В итоге от «Морской плясуньи» осталась лишь память. Я знал многих женщин – до сих пор случается, что какая-то мелодия или запах духов навевают приятные воспоминания. Так и «Плясунья», как все мои возлюбленные, безвозвратно уплыла в прошлое.
На десятый день я отправился повидать Фреда Коукера и, едва зашёл в офис, понял – дела хуже некуда. Он нервничал, взмок от пота, глаза растерянно бегали за блестящими стёклами очков, руки метались, как испуганные мыши, не находя места, – перелистывали книгу записей, поправляли узел галстука, приглаживали редкие пряди волос на блестящем черепе. Он знал, что я пришёл за страховкой.
– Только, пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Гарри.
Услышав такое, я и впрямь вышел из себя.
– В чём дело, Коукер? Не тяните! – Я грохнул кулаком по столу.
Фред подскочил на стуле, и золотые очки свалились с носа.
– Мистер Гарри, прошу вас…
– Выкладывай! Поганый могильный червяк…
– Мистер Гарри, дело в том, что страховые взносы за «Плясунью»… Понимаете, вам никогда не требовались страховые выплаты, и я подумал, что бессмысленно…
Всё прояснилось.
– Ты прикарманил страховые взносы, – прошептал я, внезапно потеряв голос. – Не переводил страховой компании.
– Вы поняли, – кивнул Фред. – Я знал, что поймёте.
Я полез через стол, чтобы быстрее до него добраться, споткнулся и упал. Коукер вскочил, выскользнул у меня из рук и выбежал через заднюю дверь, захлопнув её за собой. Я рванулся за ним, выломав замок и сорвав створки с петель.
Фред Коукер бежал так, словно все демоны ада гнались за ним по пятам, что в его положении было бы предпочтительнее. Я настиг его у выхода на аллею, схватил за горло одной рукой, приподнял и прижал спиной к штабелю дешёвых гробов.
Очки он потерял, крупные слёзы медленно текли из беспомощных, близоруких глаз.
– Убью, – просипел я.
Фред всхлипывал, болтая ногами в шести дюймах от пола.
Я отвёл назад правую руку, сжатую в кулак, и расставил пошире ноги. От моего удара он бы остался без головы. Я не мог себе такого позволить, и кулак врезался в гроб, у самого уха подлеца. Доски треснули по всей длине. Коукер взвизгнул, как истеричная девчонка на поп-фестивале. Я ослабил хватку; не держась на ногах, он кулём осел на бетонный пол, где и остался лежать, всхлипывая от ужаса.
За последние десять лет я никогда не был так близок к банкротству. В одночасье мистер Гарри превратился во Флетчера – береговую крысу, сухопутное ничтожество. Классический случай возвращения на круги своя. Я ещё до «Лорда Нельсона» не дошёл, а уже, как и десять лет назад, взвешивал всё «за» и «против», перебирая в уме варианты в поисках того самого – единственного и беспроигрышного.
Полдень едва наступил, так что в баре, не считая Чабби с Анджело, не было ни души. Они выслушали меня, но ничего не сказали – слов не хватало.
По первой выпили молча.
– Что делать собираешься, – спросил я Чабби, и тот пожал плечами.
– Есть у меня старый вельбот… – Это была стандартная двадцатифутовая шлюпка, но на воде держалась неплохо. – Пожалуй, снова займусь «обрубками». – На рифах водились крупные лангусты, за их замороженные шейки давали приличные деньги. Именно так Чабби зарабатывал на хлеб, пока мы с «Плясуньей» не объявились на Святой Марии.
– Вельботу нужны новые двигатели, старые своё отслужили. – Мы выпили ещё по пинте, пока я прикинул собственные возможности и решил, что две тысячи долларов погоды не сделают. – Куплю тебе пару моторов по двадцать «лошадей».
– Нет, Гарри. – От возмущения Чабби нахмурился и замотал головой. – Я прилично скопил, пока у тебя работал.
– А ты, Анджело?
– Продам душу, завербуюсь на Рауано.
– Придумал тоже! – Чабби его планы не устраивали. – Мне на вельботе без команды никак.
Значит, не пропадут. От сердца отлегло – я считал себя ответственным за обоих. Особенно радовало, что Чабби приглядит за Анджело. Тот тяжело переживал гибель Джудит, ушёл в себя и всё больше помалкивал. От прежнего бесшабашного Ромео следа не осталось. В надежде на время, которое всё лечит, я, пока шли спасательные работы, не давал ему сидеть сложа руки, и всё-таки парень крепко запил, заливая дешёвый бренди пинтами эля. Для выпивох – самое последнее дело, так и до денатурата недалеко.
Чабби и я расслаблялись, как ни в чём не бывало потягивая пиво из кружек, но помня, что с завтрашнего дня наши пути-дорожки расходятся. Неизбежное расставание омрачало встречу.
В ту ночь в гавани стоял южноафриканский траулер, зашедший на бункеровку и для ремонтных работ. Анджело окончательно вырубился, а мы с Чабби затянули песню. Шестеро здоровяков из команды траулера выразили недовольство в самых нелестных выражениях. Ни Чабби, ни я спустить неучтивости не могли и отправились на задний двор выяснять отношения.
Дискуссия удалась на славу. Вскоре прибыл Уолли Эндрюс в сопровождении полицейских со щитами и дубинками и арестовал даже павших на поле брани.
– Моя плоть и кровь… – возмущался Чабби, когда нас заталкивали в камеры. – Сын родной сестры руку на меня поднял…
Уолли проявил гуманность и послал одного из констеблей в «Лорда Нельсона» опросить свидетелей, чтобы смягчить нашу участь. Тем временем мы подружились с рыбаками и передавали друг другу бутылку через прутья решётки. Уолли на обвинении не настаивал, и на следующее утро всех отпустили. Я уехал в бухту Черепахи попрощаться с бунгало: убедился, что посуда перемыта, разбросал по шкафам шарики нафталина и вышел. Дверь запирать не стал – квартирных краж на Святой Марии отродясь не бывало.
В последний раз заплыл я за риф и полчаса с надеждой ждал появления дельфинов. Не дождавшись, поплыл обратно, принял душ и переоделся, взял старую, обшитую кожей армейскую сумку и вышел к стоявшему во дворе пикапу. Проезжая через пальмовую плантацию, я ни разу не оглянулся, но дал себе слово вернуться в эти места.
На стоянке перед отелем я припарковался и раскурил сигару. В полдень, окончив смену, из центрального входа вышла Мэрион и, дерзко покачивая бёдрами под мини-юбкой, пошла вдоль подъездной аллеи. Я свистнул. Она подбежала к пикапу и скользнула на пассажирское сиденье.
– Так обидно за вашу лодку, мистер Гарри…
Мы несколько минут поболтали, прежде чем я задал вопрос:
– Мисс Норт звонила из отеля? Может, телеграмму отправляла?
– Не припомню, мистер Гарри, но для вас могу разузнать.
– Прямо сейчас?
– Конечно, – охотно согласилась Мэрион.
– Заодно поинтересуйся, не осталось ли у Дики её снимков. – Вполне вероятно, что Дики – фотограф при отеле – сохранил копии.
Через три четверти часа Мэрион вернулась с ликующим видом.
– Мисс Норт послала телеграмму в ночь накануне отъезда. Вот, можете оставить себе. – Мэрион протянула мне копию на тонкой бумаге.
Телеграмма была отправлена по адресу: «МЭНСОН КВАРТИРА 5 КЕРЗОН-СТРИТ 97 ЛОНДОН», и в ней сообщалось, что «КОНТРАКТ ПОДПИСАН ВОЗВРАЩАЮСЬ АЭРОПОРТ ХИТРОУ РЕЙСОМ 316 БРИТИШ ЭЙРУЭЙЗ СУББОТУ». Подписи не было.
– Дики долго рылся в архиве, одну всё-таки отыскал.
На глянцевой фотографии размером шесть дюймов на четыре Шерри полулежала в шезлонге на террасе отеля – в бикини и солнечных очках, но вполне узнаваема.
– Спасибо, Мэрион. – Я вручил ей пять фунтов.
– Ой, как здорово, мистер Гарри! – Улыбаясь, она сунула банкноту за вырез блузки. – За такие денежки просите чего угодно.
– Мой самолёт улетает, милая. – Я поцеловал её в курносый нос и шлёпнул по попке.
Чабби с Анджело пришли меня проводить и позаботиться о пикапе. Прощаясь у выхода на посадку, мы неловко пожали друг другу руки. Всё, что хотелось сказать, было сказано прошлой ночью.
Самолёт с поршневым двигателем оторвался от земли, а Чабби с Анджело остались стоять у ограждения по периметру лётного поля.
В Найроби пришлось три часа дожидаться рейса «Бритиш эйруэйз» в Лондон. За время многочасового перелёта заснуть не удалось. Спустя годы я возвращался на родину с единственной целью – отомстить. Мне очень хотелось побеседовать с Шерри Норт.
Когда в кармане ни гроша, самое время купить новый автомобиль и костюм за сто гиней. Если выглядишь богатым и преуспевающим, люди охотно верят, что так оно и есть.
В аэропорту Хитроу я побрился и переоделся, там же, из гаража компании «Херц», вместо скромного «хиллмана» взял напрокат «крайслер» и двинул в ближайший паб, где съел двойную порцию омлета с ветчиной, запил её кружкой пива, а заодно изучил дорожную карту. Я так долго отсутствовал, что боялся заблудиться.
После Малайи и Африки покрытый пышной растительностью, ухоженный английский ландшафт казался чересчур зелёным и рукотворным, а золотистые лучи осеннего солнца – слишком бледными, но поездка в Брайтон всё равно доставила мне удовольствие.
Я припарковал «крайслер» напротив «Гранд-отеля» и смешался с толпой туристов. Даже в такое время года в старой части города с её антикварными магазинами их было, как кроликов в охотничьем заповеднике.
Я припарковал «крайслер» напротив «Гранд-отеля» и смешался с толпой туристов. Даже в такое время года в старой части города с её антикварными магазинами их было, как кроликов в охотничьем заповеднике.
Почти целый час я разыскивал адрес – Павилион-аркейд, – который когда-то прочёл на подводных санях Джимми Норта. Здание пряталось в глубине мощённого булыжником двора, большинство окон скрывалось за ставнями. Десятифутовый фасад «Подводного мира Норта» выходил в переулок. Дверь заперта, а единственное окно задёрнуто шторой. Я попробовал заглянуть в щёлку между её краем и оконным проёмом, но безуспешно – из-за темноты в помещении. На стук никто не отозвался. Уже уходя, я заприметил квадратный кусок картона, который раньше был прилеплен внизу окна, а потом отвалился. На моё счастье, он лежал на полу лицевой стороной вверх. Выгнув шею, я кое-как разобрал сделанную от руки надпись: «За справками обращаться в «Морской простор», Даунерс-лейн, Фалмер, Сассекс». Пришлось вернуться к машине и свериться с дорожной картой.
Пока «крайслер» пробирался по узким улочкам, полил дождь. «Дворники» монотонно смахивали растекающиеся по лобовому стеклу капли, а я вглядывался в преждевременно сгустившиеся сумерки.
Дважды сбившись с пути, я остановился у ворот в густой живой изгороди. На прибитой к ним табличке значилось: «Морской простор». Оставалось поверить, что в ясный день, если смотреть на юг, отсюда открывается вид на Атлантический океан.
«Крайслер» въехал во двор старого двухэтажного дома из красного кирпича, с дубовыми стропилами и поросшей зелёным мхом гонтовой крышей. На нижнем этаже горел свет.
Я вылез из машины, поднял воротник, прикрываясь от ветра и дождя, и направился через двор к чёрному входу. На мой стук кто-то подошёл к двери. Лязгнули задвижки, на цепочке приоткрылась верхняя половина одной из створок. Из-за неё выглянула девушка.
Не могу сказать, что она сразу произвела на меня впечатление. В мешковатой рыбацкой фуфайке, высокая, с широкими, как у пловчих, плечами, она была не то чтобы красива, а глаз всё равно не отвести – бледный широкий лоб, нос крупный, прямой, рот большой и улыбчивый. На лице – никакой косметики, и губы чуть розовели, а на носу и щеках проступала россыпь мелких веснушек. Блестящие чёрные волосы туго стянуты на затылке и заплетены в толстую косу, смоляные арки бровей круто изогнуты. Чёрные глаза, едва на них упал свет лампы, сделались того же мистического тёмно-синего цвета, что Мозамбикское течение под полуденным солнцем. Бледность не мешала ей прямо-таки лучиться цветущим здоровьем. Кожа, гладкая и нежная, жемчужно светилась и казалась почти прозрачной – стоя рядом, я словно видел, как тёплая чистая кровь приливала к щекам и шее. Пальцами, очень по-женски, девушка прикоснулась к выбившемуся из косы тёмному шелковистому завитку на виске, и стало ясно, что она нервничает. Безмятежное выражение тёмно-синих глаз было обманчивым.
Я вдруг осознал, что передо мной необычайно привлекательная – нет, не девушка, хоть ей не больше двадцати пяти, а взрослая женщина. В ней угадывались сила, зрелость и спокойная уверенность в себе, что разбудило мой интерес. Женщины, с которыми я привык иметь дело, проще и более предсказуемы – не люблю расходовать силы на поиски и ухаживание. На таких, как она, мой опыт не распространялся… Впервые за много лет я пришёл в замешательство.
Молча, не двигаясь, мы продолжали изучать друг друга.
– Вы – Гарри Флетчер, – заключила она. Судя по низкому ровному голосу, с воспитанием и образованием всё было в порядке.
– Откуда, чёрт возьми, вы меня знаете?
– Входите.
Звякнула цепочка, дверь распахнулась, и я послушно вошёл. Она готовила ужин – в тёплой, уютной кухне аппетитно пахло.
– С чего вы взяли, что я Гарри Флетчер?
– Фотографии в газете – ваша и Джимми.
Мы замолчали, разглядывая друг друга.
Она была даже выше, чем показалось вначале, – мне по плечо, длинноногая, с тонкой талией, в тёмно-синих брюках, заправленных в чёрные кожаные сапожки. Поначалу я счёл её некрасивой, спустя десять секунд – привлекательной, а сейчас не сомневался, что она прекрасна… Не сразу, но дошло.
– Мне повезло меньше, никогда вас раньше не видел. Кто вы?
– Шерри Норт, – последовал ответ, и я не сразу пришёл в себя. Ничего общего со знакомой мне Шерри Норт у неё не было.
– А не многовато ли у Джимми сестёр?
– Не понимаю… – Она нахмурилась. Глаза под опущенными ресницами завораживающе синели.
– Сразу не объяснишь.
Только сейчас она спохватилась, что мы стоим и беседуем посреди кухни.
– Извините, присаживайтесь. Пива хотите? – Шерри достала из буфета пару банок светлого «Карлсберга» и села за кухонный стол напротив меня. – Вы собирались о чём-то рассказать.
Она открыла банки, подтолкнула одну ко мне и ожидающе посмотрела. Я изложил старательно отредактированную версию происшедшего после прибытия Джимми Норта на Святую Марию. Говорить с ней было легко, точно со старым, небезразличным к тебе другом. Внезапно возникло желание ничего не скрывать – важно, чтобы с самого начала она узнала правду. Я испытывал к ней необычайное доверие и без утайки выложил всё до мельчайших подробностей.
Вечером меня накормили вкусным жарким с домашним хлебом и деревенским маслом. Я всё говорил и говорил, но уже не о последних событиях на Святой Марии, а она слушала. Наконец-то мне встретился человек, с которым можно пооткровенничать. Словно исповедуясь, я рассказывал о детстве и молодости, упомянул о деньгах, сомнительным способом заработанных на покупку «Морской плясуньи», о том, как мои благие намерения пошли прахом.
– Трудно поверить, – прервала она молчание уже за полночь. – На вид вы такой… – она подыскивала нужное слово, – положительный.
Я понял, что подразумевалось другое.
– Стараюсь, чтоб так оно и было, да не всегда получается. А внешность обманчива, сами знаете.
– И даже очень. – В её словах была какая-то многозначительность, а может, предостережение. – Почему вы мне доверились? Не слишком разумно, между прочим.
– Наверное, пришла пора душу излить. Не обессудьте, что попались под руку.
Она улыбнулась:
– Переночуете в комнате Джимми, не то уедете и ещё кому-нибудь расскажете. Не могу же я так рисковать.
Прошлой ночью я глаз не сомкнул и валился с ног – подняться по лестнице сил не было. Однако оставался последний вопрос.
– Зачем Джимми прилетел на Святую Марию? Что искал? Вы знаете, с кем он общался, кто эти люди?
– Понятия не имею.
Я понял, что это правда. После моей откровенности она не стала бы лгать.
– Выручите меня? Поможете разыскать тех людей?
– Помогу. – Она поднялась из-за стола. – Утром вернёмся к нашему разговору.
Комната Джимми находилась на втором этаже, под скатом крыши. По стенам развешаны фотографии, полки с книгами, спортивные призы и разные мелочи, дорогие как память об отрочестве и юности. Кровать высокая, с мягким матрасом.
Шерри поменяла простыни и, прежде чем уйти, показала мне ванную комнату. Я принёс из «крайслера» свою сумку и под стук дождя по крыше провалился в сон.
Среди ночи меня разбудил её мягкий шёпот, доносившийся из глубины затихшего дома. Босой, в одних трусах, я вышел из комнаты, бесшумно пробрался по коридору к лестнице и заглянул вниз. В холле горел свет. Шерри Норт говорила в трубку настенного телефона так тихо, что слов было не разобрать. Она стояла спиной к лампе, и тело просвечивало сквозь тонкую ночную рубашку.
Я невольно засмотрелся на её кожу цвета слоновой кости и на интригующие тени, ложбинки и округлости под полупрозрачной тканью. С трудом отведя взгляд, я вернулся в постель. Хотя телефонный разговор вызвал смутное беспокойство, сон вскоре вновь меня одолел.
* * *Утром я вышел во двор глотнуть свежего, прохладного воздуха. Дождь перестал, но земля раскисла, мокрая трава клонилась под тяжестью воды.
После вчерашних откровений я боялся неловкости, однако всё обошлось, и за завтраком мы с Шерри непринуждённо общались.
– Я обещала вам помощь, – сказала она. – Что от меня требуется?
– Ответить на несколько вопросов.
– Спрашивайте.
Джимми Норт вёл себя до крайности скрытно. Шерри не знала, что брат собирался на Святую Марию. Он предупредил, что заключил контракт на монтаж электронного подводного оборудования для гидроэлектростанции Кабора-Басса в Мозамбике. Вместе с техникой и аппаратурой она отвезла брата в аэропорт. Насколько Шерри известно, Джимми отправился туда один. О его убийстве сообщила, явившись в магазин, полиция Брайтона.
– Писем от Джимми не получали?
– Ни единого.
Очевидно, волчья стая перехватывала почту. Письмо, которое показала мне самозванка, было, без сомнения, подлинным.
– Ничего не понимаю. Глупо, наверное?
– Нисколько. – Я достал сигару и собирался зажечь, но спохватился. – Не возражаете?