— Ив Перек утверждает, что подкуплен вами с целью повлиять на результаты голосования в муниципальном совете.
— Что? Это гнусная ложь!
Глухой голос заставил их вздрогнуть.
— Напротив, это чистая правда.
Мари и Пи Эм не заметили, что в библиотеке находился еще и Артюс, спрятанный в тени огромного кресла. Из полутьмы выплыл орлиный профиль, и Мари невольно вздрогнула. Каждый раз, когда она видела внушительную фигуру и необычное лицо владельца замка, ей становилось не по себе. Он продолжил важным и невозмутимым тоном:
— Я предложил Иву Переку двести пятьдесят тысяч евро, зная, что он испытывает денежные затруднения. — Старик остановил на Мари непроницаемый взгляд, его тонкие губы дернулись, что, по-видимому, означало улыбку. — Разумеется, это было исполнено по всем правилам высокого искусства, чтобы сделка выглядела вполне законной, если захотите ознакомиться со счетами…
— Благодарю за доверие, отец!
Возмущение и разочарование Керсена-младшего не вызывали сомнений.
— Двести пятьдесят тысяч евро — огромная сумма, слишком большая, чтобы просто помешать Ле Бианам расширить фабрику, — заключила Мари.
Артюс поднялся, опираясь на трость с серебряным набалдашником, величественный, высокомерный. Его позиция ясна: в отличие от Лойка, который не от большого ума мечтал о модернизации, и Ле Бианов, чьи невежество и алчность могли толкнуть их на любое преступление, он хотел любой ценой сохранить остров нетронутым, сберечь то, что еще оставалось от его дикой и самобытной природы. Сделав усилие, Мари посмотрела ему прямо в глаза:
— Как вы объясните, что эта история всплыла в мэрии, да еще в столь одиозном виде?
На лице старика промелькнула досада.
— Понятия не имею. О сделке знали только двое. Если, разумеется, он сдуру не посвятил в нее свою жену. Не мне вам объяснять, какой легкомысленностью она отличается, верно?
Последние слова были произнесены с таким презрением, что Мари задохнулась от обиды. Значит, слухи о связи ее племянника и Шанталь дошли и до старика. Меняя тему, она непроизвольно повысила голос.
— Отлучался ли кто-нибудь из замка в ночь убийства моего брата?
Пи Эм, который не мог усидеть на месте от возмущения, взвизгнул:
— Куда она лезет? Она окончательно сошла с ума! Скоро нам предъявят обвинение в убийстве!
Повелительным жестом Артюс прервал истерику сына и, загородив его спиной от Мари, произнес медоточивым голосом, от которого ее передернуло:
— Дитя мое, увы, я уже давно страдаю бессонницей и слышу малейший шорох. Выйди кто-либо той ночью из замка, уверяю, это не осталось бы мной не замеченным.
Керсен-младший тут же подхватил, пустившись в разглагольствования, словно желая оправдаться:
— Ни единой души! Впрочем, я даже проигнорировал мальчишник, устроенный вашим женихом. Нет, в заслугу я это себе не ставлю, просто не люблю обильных возлияний, да еще плохим вином…
— Пьер-Мари, проводите мадемуазель!
Приказ упал как нож гильотины. Перед уходом Мари бросила наглому старику:
— Уверяю, от майора Ферсена вы так легко не отделаетесь!
Дверь за ней закрылась. Артюс взмахом трости заставил сына обернуться и прогремел, зло сверля его глазами:
— У тебя не только нервы, но и мозги ни к черту! Не принимай ее за дурочку! А теперь я требую, чтобы ты немедленно рассказал, чем занимался в ночь смерти Жильдаса.
Пи Эм покосился на него, не отвечая.
— Я слышал, как ты вернулся в три часа ночи. Не тяни!
Выдержав паузу, Пи Эм со снисходительной улыбкой заметил:
— Я вышел из того возраста, когда отчитываются перед родителями!
— Говори! Или что, возникли проблемы?
— Никаких проблем, отец. Все проблемы решены. — Он снова растянул губы в улыбке, которая плохо вязалась с его тревожным взглядом, резко повернулся и вышел.
8
Весть о связи Шанталь и Никола уже облетела остров. С быстротой молнии переходила она из уст в уста базарных торговок, обсуждавших ее с наслаждением истинных гурманов. Каждой не терпелось, опередив остальных и сопроводив новость дополнительными подробностями, увидеть на других лицах волнение, только что испытанное самой.
Гвен была не из тех, кто тратит время на пересуды. Она с безразличным видом пересекала рыночную площадь, не упуская, однако, из внимания ни словечка из того, о чем шептались вокруг.
— Убийство? Да нет, Господи, не может быть!
— По менгиру текла кровь Жильдаса?
— Мать честная, как во времена разбойников!
— Вроде полицейский из Парижа арестовал доктора Перека?
— Да тот еще узнал, что его жена путается с мальчишкой Кермеров!
Оглядевшись вокруг, Гвен увидела Лойка, который на противоположной стороне площади загружал верши с крабами в ресторанный «универсал». Сплетни могли докатиться и до него. Она прибавила шаг, направляясь к автомобилю.
— Невозможно, у них двадцать лет разницы!
— Если уж Шанталь захочет мужика… Вот малыш Кермеров и не растерялся!
На этот раз Лойк услышал. Он бросил вершу и вцепился в плечо проходившей мимо женщины.
— Что ты болтаешь о моем сыне, дура?!
— Все об этом знают! Пустите!
Подбежала Гвен, пытаясь вырвать из его рук несчастную, которая не переставала вопить, что говорит чистую правду.
— Скажи, Гвен, ведь это не так?
Молчание было красноречивее любого ответа. Лойк побледнел и с перекошенным от злости лицом ринулся в машину.
— Лойк! Подожди, Лойк!
Но «универсал» уже тронулся с места. Из раскрытого кузова посыпались верши, откуда начали расползаться получившие свободу крабы.
После встречи с Артюсом Мари уже не сомневалась, что интрижка Шанталь и Никола перестала быть тайной. Она прибавила скорость, чтобы поскорее добраться до отеля. У брата было золотое сердце, но временами его охватывали приступы трудноконтролируемого гнева. Что, если Лойк узнает о связи сына с женой Перека? Племянник то и дело умудрялся влипнуть в какую-нибудь неприглядную историю. В прошлом году ей даже пришлось вмешаться: Никола принял участие в действе, которое обернулось несчастьем. Во время «обряда инициации», организованного группой подростков, в числе которых был и Никола, один из них погиб от удушья. Полиция сочла, что произошел несчастный случай, и, слава Богу, в прессе не всплыли имена фигурантов дела, поскольку все они оказались несовершеннолетними. Мари скрыла от Лойка, что в связи с этим ей стало известно о принадлежности племянника к так называемой друидической секте, руководство которой, пользуясь наивностью мальчишек, привлекало их к распространению мелких партий наркотиков.
Лишний раз Мари упрекнула себя в том, что уделяла племяннику мало внимания после смерти его матери. Тогда мальчику исполнилось три года. Ей вспомнилось бледное и серьезное личико во время похорон. На кладбище Никола не плакал; впервые столкнувшись с жестокостью реального мира, он уединился в мире воображаемом.
Сломленный горем, Лойк оставил сына на попечение своих родителей. Жанна, души не чаявшая во внуке, отличалась жестким характером, и мальчику недоставало нежности. Мари когда-то тоже от этого страдала, и Никола, подобно ей, часто убегал к Милику, в молчании которого было куда больше тепла, чем в неиссякаемой энергии его супруги.
Голова Никола глухо ударилась о стену. Лойк уже не владел собой. Не соизмеряя силу, он набросился на сына, осыпая его оскорблениями:
— Хуже кобеля! Какая мерзость! Ненавижу!
— Выслушай! Это не то, что ты думаешь, мы с Шанталь… любим друг друга!
Ярость Лойка только возросла. Новый удар. Никола увернулся, а отец, потеряв равновесие, налетел на шкаф. Тогда он выпустил полную обойму слов, еще более крепких, чем его кулаки:
— Шанталь — шлюха! Весь остров знает, что она ездит в Брест и трахается там с кем попало!
Снести такого Никола не мог, он кинулся на отца и нанес ему такой мощный удар в челюсть, что тот упал на пол.
— Никола! — взревела Мари, показавшись в дверях.
Она стала их разнимать, но не на шутку разошедшийся Никола оттолкнул ее и вновь обрушился на отца. В конце концов ей удалось оттащить парнишку, у которого от обиды и злости по лицу текли слезы. Лойк по-прежнему лежал на полу.
— Дерьмо! Бить отца? Никогда тебе не прощу!
Дрожа от гнева, Никола ответил, что плевать ему на его прощение: никому и никогда он не позволит чернить имя Шанталь — единственной, кто его любит!
С трудом поднявшись, Лойк с отвращением взглянул на сына:
— Не желаю больше тебя видеть в этом доме! И на острове! Иначе завтра же отведу в участок, где из тебя моментально выбьют всю дурь, гарантирую!
— Ты сам не знаешь, что несешь, дай я с ним поговорю!
— Нечего с ним говорить!
— Папа…
— Больше ты мне не сын! — зарычал Лойк.
— Ты сам не знаешь, что несешь, дай я с ним поговорю!
— Нечего с ним говорить!
— Папа…
— Больше ты мне не сын! — зарычал Лойк.
— Лойк, не смей! — простонала Мари. — Клянусь, Нико, он так не думает!
— Вон! Уйди отсюда! — Схватив сестру за руку, Лойк грубо выпроводил ее из комнаты. Никола свернулся клубком на кровати, его плечи вздрагивали от рыданий.
Два часа спустя Мари осторожно постучала в комнату племянника.
— Нико, ты здесь? Ответь, пожалуйста!
Дверь была закрыта на ключ, на голос тетки Никола не отреагировал. Поднялся Лойк, снова потребовав, чтобы она оставила сына в покое.
— Не суйся, куда тебя не просят!
От него пахло спиртным, и, зная, какое оно оказывает действие на брата, Мари решила не спорить, а постараться его переубедить. Они вместе спустились в бар. Она осторожно завязала разговор о ближайшем будущем племянника, но Лойк, по-прежнему рассерженный, обратил свою агрессивность против нее:
— Ты и без того наделала дел! После твоего возвращения на остров нас преследуют несчастья. Неужели не понимаешь, что от тебя одни неприятности?
— Перестань, я здесь ни при чем! Почему все против меня? В чем моя вина? Я делаю все возможное, чтобы найти убийцу Жильдаса, бросаю работу…
— Тебя кто-нибудь об этом просил? Никто! Если и правда хочешь помочь — убирайся отсюда!
Лойк вышел, громко хлопнув дверью, а Мари вновь осталась один на один со своими горькими размышлениями.
Она долго бродила по пляжу, стараясь избавиться от ощущения глубокой несправедливости и непонимания, с которыми постоянно сталкивалась в последнее время, и пытаясь привести мысли хоть в какой-то порядок. Вдруг Мари вспомнила о Кристиане, и ей захотелось поскорее прижаться к груди жениха, вобрать часть его энергии и уже не чувствовать себя такой одинокой. Включив мобильник и обнаружив одиннадцать посланий от Кристиана, она посетовала, что забыла о нем на столько часов. Кристиан сообщал, что был вынужден уехать в Брест на пресс-конференцию и они увидятся лишь вечером, в отеле. «Целую тебя, моя любовь!» — заканчивалось последнее. Мари позвонила, но номер был занят, и она тоже отправила ему весточку, нежную как никогда, поскольку считала себя виноватой.
«Семья Перек», «Семья Кермер». Гордый проделанной работой, Стефан Морино передал парижанину досье, о которых тот его просил. В служебном рвении он составил справку и о Патрике Риане, присовокупив к ней две последние книги писателя.
— На всякий случай не помешает, этот парень не из здешних мест.
— Я тоже, — заметил Люка, чтобы его подколоть.
Специалисту по ритуальным преступлениям никак не удавалось сосредоточиться на досье семейства Кермер. Мысли его навязчиво крутились вокруг Мари. По лицу майора блуждала улыбка — он вновь видел перед собой ее стройное тело, облепленное мокрым платьем, округлую грудь… Он повидал немало красоток, кое с кем был знаком и поближе, но куда им всем до Мари!
Пришлось признаться, что она крепко его зацепила. Со свойственным ему прагматизмом Люка пытался понять, что было в ней привлекательного. Зеленые глаза, неуступчивость, дерзкий характер? Нет, что-то не поддающееся определению, что-то… Телефонный звонок прервал его лирические раздумья. Выслушав своего собеседника на том конце провода, Ферсен повесил трубку.
— Морино!
В проеме двери возникла физиономия старшего сержанта.
— Мне только что позвонили из судебной полиции. Завтра рано утром они приедут за Переком, а на ночь поручаю его вашим заботам.
Тот поморщился, но возражать не решился.
Ферсен встал со стула, снял с вешалки пиджак и захватил книжки Риана, впервые прочитав их названия: «Святилище Керридвен[8]» и «Говорящие камни». Что ж, по крайней мере они будут напоминать ему о деле. Перед уходом он попросил Морино собрать данные о рабочих судоверфи. На этот раз Стефан раскрыл рот.
— Я думал, убийцу уже нашли, — проворчал он, кивнув в сторону камеры Перека.
— А презумпция невиновности? Слышали о такой? Пока не будут готовы результаты анализов, следствие придется продолжать.
Едва за ним закрылась дверь, как старший сержант дал себе волю:
— Ну и тип, слишком много о себе понимает! «Морино, сделай то! Морино, сделай это!»
Дверь снова раскрылась, и послышался голос Ферсена, который не упустил ни словечка из монолога подчиненного:
— Раз уж вы остаетесь, Морино, заведите заодно досье и на Керсенов. Доброй ночи!
Стефан метнул свирепый взгляд в сторону камеры, где Перек неподвижно лежал лицом к стене, и с размаху плюхнулся в кресло.
По случаю приема «настоящего писателя» Армель де Керсен подкрасила губы и достала из шкатулки бриллианты. Званые ужины Керсены устраивали не часто. Изредка они приглашали в гости кого-нибудь из бретонской аристократии: только самых избранных, наименее разорившихся и строгих приверженцев традиций, иногда высокопоставленных чиновников, кто мог впоследствии пригодиться, как, например, прокурор Бреста Дантек и его жена Карлин, всю жизнь сокрушавшаяся, что у нее нет титула. Армель не отказывала себе в удовольствии лишний раз блеснуть: зажигались старинные люстры, извлекались фамильное столовое серебро и скатерти с вышитыми гербами Керсенов.
За ужином разговор, естественно, крутился вокруг окровавленного менгира. Артюс хотел было сменить тему, но Карлин и Армель, очарованные Рианом, продолжали забрасывать писателя вопросами по его излюбленной теме: кельтские обряды и легенды, приправленные мистикой, — именно то, что и происходило сейчас в Ландах. Боже, до чего это романтично!
Риан был в ударе: любезный и обольстительный, он охотно отвечал дамам, не забыв о легенде «Мэри Морган» и менгирах, обагренных кровью островитян. Он лукаво намекнул, что в одной старинной книге даже нашел упоминание, что кто-то из Керсенов был среди береговых разбойников и разделил их общую судьбу.
— Если в вашем семейном архиве есть документы, касающиеся легенды, или вам известны факты, которые легли в ее основу, буду счастлив с ними ознакомиться…
Артюс нахмурился, тем более что Пи Эм в запале опять сболтнул лишнее.
— Ничегошеньки! К отцу лучше с этим не обращаться, верно, папа?
— Все, что имело к ней хотя бы отдаленное отношение, я давно передал в музей. Полагаю, не следует ворошить подобные истории, способные воспламенить слабые умы…
Разговор был прерван звоном серебряного подноса, упавшего на мраморный пол. Все взоры обратились на выпустившую его из рук Жанну, которая, словно оцепенев от испуга, стояла в дверях. На сбивчивые извинения экономки первым отреагировал Риан, который встал на ее защиту, когда Армель принялась в резкой форме отчитывать старую женщину, — он-де считает госпожу Кермер очень мужественной, раз она продолжает исполнять свои обязанности, несмотря на постигшее ее семью глубокое горе.
— Страшно потерять сына, какой бы ни была его смерть…
— Отец знает об этом не понаслышке, — согласился с писателем Пи Эм, — он так и не оправился после гибели моего дорогого старшего брата.
От Риана не укрылось изменившееся лицо Артюса, и он не устоял перед любопытством.
— А что с ним случилось? — спросил он, обращаясь к его снохе.
Сияющая от того, что писатель удостоил ее вниманием, Армель с гордостью произнесла:
— Мой зять умер как герой от вражеской пули во время Алжирского восстания. К несчастью, мы не успели познакомиться и… — Тут она заметила резкий, выражавший досаду жест Артюса и осеклась. — И я предлагаю вам пройти в столовую, — закончила она тоном образцовой хозяйки дома.
Вечером, уединившись в своей спальне, Мари никак не могла успокоиться. Сначала она взялась за роман, прочтя несколько первых страниц, но мысль, с утра сверлившая ей мозг, к концу дня превратилась в навязчивую идею. Устав ей сопротивляться, Мари отбросила книгу в сторону, тихо вышла и, достав из кармана ключ-отмычку, позаимствованную в приемной, направилась к номеру Ферсена.
Обойдя комнату, Мари открыла шкаф и улыбнулась: целый ряд ботинок — роскошных, начищенных, за исключением одной пары, безнадежно испорченной дождем и грязью. Увидев небольшой чемоданчик, она открыла его без колебаний. Там оказалось несколько тонких папок, которые Мари осторожно перелистала, читая названия. Взгляд ее задержался на одной: «Жильдас Кермер. Результаты вскрытия». Дрожащими пальцами она вытащила папку и погрузилась в чтение. На ее лице почти сразу отразилось удивление.
В этот момент дверь бесшумно открылась.
— Проникновение со взломом! — с порога возвестил Люка.
Мари вздрогнула, немедленно положила папку, затем, выпрямившись, подошла к парижанину.
— Хорошо, раз уж вы застали меня на месте преступления, я сдаюсь! — Она протянула к нему обе руки, одарив Ферсена улыбкой, одновременно виноватой и кокетливой.