— Он меня уволит, это точно! Бегство Перека — моя вина!
— Перестаньте сходить с ума, Стефан, успокойтесь!
Мари сняла трубку, чтобы сделать несколько звонков, но ей помешал Морино, пришедший в еще большее возбуждение: он только что получил факс.
— Ну и ну! Экспертиза установила, что под ногтями Жильдаса была кровь Перека! Значит, Ив — убийца! Менгиры — тоже дело его рук, немудрено, что он улетучился из камеры! — Стефан набросился на Мари: — Вы хоть понимаете, что он мог и со мной расправиться? А уж вашему племяннику точно не поздоровится, особенно после вчерашнего…
— При чем тут мой племянник?
Старший сержант вкратце рассказал ей о вечернем визите Никола и недвусмысленных угрозах врача. Покосившись на кабинет Ферсена, Мари решила потихоньку улизнуть: нужно было поскорее предупредить Нико об опасности. Она приказала Стефану немедленно доставить майору факс.
— Только пока ни слова о выходке Никола, договорились?
Выйдя из здания, Мари уже набирала номер брата, надеясь, что тревога за жизнь сына одержит верх над его гневом.
— Не волнуйся, я сейчас же дам ему знать, чтобы он носа не показывал из своей комнаты.
Какое облегчение! Лойк, кажется, отошел.
— Скажи, пусть не выходит из дома до тех пор, пока не поймают Ива, хорошо?
Разговаривая с сестрой, он уже подходил к комнате Никола. Стукнув в дверь, удивился, что та открылась сама от его удара. Ни души. Лойк заорал что есть мочи в трубку:
— Вот дрянь! Мерзавец, он надо мной издевается! Даже постель не разобрана! Если он сейчас с этой шлюхой, я его уничтожу!
— Спокойно, Лойк! — четко выговаривая слова, произнесла Мари. — Перестань ругаться, стой на месте и запоминай, что я тебе скажу…
Но брат не слышал, в бешенстве он метался из угла в угол, пытаясь отыскать в комнате сына хоть какие-то следы, например, записку, которую тот ему оставил.
Сначала решив ехать в отель, в дороге Мари вдруг изменила направление, позвонив еще раз.
— Оставайся дома, Лойк, я еду к Перекам. Осмотри повнимательнее его спальню, все номера в отеле, проверь, на месте ли водные лыжи и мопед…
Лойк положил трубку. К глазам подступили слезы ярости и бессилия: негодник уж слишком далеко зашел, наплевал на отца, полез драться… Мог ли он представить, что мальчишка… Да нет, не мальчишка! Лойк давно начал замечать, что Нико сильно изменился. Сотню раз он давал себе слово, что вызовет его на серьезный разговор, который сам же и откладывал со дня на день. Почему ему всегда было так трудно общаться с сыном?
Теперь хрупкая связь, существовавшая между ними, грозила разорваться совсем. Эта мысль была ему непереносима, тем более что он во многом чувствовал себя виноватым. И тогда гнев сменился тоской. Лойк сел на кровать сына и принялся разглядывать знакомые предметы, словно вел разговор без собеседника…
Входная дверь виллы Переков оказалась незапертой, что было странно для такого раннего часа. Мари вошла, соблюдая осторожность, поскольку в доме явно происходило что-то необычное. На ее зов никто не откликнулся. Она пересекла огромную пустынную гостиную и направилась к спальням. Везде пусто. Внимание ее привлек открытый шкаф в комнате Шанталь. Одежда с вешалок исчезла, ящики секретера были выдвинуты и тоже опустошены, в маленьком стенном сейфе остались лишь футляры. Однако никаких следов взлома или обыска она не обнаружила. Мари догадалась, что Шанталь спешно собрала наиболее ценные вещи и скрылась. Вместе с Никола, разумеется.
На всякий случай она заглянула в ванную. На ее лице отразилось беспокойство — оттуда шел запах горелого. На дне ванны лежала кучка обуглившейся бумаги. Взяв с полочки пинцет, Мари поворошила пепел. Несколько листков обгорели не полностью, она узнала почерк Никола: «…все, что угодно, дорогая, из любви к тебе… клянусь, любовь моя…» Письма к Шанталь. Уж конечно, Ферсен истолкует их не в пользу племянника. Она аккуратно отделила уцелевшие клочки и спрятала в карман. Затем для очистки совести позвонила самым близким приятелям Никола, там его не оказалось. Каким образом, интересно, парочке удалось покинуть остров? Первое, о чем подумала Мари, — это о небольшом траулере отца. Племянник умел им управлять. С тех пор как мальчишка научился ходить, Милик брал его с собой в море, и до последних месяцев тот всегда с восторгом помогал ему.
Мари уже дошла до берега, где находились садки для крабов, как зазвонил ее мобильник. Прочтя на экране «Ферсен», она без колебаний прервала связь.
Тщательный обыск, которому Лойк подверг спальню Никола, неожиданно приблизил его к сыну. Вспомнились редкие часы, проведенные вместе, подарки в день рождения, восторг мальчика перед новогодней елкой, поход в лавочку, где они долго не могли выбрать ему фотоаппарат. Он обязательно поговорит с Нико, постарается его образумить. Но сначала сына нужно найти.
Лойк вошел в гараж. Мопед на месте, привален к стене. Он поднял его, обнаружив за ним мусорный бачок с откинутой крышкой. Собираясь закрыть его, он машинально посмотрел внутрь. Оттуда торчал кусочек джинсовой ткани. Заинтригованный Лойк наклонился и достал сверток. У него сжалось сердце: одежда Никола. Зачем сын ее выбросил? Он развернул сверток.
— Боже!
В глазах у Лойка потемнело, руки задрожали, он выронил джинсы и рубашку: на них темнели пятна крови.
Траулер мирно покачивался на волнах — он не снимался с якоря уже неделю. Милик внимательно выслушал дочь, расстроенный, что ничем не может ей помочь. Теперь он понимал, почему в последнее время внук от него отдалился. Не осуждая парня, он был обеспокоен лишь тем, что Никола решил порвать с родными.
Ощущая страшную усталость, Мари присела прямо на берегу. Милик понимал ее состояние, он погладил дочь по голове и, тяжело ступая, двинулся к садкам. Она проводила его взглядом. Отец напоминал альбатроса: неуклюжий и неловкий на земле, как эта большая птица, он полностью преображался в море, находя общий язык со стихией куда лучше, чем с людьми. Телефонный звонок Лойка прервал ее раздумья.
— Одежда Никола? Где? — Голос ее дрогнул: — В крови? Послушай меня: ни к чему не прикасайся… успокойся, да успокойся же ты… — призывала она скорее себя, чем брата, пытаясь не поддаться панике.
В этот момент раздался громкий крик Милика.
Мари увидела, что отец выронил вершу и покачнулся, словно его ударили. Как загипнотизированный, Милик не сводил глаз с одного из своих садков в форме маленького огороженного пруда. Мари потеряла самообладание:
— Папа!
Она подбежала к нему, не завершив разговора с Лойком.
— О нет!..
Теперь и Мари не в силах была оторвать взгляд от поверхности садка, возле которого они стояли. В кишащей массе морских пауков и крупных крабов угадывались очертания человеческого тела. Милик схватил дочь за руку. Обоих пронзила одна и та же мысль: «Никола!»
Автомобиль Лойка резко затормозил у самой дорожки, идущей вдоль садков. В его ушах до сих пор звучал крик Мари. Издалека он увидел ее в объятиях Милика. Старик смотрел на садок, теперь покрытый старой простыней. Подбежав к ним и не дожидаясь объяснений, Лойк сорвал ткань, освобождая поверхность садка. Несколько мгновений он молча стоял перед погруженным в воду трупом, который терзали крабы. Слава Богу, не сын! Это был Ив Перек. Отвернувшись, Лойк встретился глазами с сестрой и отцом. На их лицах отражалось то же чувство. Мари обратилась к брату:
— Я предупредила майора Ферсена, который уже в пути. Уезжай, ты должен найти Никола раньше, чем это сделает он. Насколько мне известно, племянник еще не покинул Ланды.
— Неужели ты думаешь, что Нико… — глухо произнес тот.
— Нет, не думаю… Но его исчезновение и окровавленная одежда — это улики… — Мари не закончила, услышав сирену полицейской машины.
Лойк ринулся к автомобилю и скрылся внутри. Мари почувствовала на своем плече руку отца.
— Не оставляй брата одного: неизвестно, что он может натворить, а с полицейским я разберусь. Ступай, дочка.
Она порывисто обняла Милика, зная, что он достойно выйдет из любой ситуации, и была за это ему благодарна. Подойдя к «мегари», Мари поняла, что опоздала: подъехал Ферсен. Вылезая из машины, он сердито поинтересовался:
— У вас есть более важные дела, чем разговор со мной?
— Вы не оставили мне выбора.
Следующий вопрос был задан таким безразличным тоном, что ее передернуло.
— Кто?
— Ваш убийца… убит!
Проигнорировав ее сарказм, Ферсен знаком велел ей следовать за ним и подошел к садку.
— Что вы здесь делали?
Но тут к ним присоединился Милик и начал в подробностях рассказывать о страшной находке, мешая Ферсену продолжить расспросы. Мари, оценив сообразительность и выдержку отца, потихоньку стала отходить к дороге, но полицейский бросил на нее строгий взгляд. Она вздохнула и присела на край каменной ограды. Ферсен нервничал, видя, насколько неумело приехавший вместе с ним Морино управляется с трупом: он легко мог уничтожить следы, которые впоследствии позволили бы экспертам восстановить картину преступления. Отчитав старшего сержанта, Ферсен отодвинул его в сторону, надел резиновые перчатки и осторожно разогнул руки убитого. Наставив электрический фонарик, осмотрел пальцы. На среднем и указательном были следы от уколов.
— Наденьте на руки пакеты! — бросил он Стефану, который с недоумением на него уставился. — На руки, Морино! — потряс Ферсен ладонями перед его носом. — Упакуйте руки трупа!
Пока тот неловко исполнял приказание, Ферсен осмотрел липкие от крови волосы на голове жертвы. Рана находилась на затылке, где, обнажая розовую кожу черепа, начинала пробиваться лысина. Не вызывало сомнений, что Ива Перека и Жильдаса Кермера убили одним и тем же способом. Опуская голову Перека на землю, Ферсен вдруг обнаружил крохотный клочок бумаги, застрявший в уголке губ трупа, словно убитый заклеил порез от бритвы и бумажка сползла. Он слегка подцепил ее ногтем, почувствовав сопротивление, раздвинул губы, потом челюсти и мало-помалу извлек остальное. Осторожно развернув пропитанный слюной комок, он прочел:
«За Мари. Всевышний вынесет приговор. Из каменного сердца брызнет кровь и прольется свет».
Мари… Машинально взглянув в сторону низенькой ограды, он еле сдержался, чтобы не выругаться: она исчезла.
Когда Мари ворвалась в прачечную, брат выливал из канистры бензин в большой пустой чан для кипячения белья.
— Бесполезно жечь одежду! — закричала она, подбегая к Лойку. — Тем более если Нико невиновен!
Но тот не слышал, он заметил присутствие Мари, только когда она попыталась выхватить у него канистру. Повернув к ней искаженное ненавистью лицо — этот образ навсегда останется в ее памяти, — он произнес жестокие слова:
— Прочь отсюда! Ты — наш враг!
Поборов обиду и вцепившись в канистру, Мари вступила в единоборство с Лойком, сила которого от злости возросла вдвое, не замечая, что бензин заливает их одежду и пол под ногами. В какой-то момент Мари ослабила хватку, и брат, отскочив в сторону, выхватил зажигалку, пламя которой полыхнуло в его зрачках. Забыв об осторожности, Мари обрушилась на Лойка, точно бык на матадора, но в тот же миг, когда взлетевшая в воздух зажигалка описала перед ее глазами круг, ответный удар в лицо, рассекший ей бровь, бросил ее на пол. Она не почувствовала боли от падения и, погружаясь в беспамятство, не могла знать, что вокруг нее смыкается огненное кольцо вспыхнувшего бензина.
Ярость Лойка мгновенно улетучилась. Как завороженный следил он взглядом за языками пламени, которые начинали лизать одежду сестры.
— Дьявол! Не стойте как пень! Скорее за огнетушителем!
Люка схватил сушившуюся на веревке скатерть, оттолкнул Лойка, загораживавшего ему проход, и, прыгнув в огненный круг, набросил ее на Мари. Лойк, вышедший наконец из ступора, поспешил ему на помощь.
Склонившемуся над белой как мел Мари Ферсену вдруг показалось, что перед ним лицо Валентины.
С тех пор прошло десять лет. Валентина только начинала осваивать их профессию, действуя со свойственными юности беззаботностью, оптимизмом и верой, что жизнь — вечна. Однажды утром она ушла на задание, с которого не вернулась. Об их любовной связи никто из коллег не догадывался. Ферсен сделал все возможное и невозможное, чтобы присутствовать на похоронах. Перед тем как закрылась крышка гроба, он незаметно просунул туда футляр с бриллиантом весом около карата, оправленным в белое золото. Кольцо он купил незадолго до рокового дня и все ждал подходящего случая, чтобы предложить Валентине руку и сердце. Случай так и не представился. Напичканный наркотиком американец все решил за них… Под крышкой гроба навсегда остались Валентина, кольцо и сердце Ферсена.
Очнувшись, Мари поймала на себе пристальный взгляд майора. Но боль и тревога, вспыхнувшие в карих глазах, мгновенно сменились полным равнодушием, и она решила, что ей просто снился сон.
— Вас ни на минуту нельзя оставлять одну! — сердито буркнул он.
На самом деле Люка был глубоко взволнован воспоминанием, которое нахлынуло на него при виде безжизненного лица Мари. Не хотел бы он вторично оказаться во власти столь сильного чувства. Заметив, что она собирается встать, Ферсен нахмурился:
— Не двигайтесь! Я вызвал «скорую».
Посмотрев на прожженную в нескольких местах одежду Мари и кровавую бороздку на черной от гари щеке, Люка достал пластырь и наложил ей на бровь.
— Хоть вы здесь все и твердолобые, но, думаю, вам лучше показаться врачу.
— Единственный на острове врач мертв! — парировала она, принимая из его рук бумажный носовой платок.
Но Люка пропустил эту колкость мимо ушей. Отстегнув мобильник, он набирал номер, совершенно перестав ею интересоваться.
— Морино? Это Ферсен. Захватите людей и быстро в отель! — И, подняв глаза к небу, воскликнул: — Боже! В «Ируаз», естественно! В Ландах что, есть другие отели?
Оборвав разговор, он увидел, что Мари, воспользовавшись моментом, встала и подошла к брату. Ферсену не хотелось арестовывать Лойка в ее присутствии, но она не оставила ему выбора. Люка не сомневался, что Лойку было известно, где скрывался сын, и он надеялся, что ночь, проведенная в камере, склонит его к сотрудничеству.
Он отвел ее в сторону и поделился с ней своими мыслями. Мари с гневом возразила:
— Иначе брат так бы не волновался! Дайте мне с ним поговорить. Я хорошо знаю Лойка — силой вы от него ничего не добьетесь!
Ферсен был непробиваем. Убийца Никола или нет — покажет время. Но сам факт, что Лойк собирался сжечь спрятанную одежду сына, — достаточное основание для допроса.
— Вы действительно хотите мне помочь? — бросил он Мари ледяным тоном, доставая наручники. — Тогда больше не вмешивайтесь ни во что. Я понятно выразился?
Мари уже открыла рот, чтобы не остаться в долгу, но тут к ней обратился Лойк, в голосе брата чувствовалась огромная усталость.
— Делай, как он говорит, Мари. Пожалуйста!
Может, ей только показалось, что брат тихо добавил «Прости»?
10
Номер-люкс уже пустовал, поперек давно остывшей постели валялся ворох смятых простыней, хотя было еще раннее утро. Правда, Мари не слишком расстроило отсутствие жениха: взглянув на свое отражение в зеркале, она поняла, что в таком виде лучше ему не показываться. Единственным результатом драмы, разыгравшейся двадцать минут назад в прачечной, стала разбитая бровь, аккуратно залепленная пластырем. Через несколько дней и этот след исчезнет, что же до более глубоких ран, то они зарубцуются еще не скоро.
Выйдя из лифта, Мари застала в ресторане мать и Кристиана, сидевших за пустым столом. «Заговор» — первое, что пришло ей на ум. Они действительно говорили о ней, не прервав беседы, даже когда она подошла.
— Мне пришлось ускорить наш отъезд, — вздохнул Кристиан. — Жаль, что похороны Жильдаса пройдут без нас.
— Сын был бы рад, что Мари уезжает, — одобрила его Жанна.
— Решая мою судьбу, неплохо бы и со мной посоветоваться! Или это чрезмерное требование?
Почему они смотрели на Мари так, будто она допустила бестактность? Почему ей не верилось, что мать с женихом заботятся только о ее благе? От кого они хотели ее уберечь? Или от чего? Почему у Мари упорно складывалось впечатление, что они боятся скорее ее, чем за нее? Почему Жанна поднялась и ушла, не ответив? Почему Кристиан встал на сторону матери, вместо того чтобы поддержать невесту?
— Прекрати задавать вопросы! Жанна трясется за тебя и хочет знать, что ты в безопасности. Неужели трудно понять?
Нет, она не понимала. Да и как могла она отнестись к тому, что Кристиан перенес их отъезд на завтра, даже не поинтересовавшись ее мнением? Последнее вывело его из себя.
— Поездка в Плимут была запланирована давным-давно!
— А смерть Жильдаса, она тоже была запланирована?
При виде изменившегося лица Кристиана Мари почувствовала, что хватила через край. Такой низости она от себя не ожидала, ее не мог оправдать никакой гнев. Но жених не оставил ей времени на извинения.
— Ты беспокоишь меня, Мари, — холодно произнес он. — Что произошло с женщиной, которую я любил? Сейчас передо мной другая — черствая, неуступчивая… попросту эгоистка!
Эгоистка? Ей захотелось крикнуть, что, напротив, это он эгоист, раз думает только о предстоящей гонке, в то время как ее семья переживает большое горе… Но слова застряли у нее в горле. Мари выскочила на улицу и, не оглядываясь, побежала к песчаному пляжу и морю, которое уже покрылось барашками волн.
Начиналась буря, объявленная брестскими метеорологами.
Кристиану удалось догнать Мари у самого берега и буквально сбить ее с ног, чтобы заставить остановиться. Когда он, откинув волосы с ее лица, увидел покрасневшие, заплаканные глаза, то стал просить прощения за свою жестокость.
— Попробуй понять, любовь моя, — нежно шептал Кристиан, не отрывая взгляда от невесты, — я не хочу прожить всю жизнь, сходя с ума от страха за тебя.
— Думаешь, я не схожу с ума от страха, когда ты в море? — возразила она. — Но я с этим мирюсь, поскольку не вправе требовать, чтобы ты отказался от своего призвания, в котором вся твоя жизнь! Я согласилась на время оставить работу только из любви к тебе, но обстоятельства вынуждают меня поступить иначе. — Мари умоляюще посмотрела на жениха: — Дай мне время до конца недели, как мы договаривались раньше.