«Жимназ» – это шумное кафе, куда я частенько захаживаю, поскольку находится оно в сотне метров от моего издательства. Это непафосное место всегда было мне симпатично: оно было выдержано в духе парижского бистро. На стойке тарелка с яйцами вкрутую и корзинка с круассанами. Посетители именно такие, как те, что вяло переругиваются в типичной парижской кафешке.
Была первая пятница ноября, шесть вечера. Я, как обычно, пришла первой: я просто физически не в состоянии опаздывать, мне всегда нужно иметь минут десять в запасе. Прежде чем посвятить себя кому-то одному, мне необходимо привыкнуть к обстановке.
Если на встречах с читателями я обычно выгляжу как марсианская пагода, то сегодня на мне была привычная одежда, мой рабочий комплект: длинная черная юбка, какой-то черный пиджак и черные брыжи, неотъемлемый аксессуар, – я вообще категорически за возвращение брыж, но, несмотря на известность, мне пока не удалось обратить в свою веру ни одного человека. Петронилла была одета как и в первый раз: джинсы и кожаная куртка.
– Мне кофе, – сказала она.
– В самом деле? А что, если нам выпить что-нибудь менее будничное?
– Тогда кружку пива.
– А я имела в виду шампанское.
– Здесь? – Петронилла вытаращила глаза.
– Да. Здесь очень даже неплохо.
Она осмотрелась вокруг, словно рассматривая то, что поначалу ускользнуло от ее взгляда.
– Да, неплохо.
– Вы не любите шампанское?
– Я? Не люблю шампанское? – возмутилась она.
– Я не хотела вас обидеть.
– Вы уже пили здесь шампанское?
– Нет, это первый раз.
– А оно здесь вообще водится?
– За исключением буфета на вокзале Вьерзона, во Франции шампанское есть везде.
Петронилла подозвала официанта:
– У вас есть шампанское?
– Ага. Два бокала?
– Бутылку, пожалуйста, – попросила я.
Петронилла и официант посмотрели на меня с уважением.
– Есть брют «Луи Родерер», – сказал он. – Простите, но хрустальных бокалов нет. Подойдет?
– Прекрасно, лишь бы прохладное.
– А как же! – Он отошел, потрясенный.
Франция – это волшебная страна, где в самом обычном бистро в любое время вам принесут марочное шампанское идеальной температуры.
Пока официант готовил заказ, Петронилла спросила меня:
– Вы отмечаете какое-то событие?
– Да. Нашу встречу.
– Не стоило. Ничего особенного.
– Для вас, возможно. Для меня особенное.
– Да ладно.
– Это начало дружбы.
– Ну, если так…
Вернулся официант с двумя фужерами и бутылкой в ведерке со льдом.
– Я открою?
– Позвольте, я, – предложила Петронилла.
Она непринужденно открыла бутылку шампанского и наполнила фужеры.
– За нашу дружбу! – торжественно воскликнула я.
У этого «Родерера» был вкус, который в царской России ассоциировался с французской роскошью: рот наполнился счастьем.
– Неплохо, – сказала Петронилла.
Я наблюдала за ней. Она явно разделяла мой восторг. Мне понравилось, что она не пытается казаться пресыщенной.
Официант принес соленые орешки – забавное смешение ценностей. Как если бы читать Тургенева, слушая при этом «Собачий вальс». К моему облегчению, Петронилла к ним не притронулась.
Я обычно пью быстро, даже если напиток превосходный. Не худший способ отдать ему должное. Во всяком случае, шампанское ни разу не упрекнуло меня за излишний энтузиазм, который никоим образом не означает недостаток моего уважения к нему. Я пью быстро еще и затем, чтобы эликсир не согрелся. И потом, мне не хочется его смущать. Чтобы у шампанского не создалось впечатления, будто я проявляю недостаточно усердия. Пить быстро вовсе не означает выпить все одним махом. Не больше глотка за один раз, но я не склонна долго держать во рту это чудо, я стараюсь проглотить напиток, пока от его холода гортани еще больно.
– У вас такая кислая физиономия, – заявила Петронилла.
– Просто я концентрируюсь на шампанском, – ответила я.
– У вас забавный вид, когда вы концентрируетесь.
Я попыталась ее разговорить. Шампанское помогло, и она призналась, что пишет диссертацию по одной пьесе Бена Джонсона.
Два предыдущих года она провела в Глазго, где преподавала французский язык в колледже. Потом она вспомнила о жизни в Швейцарии, лицо ее исказилось, из чего я сделала вывод, что там у нее случилась любовь и эта история плохо закончилась.
Я налила нам еще. По мере того как бутылка пустела, мы переносились дальше во времени. Она выросла в парижском предместье. Ее отец работал электриком в метро, а мать медсестрой в больнице при Управлении парижского транспорта.
Я смотрела на нее с дурацким восхищением, с каким люди вроде меня разглядывают истинного пролетария.
– По утрам в воскресенье мой отец продает на рынке «Юманите».
– Вы коммунистка! – воскликнула я с энтузиазмом ученого, обнаружившего редкую птицу.
– Умеренно. Мои родители коммунисты. Я, конечно, левая, но все-таки не коммунистка. А вы-то небось из высшего общества?
– Я из Бельгии, – ответила я, чтобы положить конец расспросам.
– А-а-а, понятно.
Она протянула фужер, чтобы я налила ей еще.
– Смотрю, вы, как и я, любите выпить.
– Вам это не нравится?
– Наоборот. Люблю пить с кем-то, кто разделяет мою страсть.
– Скажите лучше, вам нравится якшаться с простонародьем.
Я внимательно взглянула на нее, задаваясь вопросом, всерьез ли она так думает.
– Хотите, чтобы мы поговорили про борьбу классов и диалектический материализм? – сказала я. – Когда я приглашала вас, я не знала вашего происхождения.
– Такие, как вы, чувствуют подобные вещи.
– Подобные вещи, как вы выражаетесь, меня совершенно не волнуют.
Напряжение нарастало. Должно быть, Петронилла это поняла и попыталась разрядить обстановку.
– Во всяком случае, мы пришли к взаимопониманию, – сказала она, кивнув подбородком на бутылку.
– В самом деле.
– Мои родители очень любят хорошее шампанское. Мы пьем его нечасто, но все-таки. Коммунизм был придуман немцем и воплощен в жизнь русскими, а эти два народа любят качественное шампанское.
– Я родилась в посольстве, можно сказать, среди шампанского.
– В таком случае вам не понять, что же в этом напитке особенного.
– Вы заблуждаетесь. У меня в жизни были и взлеты, и падения. Вы часто пишете письма писателям?
– Вы первая и на сегодняшний день единственная.
– И чему я обязана такой честью?
– А вы смешная. Я услышала вас по радио. Я не знала, кто вы такая, но смеялась и не могла остановиться. Вы рассказывали, как нужно доить кита. А еще вы говорили, что в каждую свою книгу вставляете слово «шина». Я их все прочла, чтобы проверить. Вы не обманули.
– Вот так я подбиваю людей читать меня.
– Мне понравились ваши книги, они меня очень тронули.
– Спасибо, приятно такое слышать.
Это была не просто формальность. Меня искренне радует, когда кому-то нравятся мои книги. А похвала из уст этой странной девицы, которая на «ты» с современниками Шекспира и наводит ужас на папарацци, была мне особенно приятна.
– Вы, наверное, привыкли это слышать.
– К этому привыкнуть невозможно. И потом, вы не первая встречная.
– Доля правды в этом есть. Я довольно разборчива. Я пыталась читать современных авторов, они у меня просто из рук выпали.
Я попыталась ее переубедить, расхваливая многих живущих ныне писателей.
– Все они не стоят Шекспира, – ответила она.
– Я в том числе.
– Вы угощаете своих читателей шампанским, это совсем другое дело.
– Вы не могли этого знать. И потом, я это проделываю не со всеми читателями.
– Надеюсь. Я прослежу за вами.
Я засмеялась, хотя несколько принужденно, она казалась мне способной и на такое. Очевидно, она прочла мои мысли, потому что добавила:
– Успокойтесь, у меня на повестке дня гораздо более важные подвиги.
– Не сомневаюсь. И сгораю от нетерпения узнать, какие именно.
– Еще увидите.
Учитывая опьянение, я могла предположить нечто сногсшибательное – например, похищение английской короны в пользу шотландских трудящихся или постановку пьесы «Как жаль, что она шлюха» в Комеди Франсез.
Должно быть, Петронилла умела выстроить мизансцену, потому что именно этот момент она выбрала, чтобы подняться.
– Шампанское кончилось, – сказала она. – Я предлагаю пойти на кладбище Монпарнас, оно в конце этой улицы.
– Прекрасная мысль, – поддержала я. – Мы непременно встретим какую-нибудь интересную личность.
Вот только мы не учли, что зимой парижские кладбища закрываются рано, и оказались перед запертыми воротами. Мы пошли по улице Гюйгенса в обратном направлении, в сторону бульвара Распай. Мы были, наверное, на половине пути, когда Петронилла сообщила мне, что собирается пописать прямо здесь, между двумя припаркованными машинами.
– Может, доберемся до нашего кафе? – предложила я. – Тут идти-то всего метров тридцать.
– Может, доберемся до нашего кафе? – предложила я. – Тут идти-то всего метров тридцать.
– Слишком поздно. Прикройте меня.
Я запаниковала. В чем должна была заключаться моя роль? Было уже темно, небо покрывали тучи. На этой улице Гюйгенса в двадцати метрах уже не было ничего видно. И в этой атмосфере, достойной «Макбета», я должна была прикрывать от нескромных взглядов юную особу, которая по не понятным мне соображениям удосужилась прочесть все мои романы.
Я прислушивалась: вдруг кто-то идет, но слышала только звук мочеиспускания, конца которому не предвиделось. Мое сердце колотилось очень сильно. Я представляла себе разговор с каким-нибудь случайным прохожим: «Простите, мадам-месье, моей подруге срочно приспичило, она быстро, вы не могли бы немного подождать?» Интересно, что последует дальше? Мне так и не удалось это узнать, потому что через несколько секунд журчание прекратилось; передо мной возникла Петронилла.
– Ну вот, гораздо лучше, – сказала она.
– Рада слышать.
– Простите, это шампанское.
«Буду знать, как поить шампанским уличных девчонок», – думала я, направляясь к станции метро «Вавен», где наши пути разошлись. Должно быть, Петронилла почувствовала мое охлаждение, потому что не сказала «до встречи».
Едва оказавшись одна, я стала укорять себя. Подумаешь, пописать между двух машин – ничего особенного. Почему же я вела себя так, словно меня это шокировало? Да, разумеется, в Японии так никто бы делать не стал. Но я же предпочла покинуть империю и приехать во Францию, потому что мне нравилась свобода. «Однако, у тебя и претензии», – думала я.
Как бы то ни было, с Петрониллой мы больше не встречались. Прошло несколько лет, а я не помышляла о том, чтобы найти компаньона или компаньонку по выпивке. Так я хотела сохранить верность своей случайной знакомой.
* * *Октябрь 2001-го. Я рассматривала новые поступления в одном парижском книжном магазине и вдруг наткнулась на первый роман некой Петрониллы Фанто, «Сладкий уксус».
Я вздрогнула и схватила книгу. На четвертой странице обложки прочитала: «Это первый роман, весьма оригинальный и смелый, Петрониллы Фанто, двадцати шести лет, специалиста по литературе шекспировской эпохи». Имелась там и маленькая черно-белая фотография автора: девушка совершенно не изменилась. Я улыбнулась и купила книгу.
У меня свой, особенный способ чтения. Я заметила: чтобы как следует впитать прочитанное, мне нужно читать лежа, желательно на мягкой постели: чем мне комфортнее, чем меньше я ощущаю собственное тело, тем легче мне воспринимать текст. Так я и сделала.
«Сладкий уксус» я проглотила залпом. Петронилла, эта дерзкая девчонка, воспользовалась сюжетом «Девушек» Монтерлана: успешный писатель получает письма от влюбленных читательниц и отвечает им, одновременно и польщенный, и пресыщенный. На этом сходство кончалось: если Косталь Монтерлана из этого противостояния выходил победителем, то Шверин из романа Фанто сдался на милость девиц.
Монтерлан, будучи к тому времени успешным автором, писал свою книгу со знанием дела. А для Петрониллы данный роман был первым. Откуда она могла знать, как ведут себя читательницы? Но даже этот парадокс ничего бы не значил в отсутствие таланта. Писательница была не просто отважной – она также, и это главное, оказалась настоящим мастером стиля и повествования.
Более того, в ней чувствовалась идеально усвоенная культура. Видно было, что читала она давно и много и уже преодолела ту стадию, когда есть необходимость убеждать в своей начитанности других. Так, отсылка к Монтерлану представлялась ей столь очевидной, что она не цитировала его ни прямо, ни косвенно, и это в то время, как молодежь ее возраста его не читала вовсе.
Похоже, подобная утонченность обречена на вымирание. Года четыре или пять назад одна читательница лет двадцати обвинила меня в плагиате. Она насмешливо поведала о своем открытии: в романе «Гигиена убийцы» эта тонкая штучка обнаружила, что фраза «Сам шуткам над собой всегда я господин; / Но если вздумает другой шутить нахально, / Я замолчать его заставлю в миг один»[21] – это цитата из «Сирано де Бержерака». «А вы об этом не упоминаете», – заключила она, поставив в конце фразы многоточие, которое выглядело как обвинительное заключение. Я имела глупость ответить барышне, что, на мой взгляд, нет на свете человека, который не знает эту цитату из «Сирано». В ответном письме она поведала мне, что из всего ее курса на филологическом факультете это знала только она одна, и, следовательно, мое оправдание ее не убедило. Так что в наши дни недостаток педантизма может выглядеть как умышленная кража.
Петронилла как писатель при всей ее молодости оказалась в хорошей компании. Я этому обрадовалась и тут же написала восторженное письмо, которое и отправила через свое издательство. Она незамедлительно ответила мне и пригласила на свою встречу с читателями. В назначенный день и час я пришла в симпатичный книжный магазин «Пересмешник» в Двадцатом округе Парижа.
Я невероятно люблю ходить на чужие автограф-сессии. Хоть на этот раз трудиться приходится не мне. И потом, мне нравится наблюдать, как это делают мои коллеги. Есть хамы, которые подписывают книги, почти не глядя на читателя, не переставая разговаривать по телефону, зажав мобильник между плечом и ухом. Есть те, кто делает это наспех, кое-как, и те, кто еще медлительнее меня, – помню этого очаровательного китайского писателя, от которого приходят в отчаяние владельцы книжных магазинов, потому что он каждому читателю уделяет по полчаса, сначала долго размышляя, затем ставя вместо подписи каллиграфический шедевр, на который вдохновляет его собеседник. Есть те, кто относится к этому предельно ответственно, те, кто заискивает, и, наконец, те, кто «клеит» читательниц. В любом случае это весьма увлекательное зрелище.
Что касается автограф-сессии Петрониллы, самым занятным было поведение самих читателей. Когда люди видели автора воочию, у всех на лицах появлялось недоверчивое выражение. Как и четыре года назад, она выглядела как пятнадцатилетний подросток. Было невероятно, что такая юная девушка могла написать роман.
С людьми она была сама любезность. Я вспомнила, как она присела по нужде прямо на тротуаре на улице Гюйгенса, и вдруг увидела все другими глазами: вне всяких сомнений, Кристофер Марло или Бен Джонсон вели бы себя точно так же. А что могло быть шикарнее, чем эти манеры современников Шекспира? Впрочем, Петронилла и походила на уличного мальчишку, так, наверное, выглядели все эти знаменитые писатели, погибшие, не достигнув тридцатилетнего возраста, ввязавшись в идиотскую пьяную драку на выходе из таверны. Это и есть высший класс – не правда ли?
Когда подошла моя очередь, она сказала:
– Амели Нотомб на моей автограф-сессии – вот это да!
Я протянула ей экземпляр «Сладкого уксуса».
– Это просто наслаждение, – заявила я.
– Так вы принесли шампанское?
– Простите, я об этом не подумала.
– Жаль. У меня на вас условный рефлекс, как у собаки Павлова: при вашем появлении мне страшно хочется бокал «Родерера».
– Я вас приглашаю. Мы свое возьмем.
– Если это будет «Вдова Клико» или «Дю Дом», я тоже не против.
– «Лоран-Перье», «Моэт», «Татэнже», «Крюг», «Филиппона», – быстро перечислила я пятерку знаменитых марок.
– Согласна, – просто сказала она.
Пока она заканчивала давать автографы, я прочла, что она написала мне на титульном листе книги: «Амели Нотомб, меценату». И подпись.
Она распрощалась с владельцем магазина, и мы вышли с ней на улицу Двадцатого округа.
– Если я правильно понимаю, мое меценатство заключается в том, что я спаиваю писателей, которые мне нравятся? – спросила я.
– Да. И еще можете приглашать их на ужин.
Я привела ее в кафе «Бобур», куда ходила довольно часто. Я сообщила Петронилле, что в заведении имеется туалет.
– Как вы старомодны! – воскликнула она.
Вечер оказался очень приятным. Петронилла рассказала мне, как жила эти четыре года. Она писала свой роман и зарабатывала на жизнь, устроившись в один частный лицей классной надзирательницей. Один балбес из старшего класса обозвал ее «пролетаркой», она в ответ назвала его «буржуй». Несчастный малыш пожаловался родителям, и те потребовали, чтобы служащая извинилась перед их ангелочком. Петронилла заметила, что «буржуй» не большее оскорбление, чем «пролетарка», это просто факт, на это нельзя обижаться. Но директриса уволила Петрониллу.
– Через неделю я нашла издателя для своего романа, – завершила она свой рассказ.
– Как нельзя кстати.
– Все прекрасно. Можете приглашать меня на всякие светские развлечения, я ведь мало известна в тех кругах, где вращаетесь вы.
– Думаю, вы плохо представляете себе мой образ жизни.
– Ну как же, вы молодая, знаменитая, вас всюду приглашают.