему заблагорассудится, и опять будет заниматься со мной любовью, пока не надоест? И я должна ждать его тут, как презрительно бросила как-то Мила, раздетая и с разведенными ногами? Все для удовольствия этого грязного лекхе с большим самомнением?!
От этих мыслей стало даже больнее, чем от воображаемых диалогов с отцом. В тот момент я решила бежать любой ценой.
Вся моя жизнь превратилась в стремление к одной этой цели. Я больше не ждала Ивара, а боялась его появления, потому что это означало крах. Часами слонялась по поселению, чтобы найти какую-то лазейку, но забор казался слишком высоким, а его верхушки — острыми и зазубренными. Я организовала удобный наблюдательный пост на скамье неподалеку от ворот, чтобы следить за сменой дежурных и понять их график, но никак не могла уловить подходящий для побега момент.
Зато добилась другого. Жители понемногу начали привыкать ко мне и перестали обращать внимание, когда я появлялась на улице. Для них я была чем-то вроде ручной зверюшки их обожаемого лидера. И, как сказал Лекс, они не умели долго злиться. Эту особенность я заметила еще в нем самом и в его сестре. Мила по-прежнему смотрела на меня волком, но после нашего разговора на кухне в ней что-то неуловимо поменялось. И остальные поселенцы внезапно даже стали здороваться со мной по утрам.
Под моей подушкой лежал нож, который я планировала прихватить с собой на случай побега… или снова всадить Ивару в живот при очередном визите. Никому, казалось, не было дела. Мои руки оставались в кандалах — и это всех успокаивало.
Я поражалась их наивности, открытости, какой-то детской душевной простоте. Зато поняла, почему этот народ так легко оказалось поставить на колени. И лишний раз убедилась в правдивости слов Милы.
Ивар был не такой.
А потом судьба неожиданно улыбнулась — и стала кидать в мой пустой котелок монетки удачи одну за другой.
Очередным утром я проснулась и обнаружила, что мои бедра и постель испачканы в крови. Ежемесячный цикл пришел в срок, и о нежелательной беременности теперь не стоило волноваться. Я поднялась, чтобы пойти к Миле и попросить средства гигиены, ведь Ивар бросил меня тут без сменной одежды и прочих нужных вещей. Хорошо, что в одном доме со мной жила девушка, иначе Лексу пришлось бы выкручиваться, а мне — краснеть, объясняя ему свои потребности.
Дверь беззвучно открылась, выпуская меня в коридор. Старые привычки никуда не делись. Освоившись в доме, я научилась передвигаться так же тихо, как делала это под родительской крышей.
С первого этажа доносились голоса. Я опустилась на верхнюю ступеньку лестницы и прислушалась. Лекс посетовал на то, что у западной стены ограды, как раз возле большого дуба, рассохлись бревна. Они с Милой обсуждали, что неплохо бы поискать досок для укрепления забора.
Сегодня… неужели я, наконец, сбегу и это случится сегодня? Но как сделать все незаметно и не нарваться на случайных свидетелей? И постепенно в моей голове созрел план.
Для начала я, громко топая, спустилась по лестнице и позвала Милу. Та с видимым облегчением выдала мне необходимое. Мысль о ребенке наверняка приходила на ум и ей, особенно, если учесть, что сестра Лекса сама выносила незапланированную беременность.
Приведя себя в порядок, я дождалась обеда, во время которого стащила из кухни коробок спичек. Мила возилась со стиркой, ей было не до меня. Лекс куда-то ушел. Под предлогом прогулки я переоделась, потом кое-как спрятала под курткой нож и вышла на улицу. План был несложным, но для его выполнения требовалось не вызывать подозрений. Постояв на крыльце, я полюбовалась голубым небом, а потом не спеша двинулась дальше.
— Тетя Кира! — вдруг окликнули за спиной.
Никитка стоял в дверях. У меня сердце в груди замерло. А что, если ребенок заметил, как я брала спички? Что, если сейчас закричит и позовет мать? Только усилием воли я приказала себе не дергаться. На воре и шапка горит. Буду нервничать — сама себя выдам.
— Тетя Кира, а ты уходишь? — уставились на меня любопытные глазенки.
— Всего-то иду погулять, — пожала я плечами.
— А мне показалось, ты навсегда уходишь, — с неожиданной грустью протянул он.
Мила, как и раньше, не разрешала нам много общаться, но я чувствовала, что мальчик тянется ко мне, и тоже вдруг ощутила тяжесть на сердце от расставания. Подошла и погладила ребенка по темноволосой головке.
— Да куда же я уйду отсюда? — я показала кандалы. — Никуда не денусь.
— Хорошо, что дядя Ивар держит тебя здесь, — сообщил он. — Он будет дракон. Когда я вырасту, то освобожу тебя, как принцессу, и женюсь на тебе. Ты только дождись.
Я рассмеялась.
— Обязательно.
— А еще ты вот это забыла, — малыш поднял сжатый кулачок, из которого что-то свисало.
Смеяться тут же расхотелось. Я опустилась на корточки, во все глаза уставившись на детскую ладошку, раскрывшуюся для меня, как бутон цветка. Посерединке лежала моя пуля, и это концы цепочки свисали и свободно болтались. Охнув, я схватила пулю, погладила пальцем нежную детскую кожу… ни пятнышка. Ни следа от ожога.
— Никитка… — простонала я, прижав детское тельце к себе.
Сграбастала в объятия так крепко, что чуть не раздавила. Сама не знаю, почему такая волна жалости нахлынула. Мальчик стоял, сопел носом и явно не понимал, с чего вдруг во мне проснулись телячьи нежности. А я тискала его и думала, как сообщить его матери о том, что он — обычный человек.
Потом решила — никак. Не мое дело. Я ухожу отсюда и все проблемы этих людей тоже должны остаться позади. Меня ждала долгая дорога, встреча с отцом и бесконечная череда ночей, в течение которых мне будет сниться бессердечный мужчина со шрамом на груди.
— Где ты ее взял? — удивилась я, выпустив из рук Никитку.
— На полу в твоей комнате. Мама не разрешает туда ходить. Но мне стало так интересно!
Точно. Пуля осталась в кармане моих джинсов, когда папа вернул ее. Наверно, когда я перебирала вещи для стирки, она выпала. А мальчик нашел.
Я застегнула цепочку на шее и погладила пулю на груди. Еще один знак. Я возвращаюсь домой, в свой клан, к своим людям. И пусть мне немного жаль покидать Сопротивление, но я не предала отца, не стала Сочувствующей и не влюбилась в Ивара. Почему-то последнее пугало больше всего.
Отправив Никиту в дом, я направилась к воротам. Если навстречу и попадался кто-то из жителей, все ограничивалось слабым кивком или безразличным взглядом. Присев на скамью неподалеку от выхода из поселения, я стала ждать. В паре метров от меня была навалена целая куча сена. Его собирались куда-то убрать, но никак не доходили руки.
Как только дежурный зазевается — мигом начну действовать.
— Привет, — ко мне подошел Байрон.
Мы с ним почти не виделись с той поры, как ехали в одной машине, и я удивилась, что он решил подойти. Да к тому же, так не вовремя! Парень явно смущался в моей компании, а мне как никогда срочно требовалось от него избавиться.
— Привет, — буркнула я.
— Я уже несколько дней подряд вижу, как ты тут сидишь. Ждешь Ивара, да? — Байрон опустился на самый край скамьи.
— Жду, когда джипы моего отца проломят ваши хлипкие ворота и разнесут тут все.
— Ого… — он побледнел. — Думаешь, это, правда, случится?
Я покачала головой.
— В любую минуту.
Байрон поерзал на своем краю, но уходить не торопился. Дежурный повернулся к нам спиной, и я только скрипнула зубами от жалости, что такой удобный момент упущен.
— Как тебе живется здесь? — предпринял он новую попытку завязать вежливый разговор.
— В гостях хорошо, а дома лучше. Байрон, не томи, что тебе нужно? — не выдержала я.
Мой собеседник сложил руки на коленях и посмотрел жалобно.
— Все говорят, что мои стихи — отстой. Ты — человек со стороны. Непредвзятое лицо. Можно, я тебе прочитаю кое-что из своего, а ты скажешь мнение. Только честное мнение. Жалеть меня не надо.
Дежурный начал прохаживаться вдоль ворот и бросать на нас косые взгляды.