А потом вспомнила, что я могу убить человека.
Удивительно, как много сил придает эта мысль. Гнус с вонючим голосом слетел по лестнице, кувыркаясь и визжа. Я даже испугалась, что сейчас он сломает себе шею и тогда на моем счету будет уже два трупа.
Верите или нет, эта мысль заставила меня рассмеяться.
Как советует моя старенькая соседка, из смеха и рыданий всегда выбирай первое.
За исключением тех случаев, добавляет милейшая Марья Геннадьевна, когда разговариваешь с мужчиной.
Когда я окончательно поняла, что у меня нет горба, то внезапно почувствовала себя обделенной.
А потом на меня нахлынула злость.
Была драма моей жизни. Мучения, страдания. Терновый венец изгоя на голове! Я отличалась от прочих: девочка, убившая брата! Гарри Поттер, вывернутый наизнанку, то есть почти Волан-де-Морт. Я страшна и отвратительна, ха-ха-ха!
Как вдруг демонический убийца сменился нелепым дурачком. Трагедия обернулась цирком.
Пятнадцать лет назад было расследование. Я помню медицинскую комиссию, врачей, задававших бесконечные вопросы. Потом суд признал, что я не нуждаюсь в изоляции от общества в компании себе подобных – малолетних зверьков, убийц и насильников. Меня поставили на учет и отпустили.
Мама хотела, чтобы меня лечили. Разве может здоровый ребенок убить другого ребенка?
Врачи сказали, что я совершенно здорова. Состояние аффекта, повторяли они. Кратковременное помрачение рассудка на фоне пережитого стресса.
Тогда, в детстве, страха не было. Он пришел, когда я повзрослела. Я стала бояться убить человека. Иногда мне снилось, что я убиваю собственную мать.
Один врач, другой, третий… Наконец, психиатр прописал мне таблетки и дал понять, что лечение будет долгим.
Кажется, мне нужно выкинуть их, как только я вернусь!
Я остановилась перед домом – моим домом. Сколько ни повторяй, поверить в это трудно. Не оставляет чувство, что Раиса передала мне его на время. Или кто-то зло подшутил. Я войду, а там чужие люди. Ходят, ведут себя по-хозяйски, смотрят на меня насмешливо и недоуменно. Кто ты, девочка?
Я с силой толкнула калитку, да так, что она хлобыстнула об забор. Это мой дом! Я разберусь, что в нем произошло пятнадцать лет назад.
В прихожей горел свет. Из столовой доносилось позвякивание приборов. Странно… Женька собиралась съездить к матери за вещами, а Лелик обещал привезти продукты. Кто из них вернулся раньше срока?
Я заглянула в комнату и остолбенела.
За столом сидела задумчивая женщина с длинными светлыми волосами. Увидев меня, она поднялась. Ни стеснения, ни страха не выразилось на ее странно красивом, каком-то нездешнем лице.
– Здравствуй, Яна, – певуче сказала она. – Рада тебя видеть. Прости, я тут похозяйничала. Женька заверила, что ты не будешь против.
– Женька, – машинально повторила я. – Заверила?
И тут до меня дошло.
– Господи, Вероника!
Привычка улыбаться краешком рта за эти годы у нее не исчезла.
– Конечно, это я. А ты ожидала кого-то другого?
3
– У вас есть предположения, кто и зачем мог убить вашего брата?
Они сидели в кафе, в райцентре по соседству с поселком. Бабкин с Макаром прибыли заранее. «Хочу посмотреть на дальнобойщиков», – ныл Макар, пока Бабкин объезжал улицы, выбирая, где они будут обедать. «Никаких дальнобойщиков», – отрезал Сергей. «У меня антропологические изыскания!» – «А у меня аллергия на твои выкрутасы».
В конце концов Бабкин остановился возле маленького, отдельно стоящего кирпичного домика с чистыми занавесками и обещанием украинской кухни.
Пампушки в представлении повара выглядели как сухарики, но борщ и в самом деле оказался неплох. Яна Тишко заказала только чай. Бабкин поймал себя на желании накормить ее. Илюшин, черт проницательный, тут же глянул насмешливо. Потом опять будет высмеивать Сергея за стремление опекать маленьких и хрупких.
– Я знаю, кажется, почему его убили, – сказала Яна. – Только не знаю кто.
Бабкин даже про суп забыл.
– Знаете, почему убили? – недоверчиво переспросил он.
– Да. Только недавно поняла. Пока я считала, что виновата в его смерти, мне в голову не приходило задумываться. Зато уж как начала…
Она замолчала, собралась с мыслями.
– В общем, так. В то время, когда мы жили у Прохора, в поселке убили и ограбили одну старуху…
И Яна рассказала, что случилось с Изольдой Дарницкой.
– …а потом мы убежали из дома и никому не рассказывали о том, что видели.
– Вы серьезно думали, что вам встретился тролль? – не удержался Бабкин.
– У меня было очень развитое воображение, – сдержанно ответила девушка. – Я жила наполовину в своем собственном выдуманном мире, и, поверьте, он был для меня более чем реален. К тому же во многих отношениях я была гораздо младше своих двенадцати лет. Да, я серьезно думала, что видела тролля. Точнее, что-то страшное. Нечеловеческое. Мне казалось, Изольда дала жизнь этому существу, а мы каким-то образом разбудили его. Или разгневали. В общем, я ощущала свою вину.
– С Женей вы это не обсуждали? – спросил Макар.
– Никогда. Мы вообще не упоминали об этом случае.
– Хорошо. А какое отношение эта история имеет к вашему брату?
Девушка обеими ладонями обхватила чашку с чаем.
– Когда мы выбежали из дома, мне показалось, что я вижу в кустах Пашкину физиономию. Сейчас я уверена, что не ошиблась. Он дожидался нас.
– Зачем?
– Пашка за всеми следил. Вынюхивал. Ему нужно было знать обо всех как можно больше, потому что это давало возможность с нами справиться.
– В каком смысле?
– Женька конкурировала с ним за расположение деда. Эти двое, Женька и Пашка, были лидерами нашей гонки. Думаю, он собирал на каждого что-то вроде компромата. Факты, которые в правильно выбранный момент можно было предъявить Прохору. Дед колебался, как флюгер, ему нравилось то одно, то другое, он был очень непостоянен в своих симпатиях. Сейчас-то я думаю, что он притворялся. Его не привлекали в качестве наследников ни я, ни Лелик. Дед считал нужным при всех высказать одобрение лишь для того, чтобы заставить остальных поволноваться. Но мы тогда этого не знали, и Пашка не знал.
– Вы ведете к тому, что его убила Женька?
Девушка покачала головой:
– Как раз Женька и не могла его убить.
– Но вы же сами сказали…
– Нет-нет, вы меня не поняли. Смотрите: Изольду ограбили. Это произошло в тот же день, когда мы с Женькой забрались в ее дом. Совпадение, чистая случайность! Пашка следил за нами. Должно быть, он подслушал тот разговор, когда Женька убедила меня присоединиться к ней. Или просто ходил за ней по пятам… В общем, он оказался возле дома Дарницкой и видел, как мы убегаем. Понимаете, что это значит?
Бабкин отрицательно покачал головой. Макар кивнул:
– Вы предполагаете, что он увидел убийцу Дарницкой.
– Ну конечно! Это самое простое и очевидное объяснение. Я не смогла разглядеть лица человека, который следовал за Изольдой. Наверное, он был в маске – потому-то я и приняла его за чудовище. Но когда он выбежал на улицу, то наверняка снял ее. И если Пашка не успел к этому времени удрать, то он должен был его увидеть.
– Вы ведь сами сейчас осознаете, к чему ведете, правда? – мягко спросил Макар.
Яна вздохнула:
– Да. Если я права, получается, что Изольду убил один из тех, кто жил тогда в доме Прохора. Кто-то из моих родственников. Убил и ограбил.
Макар помолчал, помешивая остывающий кофе.
– У вас есть хоть какие-нибудь подозрения, кто это мог быть? Кто-нибудь внезапно разбогател?
– Я ведь ничего не знаю о них, – виновато сказала Яна. – Меня, так сказать, вышвырнули на обочину, и эта карета катилась дальше без меня. Если у кого-то и изменилось материальное положение, мне об этом не рассказывали.
– А вашей матери?
– Вряд ли. Если на мне стояло клеймо «убийца», то на ней – «мать убийцы». Это не способствует взаимопониманию с родственниками.
Илюшин взглянул на Сергея, и тот обреченно достал записную книжку. Макар пользовался планшетом, но Бабкин электронным носителям информации не доверял и по старинке записывал все на бумаге.
– Изольда Дарницкая, – продиктовал Илюшин. – Все, что сможешь найти.
«Не будет у меня никакого месяца в тихом поселке, – подумал Сергей. – Придется бегать как лосю по болотам».
– Я не уверена, что она Изольда, – вмешалась девушка. – Вдруг это сценический псевдоним?
– Это нетрудно выяснить.
– Я могу спросить у Лелика. То есть у Алексея. Он-то наверняка помнит.
– Это тот, который вчера приехал в дом вашего деда?
– Да. Он хороший… Или казался таким, когда мне было двенадцать лет.
Лелик, Лелик, бледная спирохета! Лелик много замечает, но мало говорит. Лелик рисует в тетради супергероев и придумывает о них истории. Однажды показал Тишке свою тетрадь. Его автопортрет тоже был там, но не среди героев, а на внутренней стороне обложки.
– Почему ты не с ними?
Тишка ожидала, что Лелик придумает себе какую-нибудь выдающуюся суперспособность. Скажем, умение взглядом прожигать дыры. Или летать!
Мальчик покачал головой:
– Потому что я не герой. Я наблюдатель.
– Это же неинтересно!
– Зато важно. Кто-то ведь должен вести летопись событий. Супергероев в конце концов убьют.
– Летописца тоже могут!
– Ну и пусть. Зато летопись останется. Память – это самое важное.
Лелик делает дурацкие вещи. Прячет плюшевых мышей по выдвижным ящикам. Ставит железную коробочку под водосточной трубой и говорит, что в нее льются песни дождя. Раскладывает кленовые листья по подоконникам, и когда тетя Люда открывает форточку, сквозняк разносит их по комнате.
Тетя Люда сердится, а Тишка думает: листья на полу – это ведь так красиво.
– …В детстве он мне нравился. Наверное, я могла бы даже назвать его своим другом. Случаются ведь такие краткосрочные друзья в жизни человека, правда?
– А сейчас?
Яна задумалась.
– Я не знаю, кто он такой, – сказала она наконец. – По-моему, с прежним Леликом его роднят только уши.
– Говорите, он приехал вчера?
– Да. Вчера утром.
– Судя по оживлению в вашем семействе, можно ожидать скорого появления его отца, – пробормотал Макар.
Яна Тишко слабо улыбнулась и покачала головой:
– Вряд ли. Дядя Юра всегда был наособицу. Приглашение Прохора он принял, потому что…
Он запнулась и растерянно посмотрела на Бабкина и Макара.
– Ой. Я вдруг поняла, что не знаю, зачем он приехал тогда в Литвиновку. Прохор над ним насмехался. А дядя Юра с отцом разговаривал так, как будто за каждое слово ему приходится платить.
– Это тоже выясним. – Илюшин помахал официантке и попросил еще кофе. – Кстати, где он живет?
– В Питере. Кажется.
Второй выразительный взгляд Илюшина в сторону напарника. «Еще и Питер», – вздохнул Бабкин, добавляя пометку в блокноте. Кроме шоколада для Машки, он традиционно привозил оттуда простуду.
– Чем сейчас занимаются ваши сестры?
– Не знаю. – Яна почувствовала себя ученицей, которая плохо подготовилась к экзамену. – Я не успела их расспросить. По правде говоря, они не рвались со мной общаться.
Бабкин хмыкнул.
– Они живут в вашем доме и при этом не хотят с вами общаться?
– Не то чтобы не хотят…
Черт, это трудно было объяснить.
– Просто некоторые очень деликатны, – пришел на помощь Макар. – В отличие от тебя, мой стенобитный друг.
– Нет, дело не в деликатности. Но поймите, они ведь по-прежнему видят во мне убийцу Пашки. В семье у меня своя роль, и это роль преступницы. Паршивой овцы. А я больше не готова ее играть. Теперь, когда я знаю, что убийца не я, мне все время хочется наорать на них, встряхнуть, заставить смотреть на меня другими глазами. Крикнуть им: «Вы столько лет ошибались!» Я понимаю, что этого не стоит делать…
– Преждевременно, – согласился Макар. – Любой из них мог быть тем, кто взял в руки настоящую малахитовую вазу.
– И тогда вы живете под одной крышей с убийцей, – подытожил Сергей.
Яна потерла нос и смешно поморщилась:
– Знаете, я пятнадцать лет жила под одной крышей с убийцей. Потерплю уж еще немного.
Илюшин рассмеялся. До Сергея не сразу дошло, о чем она говорит, но поняв, он осуждающе покачал головой. Если девочка права и история со смертью ее брата и в самом деле не так однозначна, как выглядела, то слет родственников на место давнего преступления ему не нравился.
– Скорее всего, они приехали делить наследство, – отвечая на его невысказанные мысли, пробормотал Илюшин. – Но в любом случае рядом с ними может быть небезопасно. Яна, как вы смотрите на то, чтобы представить меня своим другом?
– Хотите поселиться вместе с нами? – догадалась она.
– Хотя бы на несколько дней. Неплохо бы собственными глазами взглянуть на место преступления и познакомиться с вашей родней.
Она не задумалась ни на секунду:
– Никаких проблем! Дом огромный, там куча места. Сможете расположиться где пожелаете.
– Вот и прекрасно.
«Быстро же они договорились, – подумал Сергей. – Вот так всегда. Кому-то предстоит раскапывать ограбление столетней давности, а кто-то будет наслаждаться компанией трех хорошеньких девиц».
4 Алексей Савельев
Я видел, как они вышли из кафе. Худощавый взъерошенный парень придержал дверь перед Яной, здоровяк шел замыкающим. Мой «Ауди» был припаркован близко, я успел хорошо их разглядеть.
Парню лет тридцать, вряд ли больше. Умное лицо, располагающее. Губы насмешливые, хорошего рисунка, без инфантильной припухлости, которую так часто можно встретить у наших ровесников. И прищуривается. Когда он обернулся ко второму, я поймал характерный наклон головы. Бьюсь об заклад, он часто наклоняет голову, когда прислушивается или всматривается. Словно меняет угол обзора.
Второй мне не понравился. Бритая башка, угрюмый взгляд, тяжелый подбородок. Про таких говорят – зыркает. Ну да, так и есть. Он и на меня зыркнул, но я опустил глаза в смартфон и почти сразу почувствовал, как чужой взгляд перестал давить на меня.
Они посадили Яну в такси, а сами двинулись к черному БМВ на другой стороне улицы. Я не сомневался, что за руль паркетника сядет бритый, и оказался прав.
Кто они такие? Братки, чтобы вышибать долги?
Чушь. Во-первых, из кого?
Во-вторых, на братка похож только здоровяк. Присутствие второго парня – я окрестил его Умником – меняло все дело.
Что им здесь надо?
Интуиция подсказывала, что эти двое как-то связаны с наследством Раисы и Прохора.
Когда я вернулся домой, мне навстречу по лестнице спускалась Вероника. Кажется, я застыл на месте. Она и в детстве оказывала на меня такое воздействие. Не из-за ее особенной красоты. Я вообще не уверен, можно ли назвать ее красивой. Просто когда видишь ее, хочется стоять и смотреть, вот и все.
Помню, я тогда много раз пытался ее нарисовать. Женька требовала от меня портрета, а Вероника ни разу не просила об этом. И все-таки я пробовал, снова и снова. У меня была своя секретная тетрадка, и в ней с каждой страницы смотрело ее лицо.
Широко расставленные прозрачные глаза. Губы, сложенные в полуулыбку. Девочка-тайна, девочка-загадка. Двигается с ленцой, не идет, а плывет. Воздух вокруг нее загустевает, превращается в воду, и течения несут пылинки шлейфом из комнаты в комнату. Девочка-русалка. Принц от такой не ушел бы никуда, пропал в этих светло-голубых глазах, утонул, и ведьма пропала бы и до конца своей жизни приплывала к берегу, чтобы взглянуть на белокурую девочку с улыбкой феи.
Иногда мне казалось, что она полная дура. Пару раз я заставал ее валяющейся на диване с плеером. В ушах наушники. Я, помню, обрадовался – думал, найдется общая тема для беседы! Попросил дать мне послушать, что там у нее – а это оказалась какая-то невыносимая попса. В двенадцать лет я был достаточно продвинутым, чтобы слушать Гребенщикова и Цоя. А тут – ла-ла-ла, мой любимый, ла-ла-ла, мы два мира… Вот уж точно! Два мира.
Самое поразительное – это выражение ее лица. Она слушала адскую пошлятину, а улыбка на ее губах была до того одухотворенной, словно ей в одно ухо играл Бах, а в другое – Моцарт. Помню, меня это ошеломило. Я полагал, должна быть какая-то связь: например, тот, кто слушает «Руки вверх», непременно имеет придурковатую рожу. Вероника буквально перевернула мои представления о людях.
– Привет!
– Здравствуй, Леша.
Она показалась мне огорченной, и я задал прямой вопрос.
– Огорчена? – обычным своим рассеянным тоном переспросила она. – Просто устала.
Второй день она просиживает наверху, в дедовом кабинете. Перебирает фотоальбомы. Рассматривает дедов архив. Делает вид, что в ней проснулся интерес к семейной истории.
Из всех нас она была меньше прочих заинтересована в том, чтобы понравиться Прохору. Кроме меня, конечно же.
Но меня оберегало отцовское состояние. Папе было глубоко наплевать, кому достанется наследство старика. Ему оно не требовалось. Я тогда впервые в жизни понял, что на самом деле дают деньги. Независимость! Скажете – банальщина? Ну да. Но для двенадцатилетнего мальчишки это было открытие. Прежде-то мне нравилось воображать, будто я презираю все эти низменные материи. Ага, как же. Достаточно оказалось папе принести мне коробку дешевых карандашей вместо моих, привычных, и все мое презрение ухнуло в пропасть.
Веронику же защищало нечто иное – внутреннее безразличие ко всем играм Прохора. Я старался напустить на себя независимый вид. Однако в глубине души мне нравилось, когда дед хвалил меня. «Я вам покажу Лелика-анаболика! – думал я, имея в виду в основном Женьку. – Узнаете еще бледную спирохету!»
А Веронике и впрямь было все равно. Иногда по ее лицу пробегала едва уловимая гримаса, если дед обращался к ней со словами одобрения.
Совсем легкое движение губ. Взгляд, быстро отведенный в сторону.