Запасов, по идее, должно было бы хватить мне на полдюжины дней, но я истребил их за один присест, после чего заснул прямо в бассейне, не испытывая решительно никаких неудобств оттого, что голова моя покоилась на дне. Сказывалась орденская выучка, уж чему-чему, а умению подолгу находиться под водой нас, хвала магистрам, обучали добросовестно.
Проснувшись, я снова засел за работу. Принялся составлять список инструментов и материалов, которые могли мне понадобиться. Ничего сверхъестественного, все необходимое можно было купить на Сумеречном рынке, который, надо сказать, процветал даже в Смутные времена. Что меня действительно поражает в новейшей истории Соединенного Королевства, так это мужество и хитроумие наших купцов, торговцев и трактирщиков, которые умудрялись не только уцелеть в эпицентре хаоса, но еще и дела свои вели с каким-никаким, а все-таки успехом.
Я целиком сконцентрировался на поставленной задаче, и это, безусловно, пошло мне на пользу. Я оказался очень эффективным инструментом, словно бы специально созданным для решения сколь угодно сложных, но конкретных задач. Перерыв гардеробную комнату, я за полчаса до неузнаваемости изменил облик. Всего-то и потребовалось, что связать волосы узлом на затылке и надеть лоохи с капюшоном. Из меня вышел отменный шимарский горец, этакий небогатый искатель приключений из провинции, забавный и безобидный, ни один столичный колдун не сочтет такого достойной добычей, а значит, поход мой на Сумеречный рынок, скорее всего, обойдется без ненужных сложностей. Особенно если не забывать надменно щуриться и растягивать гласные, как это иногда делает Чиффа, — я не сомневался, что у меня получится, но на всякий случай как следует отрепетировал перед зеркалом предстоящие переговоры с торговцами.
Важно, впрочем, не это, а вот что. Как только я решил, что готов отправиться за покупками, ко мне вернулась прежняя способность мгновенно переноситься в нужное место. Это оказалось очень просто, гораздо проще, чем прежде, хоть и не сопровождалось больше ни приступами веселья, ни физическим удовольствием. Но без этого я как раз вполне был готов обойтись.
Хвала магистрам, на Сумеречном рынке в обеденное время такая толкотня, что мое внезапное появление не привлекло внимания. Потратив несколько часов на поиски нужных товаров и до отказа забив корзину, я точно так же, не теряя времени на дорогу, вернулся домой. Отметил, что сила, заключенная во мне, действительно никуда не делась, более того, теперь она не вертит мной как хочет, а сама подчиняется моей воле или даже не воле, а осознанной необходимости. Как и обещал Кеттариец, я понемногу учился обуздывать эту стихию — в смысле, самого себя, хотя, конечно, такая формулировка навязывает нам очередной каверзный вопрос: кто, собственно, учился?
Дома я засел за работу, не теряя времени на переодевание. Это позже я превратил повседневные дела в своеобразные ритуалы и обязал себя неукоснительно их исполнять, сколь бы тягостными и ненужными они мне ни казались; если бы не это ухищрение, я бы, вероятно, по сей день носил то самое шимарское лоохи, потому что всегда находятся дела более неотложные и захватывающие, чем смена одежды, мытье или, скажем, обед. Но в те дни я еще не успел приноровиться к своей новой способности полностью концентрироваться на текущей задаче, поэтому даже отсутствие продуктов заметил лишь на третьи сутки; впрочем, не могу сказать, что оно меня тяготило. Голод был небольшим неудобством, но пока он не мешал работать, это не имело никакого значения. Я не сомневался, что, когда пустой желудок станет серьезным препятствием, я легко решу проблему, а пока об этом и думать незачем.
Проблема с продовольствием, впрочем, решилась сама собой.
В какой-то момент я почувствовал, что в доме кроме меня есть еще кто-то. Впрочем, в присутствии постороннего не было угрозы, более того, оно показалось мне не просто нейтральным, а доброжелательным, дружественным. Сделав это — удивительное, строго говоря, — открытие, я тут же понял, что присутствующее существо мне знакомо. Утверждать, что я опознал Кеттарийца по запаху, будет ошибкой, тем не менее это действительно очень похоже на запах, только чуешь его, конечно, не носом, и вообще обоняние тут ни при чем.
Описание требует слов и занимает довольно много времени, а тогда я потратил на анализ ситуации всего какую-то долю секунды, после чего решил, что, если Кеттариец захочет привлечь мое внимание, он это непременно сделает, а пока можно не отвлекаться, и вернулся к своим занятиям. Таким образом, я сэкономил добрую половину минуты и, будьте уверены, потратил ее с куда большей пользой, чем если бы начал оглядываться по сторонам в поисках гостя.
— Ну ты даешь! — не то одобрительно, не то укоризненно сказал Чиффа. — Вид у тебя тот еще, выглядишь как мой земляк, отлично замаскировался, только я не понимаю зачем? Ты же один дома. Впрочем, дело хозяйское. У меня, собственно, другой вопрос. Я тебе зов несколько раз посылал, а ты не откликаешься. До сих пор я думал, что могу докричаться до кого угодно, если припечет. Оказалось, это не так. Что окружил себя защитой — молодец. Но не от меня же.
Я смирился с необходимостью оторваться от своего занятия и ответил:
— А я не окружал себя защитой. Во всяком случае, не делал этого намеренно. Просто сконцентрировался на работе. Наверное, поэтому.
— Если так, твоя способность к концентрации превосходит мои представления о возможном. Сосредоточившись на деле, ты как бы временно умираешь для всего остального. Во всяком случае, такое объяснение лучше, чем ничего. А я, как и ты, не люблю не понимать.
Невозможность немедленно вернуться к работе причиняла мне почти физическое страдание. Но я понимал, что придется потерпеть.
— Ты хоть мое появление учуял? — озабоченно спросил он. — Или сидел тут беспомощный, как младенец, с неприкрытой спиной?
— Учуял конечно. Просто я сразу вас узнал. И решил, что можно не беспокоиться.
— Ну, хвала магистрам, что так. Вероятно, ты прекрасно понимаешь, что смерть может стать серьезной помехой работе, поэтому и не утратил бдительность.
— Вероятно, — вежливо согласился я.
У меня не было решительно никакого желания поддерживать разговор.
Чиффа поставил на пол огромную корзину, вдвое больше той, что я несколько дней назад уволок из «Кладовой Менки».
— Я так понимаю, ты еще и не жрешь ничего, — сказал он. — Благородная бледность тебе, конечно, к лицу. И голодать два года кряду ты, не сомневаюсь, вполне способен, если уж без сна столько времени обходился. Но не все, что человек способен выдержать, непременно идет ему на пользу.
— Вы принесли мне еду?
Сказать, что я удивился, — ничего не сказать. Я не привык быть объектом чужой заботы — если, конечно, речь не идет о слугах, которым, собственно, за то и платят, чтобы они интересовались, сыт хозяин или голоден. Даже отец никогда не беспокоился, есть ли у меня еда или, скажем, одежда. Само собой разумелось, что, если у меня возникнет какая-то нужда, я об этом тут же скажу, причем не ему, а тому, кто за это отвечает. А уж чтобы моим телесным благополучием интересовался посторонний человек, да еще и сам Кеттариец, — такого я и вообразить не мог.
— Как видишь, принес, — сказал он, доставая из корзины аппетитно пахнущий сверток. — И никуда не уйду, пока ты не съешь хоть что-нибудь у меня на глазах. Чем больше, тем лучше. Не смотри на меня так, ничего необычного я не делаю, просто выполняю свой долг. Если уж спас сдуру чью-то жизнь, значит, обязан продолжать в том же духе. Никаких привилегий спаситель не получает, только дополнительные обязанности. Это, будешь смеяться, правило, отступать от которого лично я не рискую. А ты сейчас как новорожденный младенец, всему должен учиться заново. В том числе заботиться о себе. Надеюсь, ты хотя бы в уборную сам ходишь — все-таки гений. Лучший из своего поколения.
Я с досадой подумал, что он, пожалуй, излишне фамильярен. Но вслух говорить ничего не стал. Спор не принесет пользы, зато отнимет время, которое можно потратить на куда более важные дела, вернее, Дело. А пока все равно нельзя вернуться к занятиям, неплохо бы поесть, действительно. И рассказать Чиффе о том, как мертвые руки сами подсказали мне ответ. Ему, наверное, будет интересно.
Мой отчет его скорее встревожил, чем обрадовал. Я-то, честно говоря, ожидал иной реакции.
— Покажи-ка мне записи, — велел он, когда я завершил рассказ. — И книги, которые упали с полки. А сам тем временем прими ванну и переоденься. Ты уже давно не на Сумеречном рынке, а значит, притворяться шимарским горцем тебе ни к чему. А пока будешь мыться, постарайся сформулировать какое-то внятное объяснение этого замечательного происшествия. Почему руки пришли тебе на помощь? С какой стати избавили тебя от необходимости годами рыться в древних манускриптах, причем без особой надежды на успех? И зачем были эти книги на полу, если в тетради записана подробная инструкция, не требующая дополнительных исследований? Имей в виду, это очень важно для меня — получить представление о твоем понимании происходящего. Для нас обоих это очень важно. И для дела, которым ты сейчас занят, разумеется, тоже.
Это было очень важное дополнение. Если важно для дела — что ж, значит, я в лепешку разобьюсь, но сформулирую.
Через час, когда я вернулся, Чиффа сидел в моем кресле и курил трубку. Вид он при этом имел довольный, вернее, даже самодовольный, ни дать ни взять сытый лис, только что безнаказанно разоривший чужой индюшатник. Поглядев на него, я сразу понял, что он уже разобрался в моих делах или, по крайней мере, думает, что разобрался, но вместо того, чтобы милосердно объяснить все простыми человеческими словами, твердо намерен тянуть из меня жилы, сколько возможно и еще чуть-чуть.
— Ну, как твои успехи? — спросил он. — Понял, почему так случилось?
— Думаю, да.
В качестве награды я получил раскуренную трубку, в которой еще оставалось довольно много табака.
— Излагай, — потребовал Чиффа.
— Думаю, эти руки обладают каким-то подобием личной воли и сами хотят стать Перчатками Смерти, — сказал я. — Естественное, во всяком случае, понятное мне желание. Быть оружием лучше, чем валяться без дела. Наверное, быть магическим артефактом в каком-то смысле приятно. Мне недостает воображения, чтобы понять, как вещь может получать удовольствие, но теоретически я готов принять такую идею…
— Не отвлекайся. Я тебя уже понял. И по большому счету, ты совершенно прав. Не знаю, как там насчет удовольствия, которое якобы испытывают предметы, это довольно причудливое предположение, но по своему опыту я точно знаю, что, к примеру, оружие и амулеты, работу над которыми по какой-то причине не довели до конца, обычно находят способ заставить мастера завершить свое дело. Это — да, факт. Продолжай.
— Это, собственно, всё. Как именно руки проникли в мой сон и почему результаты их деятельности не исчезли после того, как я проснулся, мне неизвестно. Но поскольку это уже все равно случилось, можно временно отказаться от поисков объяснений и заняться этим после завершения работы.
— Очень разумный подход, — кивнул Чиффа. — Но мне не нужны теоретические объяснения, хвала магистрам, природу сновидений, подобных твоему, я успел изучить задолго до нашей встречи. И когда-нибудь на досуге с удовольствием расскажу, вернее, покажу тебе, как это происходит. А сейчас, будь добр, подумай: почему одна рука писала инструкцию, а другая — отбирала книги? Это важно.
— Ну, возможно, они просто не договорились между собой? — предположил я. — В конце концов, эти руки принадлежали разным людям. Поэтому каждая делала, что могла.
— Как ни странно, ты дал абсолютно правильный ответ на вопрос. Чего я не понимаю, это как при таких блестящих способностях к рассуждениям ты совершил столь грубую ошибку?
Но сбить меня с толку оказалось не так просто.
— Мне кажется, я пока не совершил ни одной грубой ошибки, — сказал я. — Во всяком случае, до сих пор мне удавалось в точности следовать инструкциям. Если так пойдет и дальше, Перчатки Смерти будут готовы примерно через две дюжины дней. Максимум — через три, если мне придется тратить много времени на сон.
— Да погоди ты, — вздохнул Чиффа. — Я не сомневаюсь в твоей работоспособности. Но если так пойдет и дальше, ты не доведешь работу до конца, а я, заявившись к тебе с очередной корзиной гостинцев, обнаружу на полу не то прекрасный аппетитный труп, не то жалкую горстку пепла, это я еще точно не знаю, но тебе, я думаю, не нравится ни один из вариантов.
Вот на этом месте я все-таки позволил себе испытать самое настоящее удивление.
— С чего вы взяли? Зачем бы мне умирать, не доведя работу до конца?
— Вот и я думаю, что незачем. Ты лучше скажи, пожалуйста, как могло случиться, что инструкцию в тетради ты изучил досконально и уже начал ее выполнять, а в книги даже не заглянул? Неужели тебе не было интересно, что присоветует вторая рука?
Я был вынужден согласиться. Действительно, это была моя ошибка. В книги я, конечно, заглядывал, но лишь затем, чтобы найти там значения непонятных терминов, встречавшихся в тетради. О внимательном чтении и речи не было.
— Наверное, дело в том, что я хорошо знаю свою библиотеку, — сказал я. — Книг, в которых описывается изготовление Перчаток Смерти, у нас дома нет и не было никогда. И появиться им неоткуда. А в тетради — подробная инструкция, чего ж мне еще? Поэтому. Хотя вы, конечно, совершенно правы, я действовал поспешно и без должного тщания.
— Вот-вот. Инструкций в этих книгах, конечно, нет. Зато предостережения есть. Сбросив их на пол, рука предупреждала тебя об опасности — как могла. В одной из этих книг мельком упоминается некий… сейчас, секунду, как там его звали — ага! — Таби Пункалло, ученый-алхимик, который жил шесть с половиной тысячелетий назад и придумал Перчатки Смерти, но не довел работу над первой парой до конца, потому что погиб при загадочных обстоятельствах. Его брат, тоже ученый, решил продолжить дело покойного и вскоре исчез — в мастерской нашли только пригоршню пепла. Такая же печальная участь постигла девочку-подмастерье и двоих слуг, пока великий колдун той эпохи, сэр Махтер Фьятт, не забрал недоделанную работу к себе домой, где благополучно ее завершил. Как ему это удалось, автор не объясняет, видимо, сам не в курсе… Зато вот в этой книге — видишь, исследование «Тайные языки поэзии» — удивительно, кстати, что тебя не насторожил и не заинтересовал столь странный выбор, казалось бы, при чем тут поэзия? — так вот, здесь упоминается знаменитый в свое время поэт Кланти Юкк, который на какое-то время забросил стихи ради плетения смысловых узоров из разнообразных защитных рун. Он же составил «Подробный перечень защитных рун», что-то вроде словаря, и оказался, таким образом, первым, кто рисовал руны не ради спасения жизни, а с какой-то иной целью. По этому поводу его просвещенные современники подняли страшный шум, Кланти Юкку предрекали ужасную участь, но ничего из ряда вон выходящего с ним, конечно, не случилось. Да и с чего бы, собственно? Так вот, в исследовании черным по белому написано, что Кланти, кроме всего, удалось собрать наиболее полную коллекцию защитных рун, пригодных для взаимодействия — внимание! — с Перчатками Смерти. Интересная вырисовывается картина, правда? Одна рука хотела, чтобы ты немедленно взялся за работу и погиб, зато вторая была милосердна и дала тебе шанс спастись, которым ты с какого-то перепугу пренебрег. Этих двух книг тебе должно было хватить, чтобы, во-первых, забить тревогу, а во-вторых, тут же выяснить, как защитить себя от этих грешных Перчаток, которые представляют собой оружие столь совершенное, что убивают мастера задолго до того, как он завершит работу. С какого-то момента достаточно просто прикоснуться к Перчатке — и привет. Хорош бы я был, если бы… Впрочем, никаких «если бы» не существует. Я навестил тебя очень вовремя, сэр Шурф, осталось только понять, это ты такой везучий или я молодец? Можешь не отвечать, вопрос риторический, сам знаю, что оба хороши.
Я был по-настоящему восхищен. Я отсутствовал около часа, и за это время Чиффа успел проделать столь серьезную работу. Как исследователь я ему в подметки не годился, это ясно.
— И вы говорили, что у вас нет опыта работы с книгами! — укоризненно сказал я.
— Когда я говорил, его и не было. До сих пор мне не приходилось заниматься подобными вещами. Когда понадобилось, я постарался, и у меня получилось, потому что у меня все всегда получается. Это совершенно нормально, сэр Шурф. С тобой тоже так будет. Просто не все сразу.
Я молчал — а что тут скажешь?
— Важно на самом деле вот что, — сказал Чиффа. — Чтобы продолжать работу, тебе нужны эти самые защитные руны. Думаю, это не проблема. В библиотеке Семилистника наверняка найдется и «Подробный перечень защитных рун», и другие полезные книги.
— Где-где?
Я был почти уверен, что ослышался. В библиотеке ордена Семилистника, конечно, могло найтись еще и не такое. Но от этого никому не легче. Резиденция ордена Семилистника была самым неприступным местом в Соединенном Королевстве. Что-что, а запираться эти ребята умели. Я слышал, что сам Лойсо Пондохва, поклявшийся извести на корню весь орден Семилистника и его Великого Магистра Нуфлина Мони Маха лично, был вынужден отступиться от Иафаха — и это колдун, о котором говорили, что все мы живы лишь потому, что лень и мечтательность Лойсо превосходят его ярость и могущество, в противном случае он не только от Ехо, а и от всего Мира камня на камне не оставил бы. И как, интересно, я доберусь до книг при таком-то раскладе?
— Я же сказал: в библиотеке Семилистника. Не притворяйся, что не расслышал. И не смотри на меня как на безумца. Во-первых, мы с Нуфлином союзники, хотя афишировать это не любим. Его резонов я не знаю, а мне, честно говоря, не слишком приятно в этом признаваться. Я уже говорил тебе, Нуфлин Мони Мах — единственный Великий Магистр, который не только верит в скорый конец Мира, но и предпринимает серьезные усилия, чтобы его предотвратить. И это, увы, единственное достоинство бедняги Нуфлина. Впрочем, нет. Второе его достоинство состоит в том, что у него нет брата-близнеца. Так что знакомить вас я, пожалуй, не буду, вряд ли вы друг другу понравитесь. Но Нуфлин нам с тобой и не понадобится. Делами Семилистника сейчас заправляет мой старинный друг. Я вас сведу, может быть, даже прямо сейчас, чего тянуть? Только пошлю зов, спрошу разрешения.