— Прекрасно! Да вы просто меня нокаутировали!
Окончательно выведенная из себя вызывающим поведением Ферсена, Мари встала с места и зашагала взад-вперед, едва не споткнувшись о чемодан на колесиках, брошенный им посередине комнаты. Ничего ни у кого не спросив, парижанин по-хозяйски устроился в жандармерии, приспособив под собственный офис самое просторное помещение — кабинет Морино.
Развалившись в кресле, Люка с улыбкой наблюдал за Мари.
— Итак, что же легенда? Давайте! Обожаю, когда мне рассказывают захватывающие истории. Ну?
Наглость парижанина доводила Мари до бешенства, ей с трудом удавалось сохранять хладнокровие. Молча она достала из шкафа связку ключей.
— В местном музее собрано все, что имеет к ней отношение. Там вы и ознакомитесь с текстом легенды.
Не успела она положить перед Ферсеном ключи, как тот вскочил с кресла.
— Идемте же!
— Прямо сейчас?
Гигантские, вздыбленные неистовой стихией волны, вспоротый прибрежными скалами трехмачтовик, тела, выброшенные на песчаный берег… Гравюра, перед которой стоял Люка, внушала ужас.
— В восемнадцатом веке «Мэри Морган» была на острове единственным рыболовецким судном, — объяснила Мари. — Однажды, отправившись в полугодовое плавание, оно больше не вернулось. В Ландах начался голод, и тогда ради спасения островитян шестеро отчаянных голов решили заняться грабежом оказавшихся поблизости чужеземных кораблей. В шторм, обычно ночью, они подвешивали к рогам коров фонарики, заставляя их бродить по крутому берегу над бухтой. Обманутые ложными огнями и принимая их за свет маяка, корабли разбивались о скалы, после чего разбойники умерщвляли выживших и завладевали грузом.
Взгляд Ферсена привлекла одна деталь картины, выписанная с чудовищным реализмом: грабитель, держа за волосы молодую женщину, воздевшую руки в умоляющем жесте, перерезал ей горло, из которого фонтаном хлестала кровь.
— Судя по всему, теплый прием — добрая традиция вашего острова, — присвистнул он.
Оставив реплику без внимания, Мари продолжила:
— Больше двух лет не прекращались убийства и грабежи. До той роковой ночи, когда был уничтожен уж не знаю какой по счету корабль. Команду постигла та же участь, что и остальных… Никто не узнал в них рыбаков «Мэри Морган», наконец-то вернувшихся к родным берегам.
Люка испустил саркастичный смешок.
Но Мари, твердо решив довести дело до конца, перешла к большому макету, воспроизводившему монолиты Ти Керна. Шесть грубо сделанных кукол изображали мужчин, прибитых к менгирам, с которых стекала кровь. Без особого вдохновения Мари рассказала, что женщины острова распяли шестерых разбойников за то, что те потопили «Мэри Морган» и перерезали их мужей.
Ферсен обернулся, съязвив в очередной раз:
— Ваши женщины до сих пор так поступают?
— Что-что, а характер у наших женщин есть. Смейтесь сколько хотите, только местные мальчишки с самого детства живут под впечатлением от этой легенды.
— Достойное воспитание! Оно, несомненно, призвано пополнять ряды береговых разбойников!
— Экскурсия закончена, — сухо объявила Мари, двинувшись к выходу.
Ей не терпелось поскорее попасть в отель и узнать, не вернулся ли Кристиан из своего странного морского путешествия. Ферсен, не догадываясь о ее беспокойстве, продолжал разглядывать уцелевшие обломки «Мэри Морган».
Внезапно погас свет. От неожиданности Люка чуть не упал, раздалось короткое ругательство. Послышался насмешливый голос его спутницы:
— Не бойтесь, я рядом! Это из-за грозы.
Она направилась к электрическому щитку, чтобы нажать кнопку предохранителя. За окнами вспыхивали молнии, придавая экспонатам музея зловещий вид. В тот момент, когда она уже собиралась открыть дверцу щитка, ее внимание привлекло необычное сияние на противоположной стене. Внезапно оно обрело форму светящихся букв, на долю секунды сложившихся в слова. Похолодев, Мари сразу узнала фразу на бретонском:
«За Мари. Всевышний вынесет приговор. Из каменного сердца брызнет кровь и прольется свет».
Послание снова было адресовано лично ей и никому другому. Тяжелая тоска охватила Мари, будто она только что очнулась после одного из ночных кошмаров, которые начали мучить ее с первого же дня после возвращения на остров. Встревоженный ее долгим молчанием, Люка не выдержал:
— Вам помочь?
Мари поспешила включить свет, и музейный зал обрел привычный вид. Ферсен заметил ее бледность.
— Что-то не так?
— Видели светящуюся надпись?
— Светящуюся надпись? Где?
Она молча показала на стену. Ферсен опять подумал, не водят ли его за нос, но Мари выглядела уж очень растерянной и утомленной. Обойдя зал в поисках проектора, майор ничего не обнаружил. Не удержавшись, он улыбнулся:
— И что же вы прочли?
Ей пришлось напомнить о записке, найденной в руке мертвого брата, текст которой на краткий миг возник на стене. Увидев, что Ферсен ей не верит, она решила не продолжать.
— Впрочем, не знаю… Может, просто молния… Простите, я очень устала.
«Эта дамочка знает больше, чем говорит, — мелькнуло у него в голове. — Не покрывает ли она кого-нибудь из своей семьи или жителей острова?» С момента приезда в Ланды он столкнулся с удивительной скрытностью местных жителей и редкой на сегодняшний день их неприязнью к чужакам. Любезным тоном он проговорил:
— Благодарю за интересную экскурсию. — Увидев, что Мари направилась к выходу, он пошел по ее следам, небрежно бросив: — В любом случае мне вас будет очень не хватать…
Мари обернулась:
— Что это значит?
— Следствие поручено вести мне, и я намерен действовать в одиночку.
На ее лице отразилось такое негодование, что ему пришлось уточнить:
— Прокурор отстранил вас от следствия по причине возможной личной заинтересованности. Ваша просьба была отклонена.
Щеки Мари порозовели.
— Вы обо всем знали с самого начала и ничего не сказали! Выжали меня как лимон, а теперь спешите отделаться!
— Все равно не вышло бы ничего хорошего…
— Это еще почему?
— Рядом с вами… — на его губах заиграла двусмысленная улыбка, — работа мне в голову бы не полезла…
— Да вы просто больной! — взорвалась Мари.
— Ну а теперь серьезно, капитан. Неизвестно, что предстояло вам еще узнать о ваших близких… и что еще испытать.
— Объяснитесь!
— В записке упоминается «Всевышний», что скорее всего отсылает к Богу. Типичный почерк серийного убийцы, сумасшедшего, который верит, что исполняет священную миссию.
Новые убийства… Внутри у Мари все похолодело.
— Здесь живет ваша семья, — продолжил Ферсен, — вы знаете каждого жителя…
— Зато вы не знаете, — перебила она. — Без моей помощи вам не обойтись!
— Если станете чинить препятствия следствию, то…
— Плевать мне на ваши угрозы! Пока не найду убийцу брата, с острова я не уеду!
— Боюсь, ваша дальнейшая карьера под вопросом!
Решительным жестом Мари достала жетон полицейского, служебное оружие и протянула их Ферсену.
— Я подаю в отставку. Вас это устраивает?
Мари открыла дверь, с порога бросила ему ключи от музея и исчезла, подхваченная воющим вихрем. Подняв ключи, Люка мысленно поблагодарил себя за то, что не побоялся резать по живому: эта мегера очень скоро стала бы неуправляемой.
Заперев дверь, он обернулся, надеясь найти Мари где-нибудь поблизости, но увидел только габаритные огни «мегари», удалявшегося по шоссе.
— Чертова бретонка! — выругался он, подбирая чемодан на колесиках, выброшенный из багажника и валявшийся в луже, ибо дождь припустил с новой силой. — Проклятый остров!
Ветер стонал, кружа в зловещем вихре между менгирами Ти Керна, казавшегося пустынным как никогда. Взбешенный, Ферсен с трудом тащил свой чемодан по размытой тропинке, утопая в жидкой грязи, которая с плотоядным чавканьем вторично пыталась завладеть его шикарными ботинками «Вестон».
Мари завязала узлом еще влажные волосы. В балконную дверь люкса для новобрачных хлестал ливень. Гроза только усилилась, а Кристиан все не возвращался. Спустившись в холл, она застала Лойка за стойкой приемной со стаканом в руке. Невольно бросив на брата укоризненный взгляд, Мари заметила, что тот раздраженно повел плечами, словно избавляясь от неприятного видения. Лойк почувствовал ее беспокойство, но не захотел поддержать, как это бывало прежде. Мари решилась с ним заговорить:
— Разве можно в такую погоду выходить в море?
— В шторм тренироваться лучше всего, — проворчал он, отвернувшись, чтобы положить конец диалогу. Но Мари предпочла словесную баталию — по крайней мере та могла напомнить шутливые пикировки их молодости.
— Прокурор направил к нам следователя… специалиста по ритуальным преступлениям… из Парижа.
— Прокурор направил к нам следователя… специалиста по ритуальным преступлениям… из Парижа.
Цель достигнута. Лойк обернулся с горящими от гнева глазами:
— Не ввяжись ты, он никогда бы не приехал!
— Думаешь, окровавленный менгир легко скрыть? Кстати, от следствия меня отстранили, и я подала в отставку. Доволен?
— Наконец-то хорошая новость!
— Боже, — взмолилась Мари, — нельзя же быть таким ограниченным! Парижский следователь — чужак, добиваясь результатов, он не пощадит ничего и никого! Неужели ты не понимаешь, что нужно было мне помочь, когда я об этом просила?
— Оставь меня в покое!
— Помоги хоть сейчас, Лойк! Убеди муниципальный совет высказаться в мою защиту!
— Сама себе помогай — завтра как раз заседание.
Мари собралась возразить, но тут дверь холла открылась и показалась фигура Ферсена, промокшего насквозь, усталого, уже не пытавшегося сохранять сколько-нибудь достойный вид. Мари не удержалась от улыбки при виде заляпанных грязью дорогих ботинок и щегольского чемоданчика. Стараясь не встречаться с ней глазами, парижанин подтащился к стойке приемной и попросил номер.
— Мест нет! — отрезал Лойк.
Затравленный взгляд Ферсена задержался на табло — все номера были свободны. Мари одарила его очаровательной улыбкой.
— Но из уважения ко мне брат постарается что-нибудь для вас сделать.
Лойк с изумлением уставился на сестру и с мрачным видом протянул один из ключей. Не спросив сдачи, полицейский потащился к лифту, оставляя за собой, как улитка, мокрый и грязный след. Едва двери кабины закрылись, Мари наклонилась к брату:
— Здесь легче будет за ним приглядывать. А при необходимости — и за его вещичками.
Брат посмотрел на нее с недоверием, как на чужого человека. Допив содержимое стакана, он взял плащ, ключи от машины и, пройдя мимо Мари без единого слова, пошел к двери.
— Куда ты?
— Прогуляюсь, — сказал тот не оборачиваясь.
Недоумение Мари все возрастало. Они с братом больше не понимали друг друга! Прежняя нежность уступила место холодной враждебности. Почему Лойк противился ее желанию узнать правду о смерти Жильдаса? Может быть, что-то скрывал? Куда пошел сейчас, в такое позднее время, в самый разгар непогоды? Мари похолодела: кажется, она подозревает собственного брата! Ужасно, конечно, но отчуждение близких заставляло ее сомневаться во всем. Почему Лойк, мать и даже Кристиан настаивали, чтобы она покинула Ланды и не занималась расследованием? Несмотря на тревожное чувство, порожденное грустными мыслями, Мари заставила себя вновь вернуться к странному происшествию в аббатстве. Призраки монахов, конечно, маскарад. Ферсен прав: проще было ее убить. Значит, это инсценировка, специально для нее устроенная. Кто в Ландах мог быть заинтересован в том, чтобы ее напугать, подтолкнув к отъезду? У Мари перехватило дыхание: на свидание пригласил ее Кристиан… Она сразу отбросила эту мысль, шхуна ушла в открытое море задолго до того, как она обнаружила записку. И все-таки ее удивляло, что она оказалась единственной, кто хотел узнать правду об убийстве брата, а уж тем более необъяснимым было то, что ей ставили это в вину.
Чувство несправедливости, одиночества и глубокой печали разрывало сердце Мари на части. Самые близкие люди ее отторгали, считали чужой. Как будто ее беззаботное детство прошло не здесь, на острове, а где-то совсем в другом месте. Она долго плакала, пока ее не свалил тяжелый, неспокойный сон.
Буря бушевала за окнами с прежней силой, когда от сквозняка вдруг зашевелилась тюлевая занавеска кровати, в которой лежала Мари. Слегка осветив комнату, дверь приоткрылась медленно и беззвучно. Погруженная в сон, она не почувствовала, что к ней приблизились, остановившись у изголовья. Но когда черневшая на фоне окна фигура наклонилась, чтобы коснуться ее, Мари тут же пробудилась. Мгновенно осознав, что ей грозит опасность, она громко вскрикнула, ударив изо всей силы того, кто на нее напал. Мужчина взвыл от боли, и они скатились на пол в абсолютной темноте.
— Мари, Мари, это я! — взмолился Кристиан.
Поднявшись, он включил свет, и она увидела перед собой жениха — вымокшего, со взъерошенными волосами, впалыми щеками и выражением ужаса на лице от такого приема.
— Прости… мне приснился страшный сон… — пробормотала она.
Внезапно дверь распахнулась, и в проеме появился Люка Ферсен с пистолетом в руке.
— Отпустите ее! Не двигаться! — При виде лежавшей на полу Мари и склонившегося над ней мужчины он прицелился в последнего.
Мари вскочила, шкипер обернулся, оба уставились на Ферсена в недоумении.
— Это что еще за фрукт? — спросил Кристиан, глядя на парижанина, как на умалишенного.
Пришлось представить их друг другу, что Мари и сделала, приняв шутливо-светский тон:
— Майор Ферсен… Кристиан Бреа, мой жених…
Люка пришел в ярость, ругая себя последними словами. Так опозориться! Его престижу нанесен непоправимый ущерб. Осталось только рассыпаться в извинениях перед этим викингом за нелепое вторжение и ретироваться поскорее из супружеской спальни.
— Простите… — ограничился он одним словом и не без тайной досады удалился.
Мари пришлось объяснить, кто такой майор Ферсен и почему она передала ему дело.
— Не такой уж он болван, твой сыщик, мне даже нравится, что он тебя заменит, теперь ты будешь в большей безопасности.
С горечью Мари осознала, что жениха вполне устраивает отстранение ее от следствия. Она помогла Кристиану снять мокрую одежду, раздумывая, не рассказать ли ему о случившемся в аббатстве. Но чувственность ее ласковых движений не оставила им времени для разговоров: Кристиан порывисто обнял невесту. «Позже», — успела подумать она, падая вместе с ним на кровать.
Утром следующего дня, когда Мари проснулась, вся комната была залита ярким солнцем. Посмотрев на спящего Кристиана, она разглядела на его даже во сне озабоченном лице, между бровей, две незнакомые вертикальные морщинки. Смерть Жильдаса стала для него тяжелой утратой.
Ночью, когда они прижались друг к другу, как два осиротевших ребенка, у Кристиана тоже возникло ощущение, что у него украли детство и все его мечты: прожить жизнь, разделив ее между любовью к ней и страстью к морю… Мари казалась ему далекой, поглощенной собственными тревогами. Он с бьющимся сердцем оставил записку в ее машине, несколько часов ждал, чтобы разделить с ней радость покупки их будущего дома, а потом почувствовал себя покинутым.
— Боюсь, ты забудешь о наших планах: путешествиях, собственном доме, ребенке… Не бросай меня, Мари, ты мне очень нужна…
Она протестовала, разубеждала Кристиана в своей холодности, хотя уже не была уверена, что сдержит обещания, которые давала вновь и вновь для его спокойствия.
Мари вздохнула, надеясь развеять едва уловимое чувство неловкости, вносившее путаницу в ее мысли, и встала с постели, стараясь не разбудить жениха.
7
Свободный стул излучал энергию пустоты.
Ив Перек, с лентой мэра через плечо, предложил объявить минуту молчания, чтобы почтить память покойного Жильдаса. В зале заседаний муниципального совета царила тяжелая, давящая атмосфера. Все сидевшие за круглым столом согласились. Среди депутатов присутствовали Лойк и Милик Кермеры, с осунувшимися от горя лицами, пышнотелая красавица Гвенаэль Ле Биан, тоже взволнованная. Напротив Гвен расположился Пьер-Мари де Керсен, с низко опущенной головой, словно во власти мрачных раздумий. На самом же деле он пытался соскрести с брюк крохотное пятнышко, которое никак не поддавалось.
Слово взял Ив, объявив, что на повестке дня стоит один вопрос: можно ли считать пригодными для застройки некоторые земельные участки острова, в частности те, на которые претендовали Ле Бианы для расширения фаянсовой фабрики? Гвен, в первую очередь заинтересованная в положительном исходе голосования, быстрее остальных открыла свою депутатскую папку.
Из ее груди вырвался крик.
То, что она там обнаружила, привело Гвен в состояние шока. Достав листок, она громко прочитала:
— «Голосование будет фальсифицировано, мэр подкуплен». — Оглядев присутствующих, она помолчала и дрогнувшим голосом добавила: — Подписано Жильдасом!
Неверие депутатов сменилось изумлением: во всех папках лежало такое же послание. Лица присутствующих невольно обратились в сторону Ива Перека, который задыхался от возмущения.
— Надеюсь, вы не думаете, что я… — с трудом выговорил он, заглядывая в глаза каждому. Мэр всеми силами старался придать голосу твердость. — Мне не в чем себя упрекнуть… Это… дурная шутка!
Пьер-Мари, задетый за живое, подхватил:
— Очень дурная! Это обвинение отвратительно пахнет! Оно, наконец, просто глупо…