И вдруг все изменилось. Нет, мусор никуда не делся, и сугробы не стали белоснежными, и шприцы по-прежнему хрустели под ногами. И людей не прибавилось. Но все вдруг стало другим, не таким унылым и заброшенным, потому что небо посветлело и выглянуло солнце. Дома неожиданно расступились, и я увидел впереди голубое небо и услышал шум города. Я вышел на белый свет и оказался на перекрестке широкой оживленной улицы. Люди, сосредоточенно о чем-то думая, двигались мимо меня в обоих направлениях. Они спешили по своим делам и не обращали на меня внимания. Машины шли плотным потоком, как в большом городе.
Я увидел Машу. Я сразу ее узнал. И не удивился.
Словно я шел на встречу с ней, словно я точно знал, куда и когда мне нужно было выйти, чтобы встретить ее.
Человек Без Тела? Его штучки?
Маша стояла на противоположной стороне улицы, у светофора, и ждала, когда зажжется разрешающий зеленый. На ней был белый пуховик, а на голове белая вязаная шапочка.
Зажегся зеленый, и Маша двинулась мне навстречу. Я стоял на тротуаре перед перекрестком и смотрел на нее. Мне показалось, что и
Маша смотрит на меня, но она меня не видела. Или не узнавала. Она ступила на тротуар и хотела обойти меня, стоявшего как столб, но я окликнул ее:
- Маша!
Она подняла глаза и посмотрела на меня удивленно и с улыбкой, как смотрят на незнакомого человека, который явно обознался, но случайно угадал имя. И вдруг во взгляде ее серых, таких знакомых глаз мелькнуло что-то, похожее на суеверный страх, словно она увидела человека, которого давно считала покойником.
- Ты?
- Машка! Машка. Маша. Машенька. - Я произносил ее имя и наслаждался тем, как оно звучит. Как давно я не произносил его вслух! - Мы встретились. Я знал…
- Ты искал меня? - Маша глядела на меня и грустно улыбалась.
- Нет… Да… Не знаю… Наверное, искал.
- Ты меня не искал, - сказала Маша. Без обиды, просто сказала то, что было на самом деле. - Что ты здесь делаешь, в Климу?
- Машка! - Я снял перчатки и взял Машины руки в свои. На ней не было перчаток, может быть, они лежали в сумочке, переброшенной через плечо, а может быть, она забыла их дома. Руки у Маши были холодные.
- Ты замерзла? У тебя руки как ледышки.
- Я оставила перчатки на работе. Думала, что положила в сумочку, а когда хотела их надеть…
- Может быть, зайдем куда-нибудь? - предложил я, оглядываясь по сторонам в поисках какой-нибудь пиццерии или ресторана.
- Давай, - согласилась Маша. - Тут недалеко есть кафе.
Кафе было действительно недалеко. Когда мы зашли в него, я удивился - до чего это кафе похоже на ресторанчик "Семь струн". Тот же уют, та же тишина и та же лаконичность обстановки.
- Здесь всегда так тихо? - спросил я.
- Да. Тут даже по вечерам тихо. Это не молодежный клуб, сюда ходят люди степенные и пожилые. - Маша усмехнулась: - Как мы с тобой.
- Ну, это ты, Маша, загнула. Какие же мы с тобой пожилые? Вон, у тебя ни одного седого волоска!
Я провел рукой по Машиным волосам, они были точь-в-точь таким, как тогда, двадцать восемь лет назад - пепельными и матово-шелковистыми. Свою белую вязаную шапочку Маша сняла сразу, как мы вошли и, аккуратно сложив, засунула ее в карман пуховика. Мне очень хотелось прикоснуться к ее волосам губами, но я сдержался, не зная, как Маша на это отреагирует.
- Просто хорошая краска, - улыбнулась она, поправляя прическу.
Я помог Маше снять пуховик. Не удержался и легко прикоснулся губами к ее волосам, волосы пахли ромашкой. Маша не заметила. Потом я разделся сам и сдал наши вещи в гардероб. В зале находилось четыре человека, не считая гардеробщика, который тут же ушел за перегородку, и бармена за стойкой - две парочки таких же, как мы с
Машей, - среднего возраста.
- Ты хочешь есть? - спросил я, когда мы выбрали столик.
- Я спать хочу, - честно призналась Маша. - Я с ночного дежурства. А перед дежурством смену отработала. Думала, приду домой и упаду, как подкошенная. Устала. Так что, если желаешь даму угостить, то только кофе.
- Тогда я тоже выпью чашечку.
Пока мы ожидали, когда нам принесут кофе, я рассматривал Машу.
Если она и изменилась, то только стала еще красивее - или это я хотел видеть ее такой, или во всем было виновато освещение кафе. У
Маши были длинные и пушистые ресницы, такие же длинные и такие же пушистые, как и тогда, когда мы с ней впервые встретились. Косметики на ней было мало, но ей это и не нужно было - Маша не утратила к сорока четырем годам ни свежести кожи лица, ни яркости губ. На ней был тонкий черный свитерок, выгодно подчеркивающий достоинства ее фигуры. Маша заметила мой интерес, засмущалась и попросила:
- Дай мне сигарету.
Я достал пачку Мальборо и протянул Маше сигарету, щелкнул зажигалкой. Закурил сам. Сигарета Маше не шла. Совершенно не шла.
Держала она ее неумело и затягивалась не глубоко.
- А ведь ты не куришь, - сказал я.
- Курю. Иногда.
Я смотрел на Машины пальцы, в которых дымилась сигарета. Ногти были коротко острижены, не покрыты лаком, но в полном порядке.
- Где ты работаешь?
- В больнице. Медсестрой…, - Маша затушила сигарету. - А ведь ты не ответил на мой вопрос.
- На какой?
- Что ты делаешь в Климу.
- Командировка.
- Ты работаешь в каком-то государственном учреждении?
- У меня собственный бизнес. Занимаюсь инвестиционными проектами.
Внедряю в производство идеи и открытия ученых. Компании моей десять лет. А до этого…, чем только ни занимался. Перечислять времени не хватит. Да и неинтересно это. Крутился, одним словом. Порой тяжко приходилось. А сейчас…
- Сейчас, судя по твоей одежке, и вообще - вид у тебя респектабельный, ты не бедствуешь, - сказала Маша и, взяв мою руку, стала ее рассматривать. - А ведь у тебя рука не похожа на руку бизнесмена. У бизнесменов другие руки - короткопалые с плоскими широкими ногтями. А у тебя пальцы длинные и ногти длинные, как у врача или музыканта.
- Ты занимаешься хиромантией? - усмехнулся я.
- Нет, Колун, хиромантией я не занимаюсь. Просто прочитала об этом в каком-то журнале. Теперь уже не помню в каком. Наверное, это ерунда…, - Маша отпустила мою руку, хотя я чувствовал - она видит, что мне приятны ее прикосновения и тепло ее рук. - А занимаюсь я тем, что с утра до вечера, а иногда и ночью ставлю больным уколы и капельницы, даю им таблетки, делаю перевязки. Я, Колун, реанимационная медсестра. И времени на всякие глупости у меня не остается. И стихов я больше не пишу. Уже давно. - Маша говорила это, без какой бы то обиды на свою жизнь и уж совсем не для того, чтобы вызвать у меня жалость. - Я много времени провожу на работе. Ты же знаешь, в медсестры не рвутся, их всегда не хватает. Вот и приходится… Но я люблю свою работу. Знаешь, как приятно наблюдать за тем, как человек выздоравливает? Как у него появляется аппетит?
Как он делает первые шаги? Как у него снова возникает желание жить?
Ведь некоторые себя заживо хоронят, прощаются с родственниками. А потом, когда операция проходит успешно, они словно заново рождаются… Ты женат?
Я даже вздрогнул от неожиданности ее вопроса.
- Нет. И никогда не был… А ты?
- Была. Недолго. Два года всего. - Маша замолчала. Она взяла чашку кофе, я даже не заметил, когда нам его принесли, и с удовольствием вдохнула кофейный аромат. - Здесь всегда хороший кофе.
Умеют варить. Мы с Ваней сюда часто ходили, недалеко от дома. Ваня - это мой муж. Он умер два года назад. Я вышла за него, когда мне было уже сорок. А в сорок два я стала вдовой. Вот так.
Я тоже сделал глоток. Кофе уже немного остыл.
- От чего умер твой муж?
- Рак мозга. Неоперабельная опухоль. Он лежал в той больнице, где я теперь работаю. Я сутками сидела в палате у его кровати. Выполняла обязанности и медсестры и нянечки и санитарки. Привыкла. А когда
Ваня умер, я пришла к главврачу и сказала, что хочу здесь работать.
Сначала работала санитаркой, потом окончила курсы и стала медсестрой.
Я снова закурил. Предложил Маше, но она отрицательно качнула головой:
- Ты прав, я не курю. И никогда не курила.
- А теперь у тебя кто-нибудь есть?
- Я живу одна, если тебя это интересует. Мама жива и здорова.
Работает в нашей городской библиотеке. Ей уже шестьдесят пять, но она еще работает. Библиотекарей теперь не больше, чем медсестер.
Живет она с моим отчимом на другом конце города. Я часто у них бываю. А я живу в квартире моего бывшего мужа. Одна. Но в гости я тебя не приглашу.
- Почему? Тебе неприятно меня видеть?
- Если бы было неприятно, я бы не стала с тобой разговаривать. И не пошла бы с тобой в это кафе. Нет, Колун, я, правда, рада, что встретила тебя.
- Тогда почему?
- Ни к чему это. Во-первых, я устала. Мне надо отдохнуть, а завтра снова на работу. А во-вторых, и это главное… Не знаю, согласишься ты со мной или нет… Мы увиделись, посидели, попили кофе, рассказали друг другу то, что сочли нужным и возможным. И все.
Этого достаточно. Мы с тобой, Колун не сможем быть вместе. Мы всегда жили в разных измерениях и находились на противоположных полюсах.
Этого достаточно. Мы с тобой, Колун не сможем быть вместе. Мы всегда жили в разных измерениях и находились на противоположных полюсах.
Помнишь, даже в школьном журнале наши фамилии стояли в разных концах списка. Моя фамилия была первой, а твоя последней. Абарова. Якушев.
- А теперь как звучит твоя фамилия? - почему-то с ревностью спросил я, но Маша не заметила этой глупой нотки, ответила, пожав плечами:
- Так же. Абарова. И мы еще дальше удалились друг от друга.
Только теперь вверху ты. Ты - преуспевающий бизнесмен, а я простая медсестра. У нас не может быть ничего общего.
- Мы ошибаешься, - горячо возразил я. - У нас очень много общего.
Мы с тобой - люди одного поколения и, наверное, нам по душе одно и то же. Мы учились в одном классе в одной школе, мы сидели за одной партой. Мы… - Я споткнулся, увидев, как вспыхнули огнем ее глаза, но огонь этот был холодным.
- Мы недолго за ней сидели, - жестко сказала Маша.
Я смотрел в ее серые глаза и видел, что холодный огонь в них утихает, и они становятся влажными.
Я вспомнил, как однажды Маша вскочила со своего места и, прижав носовой платочек ко рту, опрометью выбежала из класса. На урок она так и не вернулась и вообще ушла домой, на переменке взяла свой портфель и ушла. Наверное, отравилась беляшом, сказала она мне. В тот день у меня были соревнования и вечером мы с Машей не встречались. А на следующий день все повторилось. Маша была бледной, ее тошнило. Учительница, теперь уже не помню кто, кажется Софья
Абрамовна, да, точно, она, вышла в коридор вместе с Машей, и они за дверями о чем-то долго разговаривали. А потом Маша перестала ходить в школу. Классу было объявлено, что Маша заболела и лежит в больнице. Лишь я один знал, что случилось с ней на самом деле.
Беременна! Маша ждет ребенка! Ребенка от меня.
Когда я узнал о том, что Маша беременна, я испугался.
Сначала я ни о чем не догадывался, думал, что Маша отравилась несвежим беляшом, как она мне сказала и, обеспокоенный ее самочувствием, после уроков прибежал к ней домой. Маша была дома одна. Я полез к ней обниматься, но она меня оттолкнула:
- Доигрались уже. У нас ребенок будет.
- Какой ребенок? - не понял я.
- Маленький.
И тут до меня дошло.
- Какой ребенок? - повторил я, но уже с другой интонацией. - Ведь мы еще сами дети!
- А что ты предлагаешь?
- Ну…, не знаю. Посоветуйся с мамой.
- Уже советовалась.
- И что?
- Она уговаривает меня сделать аборт.
- И правильно. Ты только подумай, что будет, если ты родишь! Все насмарку! Твой филфак, мой технический. Все! А как мы ЕГО будем воспитывать? Я не умею ничего. Я не знаю, что скажут мне мои родители…
- Уходи! - зло сказала Маша.
И я ушел. Ведь я же был гордый. Хоть и напуганный.
А когда Машина мама, Ольга Сергеевна, пришла к нам домой и все рассказала моим родителям, я испугался еще сильнее. Наверное, это был мой первый, самый жуткий страх. Кажется, что никаких других чувств, кроме страха, в моей душе не было. Что же теперь будет, думал я, что же теперь со /мной/ будет?
Ольга Сергеевна и мои родители долго разговаривали при закрытых дверях. Когда она вышла из гостиной, я собирался на тренировку, зашнуровывал кеды. Ольга Сергеевна остановилась около меня, посмотрела прямо в глаза и сказала:
- А ты похож на своего отца. - И добавила грустно: - Ваш с Марией ребенок мог бы быть красивым и сильным.
Мог бы! Как я обрадовался тогда этим словам. Значит, ребенка не будет. Значит, жизнь продолжается.
Маша не хотела со мной разговаривать. Я звонил ей по телефону, а она вешала трубку. Я приходил к ней домой, она не открывала мне дверь.
А потом Маша и Ольга Сергеевна куда-то переехали.
Родители никогда не поднимали этой темы. Как-то раз отец зашел в мою комнату и положил пачку презервативов на письменный стол.
- Чтобы не было последствий надо пользоваться вот этим, - сказал он мне и пошел смотреть телевизор.
С Машей я встретился только через полтора года, в августе тысяча девятьсот семьдесят шестого. Мы с приятелями, сдав последний вступительный экзамен в Полыноградский инженерно-строительный институт, выходили из главного корпуса, намереваясь отметить это дело, плотно посидев в пивбаре. Мы шли шумной гурьбой, что-то весело обсуждая, а Маша шла по противоположной стороне улицы. Я столкнулся с ней взглядом. Маша как-то сжалась и почти бегом направилась в переулок.
Я не стал ее догонять.
Маша не стала плакать. Слезы, которые уже были готовы пробежаться по ее щекам, она промокнула платочком и сказала, уже не так жестко, мне даже показалось, что ее слова прозвучали ласково:
- Мы недолго сидели с тобой за одной партой, Колун.
Я склонил голову и поцеловал Машину руку. Я надолго задержал ее руку в своей, но Маша ее не вырывала.
- Прости меня, - сказал я тихо. - Прости… - Я очень хотел сказать: "прости, любимая", но не смог, мне было стыдно и очень больно. И я думал, что Маша мне не поверит.
Маша положила вторую руку на мою голову.
- Ты прав, общего у нас много. У нас его даже больше, чем ты можешь себе представить, - говорила она, вороша мои волосы. - Но все в прошлом. Все было. Бы-ло. Теперь все иначе. И хватит на эту тему.
Пойдем. Ты проводишь меня до дома, как тогда, в детстве. И пойдешь к себе домой.
- Мой дом в Полынограде.
- Значит, пойдешь в гостиницу. А по дороге ты расскажешь мне о себе. О том, как ты жил эти годы.
- Да я тебе уже все о себе рассказал, - говорил я уже на улице, ведя Машу под руку. Мне было очень приятно держать ее под руку и замечать, что на нас смотрят. С завистью. Прохожие мужики мне завидовали. - Жизнь у меня не очень-то наполнена событиями. Я зарабатываю деньги. С утра до вечера. Зачем они мне, я сам не знаю.
У меня нет ни жены, ни ребенка. Мне некому завещать свое дело.
- А ты что, умирать собрался?
- Нет, но…, - Я вдруг вспомнил Человека Без Тела. Что-то давненько он не приходил меня истязать. - В жизни бывает всякое.
- Это точно, - заметила Маша. - Твои родители живы?
- Мама умерла. Ее нет уже четыре года. А отец жив.
- Сколько ему теперь?
- Семьдесят шесть.
- Передай ему привет от меня.
- Хорошо, передам, - пообещал я совершенно машинально, даже не подумав о том, что мой отец никогда Машу не видал.
- Ну, вот мы и пришли, - сообщила мне Маша, остановившись возле кирпичной девятиэтажки. - Вон мои окна, на восьмом этаже.
- Может быть, все-таки пригласишь на чашечку кофе?
- Много кофе пить вредно, - улыбнулась Маша, и я подумал, что сейчас смогу ее уговорить.
Но тут запищал мобильник в моем кармане.
- Прости, - сказал я. - Это, наверное, начальник моей службы безопасности. - Алло?
Это звонил не Готлиб, это была Вика.
- Коля! Артур умер!
- Как? - у меня похолодело в груди.
- От передозировки. Он вернул долг, а те сто долларов, это были не проценты, ему на дозу нужны были деньги. - Вика разрыдалась в трубку.
- Когда это произошло?
- Ночью сегодня. Артур с вечера заперся у себя в комнате. Мама рано утром стучалась, он не открывает. Соседей позвала, мне позвонила. Замок сломали, а он там…мертвый.
- Не реви, - как можно спокойно сказал я. - Не реви и успокойся.
Я приеду и решу все проблемы.
- Коля, приезжай, пожалуйста! - рыдала Вика. - Поскорей приезжай.
Маме плохо, с сердцем плохо. Скорая сейчас должна приехать. В доме милиция была. Артура забрали, в морг увезли. Денег нет. Я не знаю, что делать. Приезжай!
- Я сейчас выезжаю. Утром буду. Все.
Маша снисходительно улыбалась, глядя на меня. О чем шла речь, она не слышала, но Вика так кричала, что Маше стало понятно - я не с начальником службы безопасности разговариваю, а с какой-то истеричкой.
- Начальник твоей службы безопасности - женщина?
- Нет, он мужчина. А сейчас мне звонила…
- Любовница, - продолжила за меня Маша. - Она соскучилась и желает тебя срочно видеть?
Я не стал отнекиваться.
- Да, это звонила моя любовница. У нее младший брат умер. Он был наркоманом.
- Прости. - Маша перестала улыбаться. - Тогда тебе действительно надо ехать.
- Я не хочу расставаться с тобой вот так.
- Поезжай. Если судьба - значит, встретимся…когда-нибудь.
- Я вернусь.
Маша улыбнулась и поцеловала меня в щеку.
5.
С похоронами Артура я решил не тянуть, а его труп домой не привозить. Викина мама и без этого зрелища находилась в предынфарктном состоянии, а если бы ее сын, непутевый, но любимый, будет лежать в гробу посредине комнаты, я не знаю, сможет ли она это пережить? Вика постоянно находилась рядом с ней и как могла, успокаивала.
Всю среду мы с Сашей колесили по Полынограду, решая массу вопросов связанных с погребением. Четыре года назад, когда умерла мама, мне уже приходилось заниматься этими вопросами, так что, куда ехать, с кем разговаривать, кому и сколько платить, я помнил. Тарифы и расценки, естественно, выросли за четыре года, но алгоритм похоронных хлопот остался прежним. Тем не менее, целый день на это ушел. Хоронить Артура решили на южном кладбище, потому, что оно было ближе северного от дома, где жили Артур со своей мамой.