– Ничего подобного я о вас не думала, – пробормотала она, с трудом преодолев смущение.
– Не верю! – Атташе состроил еще одну гримасу.
«Тоже мне, Станиславский нашелся, – проворчала Катя в мыслях. – Это он на репетициях кричал своим актерам: «Верю!», «Не верю!»
Но вслух она сказала совсем другое:
– Кажется, я вам не давала повода для недоверия.
– Очень даже давали! Вчера в ресторане…
– Что в ресторане? Разве я вас в чем-то обманула?
– Я спрашивал, бывали ли вы в Африке.
– Но я сказала вам чистую правду. Я в Африке никогда не была! Могу поклясться чем угодно.
– Вы – нет, но ваш муж… Он бывал там очень часто, а вы об этом даже не заикнулись.
– А вы о муже не спрашивали, – ответила Катерина, еще больше покраснев.
Не могла же она сказать этому ужасному человеку, как вчера подпала под его удивительное обаяние, как на нее подействовал его магнетизм! Не могла же она признаться, что вчера вечером она начисто забыла, что на свете существует профессор Кряквин, ее законный муж, который в эту минуту сидит у какого-нибудь полупогасшего костра в африканских дебрях и, возможно, думает о ней! Хотя нет, если бы он хоть немного о ней думал, то не бросил бы одну так надолго, не предпочел бы ей путешествие по своей обожаемой Африке. Не оставил бы ее, беззащитную, в этом полном опасностей мире, где встречаются такие чернокожие дипломаты с их проклятым животным магнетизмом и трижды проклятым мужским обаянием!
– Откуда вы узнали о моем муже? – надувшись, спросила Катя, чтобы преодолеть смущение.
– По своим каналам, – коротко отозвался Люсьен и после небольшой паузы добавил: – Неужели вы думаете, что у меня нет возможностей навести кое-какие справки?
– Думаю, что с возможностями у вас все в порядке, – и Катя окинула выразительным взглядом окружающую роскошь.
– Правильно думаете, – атташе кивнул. – И у меня были возможность и желание купить ваше панно. Но вы не захотели пойти мне навстречу!
– И тогда вы его похитили, – закончила за него Катя. – Не своими руками, конечно, а руками своих подручных.
– Как вы могли такое подумать! – прорычал атташе, вскочив на ноги. – Я никогда не опускался до воровства! Даже в таком важном случае!
Белки его глаз яростно сверкнули, и это было так не похоже на невозмутимого доселе дипломата, что Катя испуганно вжалась в кресло. Люсьен глубоко вздохнул и взял себя в руки.
– Если бы вы вчера согласились на мое предложение! – сказал он совсем другим голосом, снова опускаясь на свое место. – Но что теперь об этом говорить. Шанс упущен, все потеряно…
– Почему этот шанс кажется вам таким важным? – Катя в волнении подалась вперед. – Неужели вам так понравилось мое панно? Конечно, мне, как художнику, это очень лестно…
Атташе усмехнулся:
– При всем уважении к вам я не стал бы так беспокоиться из-за этой работы. То есть, конечно, ваше панно прекрасно, замечательно, великолепно, – Люсьен расплылся в улыбке, – но вряд ли оно вызвало бы такой переполох. Все дело, понимаете ли, в унга вароси.
– В чем? – удивленно переспросила Катя.
– Я могу рассчитывать на ваше молчание? – негромко спросил он, окидывая Катю оценивающим взглядом.
– Конечно, разумеется! – Катя быстро закивала, потом немного смутилась своей горячности и закончила не совсем уверенно: – Думаю, что можете.
– Вряд ли, – с сомнением проговорил атташе, – но у меня нет выхода. Мне нужна ваша помощь, поэтому придется открыть карты.
Катя уставилась на него в ожидании. Ее собеседник помолчал минуту и заговорил негромким взволнованным голосом:
– Речь о двух камнях, которые вы прикрепили к своему панно. У меня на родине такие камни называются унга вароси, «блуждающие звезды». Это святыня моего народа – племени милонго. По старинной легенде, две звезды упали с небес и достались родоначальнику и первому королю малонго. Эти камни веками хранились в нашем главном храме, расположенном в джунглях, в самом сердце Кот-де-Леона. Пока унга вароси оставались на месте, мой народ процветал, ему не угрожали войны и болезни, а соседние племена трепетали перед воинами малонго.
– Это поверье живо до сих пор, даже в наше время? – удивленно спросила Катерина. – Люсьен, ведь вы учились в Европе, вам все это, наверное, кажется глупыми сказками?
– Древние поверья моего народа – не глупые сказки! – Атташе гордо выпрямился. – Глупые сказки – это вера в то, что один народ выше другого и что европейское образование важнее, чем преданность своим корням!
Он сделал небольшую паузу и продолжил:
– Да будет вам известно, что эти камни уникальны даже с точки зрения европейской науки. Таких камней нет больше нигде на земле. У них совершенно особенный состав, удивительный цвет, необычайная твердость.
– Да, они действительно необычные, – кивнула Катя. – Но как же случилось, что они пропали из храма? И как они могли оказаться у моего мужа? Неужели вы хотите сказать, что он… украл их? Я в это ни за что не поверю!
– Я ни в чем не обвиняю вашего мужа! – темпераментно воскликнул Люсьен. – Произошло ужасное, просто трагическое стечение обстоятельств…
Он еще немного помолчал.
– Десять лет назад в моей стране произошли большие беспорядки. Это была попытка переворота. Вы, конечно, знаете, что сейчас Кот-де-Леон – республика.
Катя кивнула. Не могла же она признаться, что до вчерашнего дня вообще не догадывалась о существовании такой страны.
– Но прежде моя страна была монархией, королевством. На троне сотни лет сидели повелители племени малонго из династии Усумбаси. Была еще одна семья, имевшая большое влияние на западе страны, – семья Н’Дугу. Представители разных поколений Н’Дугу неоднократно пытались захватить верховную власть, но им не удавалось. И вот десять лет назад они предприняли еще одну попытку. Собрав большой, хорошо вооруженный отряд, глава клана Н’Дугу отправился в джунгли к нашему главному святилищу.
– Почему не в столицу? – удивленно спросила Катя. – Логичнее было бы захватить власть именно там. Главное всегда – занять вокзалы, почтамт, телеграф, сейчас еще телецентр…
– Это в Европе так, – надменно проговорил Люсьен, – а в нашей стране великая святыня унга вароси важнее телеграфа! У кого в руках блуждающие звезды, тому и принадлежит верховная власть. Поэтому мятежники и попытались захватить храм.
– И что же случилось дальше? – Катя слушала рассказ Люсьена как ребенок, широко открыв от изумления глаза.
– К счастью, боги не допустили торжества мятежников, – удовлетворенно проговорил атташе. – Когда отряды Н’Дугу подошли к храму, началось землетрясение. Святилище уцелело, но изменники погибли. Уцелевших добили жители окрестных лесов, преданно служившие верховному жрецу. Однако во время беспорядков сам жрец погиб, а унга вароси бесследно пропали. Видимо, именно тогда два камня оказались у вашего мужа.
На этот раз Люсьен замолчал надолго. На его лице было написано неподдельное страдание. Наконец он снова заговорил:
– С тех пор каждый настоящий патриот Кот-де-Леона готов отдать свою жизнь за то, чтобы возвратить в храм главную святыню. Для меня это дело чести.
– Почему именно для вас? – Катерина не сводила зачарованных глаз с чернокожего джентльмена.
– Потому что меня зовут Люсьен Усумбаси! – гордо проговорил атташе.
– Как? – удивленно переспросила Катя.
– Усумбаси, – повторил Люсьен, явно ожидавший более восторженной реакции. – Я последний из династии законных королей племени милонго. Да, моя страна теперь республика, но это именно мой отец, король Харума IV, даровал свободу своим подданным, и моя семья заслуженно пользуется в стране большим влиянием. Мы, Усумбаси, отвечаем за благополучие своего народа! А между тем существуют темные силы, которые мечтают повернуть прогресс вспять и не гнушаются никакими средствами. А как я вам уже говорил, у кого в руках унга вароси, у того и власть, так что не только я стремлюсь отыскать наши священные камни.
– Скажите, Люсьен, – осторожно спросила Катя, – если вы у себя на родине такой влиятельный человек, почему вас послали именно сюда, не на самый важный дипломатический рубеж? Неужели вам не могли предложить более достойное место?
– Все дело в них, в унга вароси, – сверкнул очами Люсьен. – Год назад верховный жрец увидел сон. К нему пришла во сне наша святыня, наши блуждающие звезды. Священные камни засияли ему с севера. Пробудившись, жрец совершил великое богослужение, где боги поведали ему, что святыня оказалась в вашем городе. Жрец призвал меня, рассказал о своем сновидении и об откровении, дарованном богами. Именно поэтому я отправился сюда, в ваш город. И жрец оказался прав! – Люсьен торжественно поднял руку. – Впрочем, я никогда в этом не сомневался. Две звезды действительно здесь. По крайней мере, были здесь вчера.
После этих слов атташе грустно замолчал, опустив голову.
– Я ничего этого не знала, – с отчаянием проговорила Катя. – Конечно, я отдала бы вам эти камни, если бы вы сказали, как они для вас важны…
В глубине души она с некоторым недоверием отнеслась к удивительному рассказу Люсьена и в очередной раз пожалела, что не послушалась своего мужа. Говорил же ей Валек, чтобы ничего не трогала в кабинете! Так нет же, приспичило ей украсить свое панно!
– Я не мог сразу передать такую важную информацию совершенно незнакомому человеку, – грустно ответил Люсьен.
Катя почувствовала неожиданный укол обиды.
– Вот, – злорадно проговорила она, – теперь вы за это и расплачиваетесь. Где мы будем сейчас искать ваши блуждающие звезды?
Человек с прической «Кролик серо-заячий» внимательно читал газету. В большой статье сообщалось о краже восьми работ многообещающей художницы Екатерины Дроновой, упомянута была фантастическая стоимость этих работ, мелькали имена африканского атташе и арабского шейха – журналисты порезвились в свое удовольствие.
Александр Ковров сложил газету и задумался.
Неужели он прошляпил самую большую удачу в своей жизни? Неужели Катька, эта всегдашняя лузерша, эта толстая ленивая тетеха, ухватила за хвост синюю птицу счастья? Надо же, числа с семью нулями! Конечно, газетчики всегда преувеличивают, но даже если пару нулей убрать, все равно звучит солидно. И дело же не только в огромных деньгах, дело в успехе, который сам по себе дороже любых сумм. Но и суммы, конечно, тоже очень важны.
Как же так? Что делать, чтобы снова прибрать Катерину к рукам? Дозрев до этой мысли, Шурик, как называла его когда-то Катерина, испуганно оглянулся, как будто кто-то мог прочитать то, что пронеслось у него в голове.
Ковров всегда тянулся к успеху.
Он тянулся к успеху еще в юности, когда жил в невзрачном поселке городского типа, расположенном в часе пути от ближайшего райцентра. В поселке не было ничего хорошего, да и в райцентре тоже. Единственное, что там было, – это классические пейзажи средней полосы, но они его совершенно не радовали. Они казались ему унылыми и однообразными.
Саша Ковров с самого детства понял, что из этого тесного мирка надо выбираться любой ценой. У него были некоторые способности к рисованию, а в его школе работала Варвара Спиридоновна Косминская, старая ленинградская художница, в конце 1940-х оказавшаяся в их крошечном городке, поскольку проживание в больших городах ей было запрещено. Варвара Спиридоновна заметила Сашины способности и постаралась их развить. Она научила его вполне прилично изображать те самые пейзажи средней полосы, которые он в глубине души ненавидел, и снабдила письмом к старым ленинградским друзьям.
Окончив школу, Ковров с подаренным Варварой Спиридоновной этюдником, с ее письмом и со своими амбициями отправился в Ленинград.
Там его приняли очень хорошо: сыграла роль рекомендация Косминской, которую еще помнили и очень уважали. А еще большую роль сыграло то, что юноша из глубинки произвел на интеллигентную публику впечатление бесхитростного самородка. Его простенькие пейзажи имели некоторый успех, и молодого провинциала приняли в Академию художеств.
За время учебы Саша присмотрелся к городской жизни, подрастерял привлекательность самородка и понял, что большого успеха он со своими более чем средненькими пейзажами не добьется. Куда привлекательнее выглядела карьера театрального художника, и именно этой области искусства Ковров решил посвятить себя. Вдобавок ко всему остро встал вопрос жилья и прописки. Пока Саша учился, он жил в общежитии, но по окончании академии нужно было что-то срочно предпринимать.
Вот тогда-то Ковров и обратил внимание на Катю Дронову. У нее было много недостатков, но одно несомненное и очень значительное достоинство: хорошая квартира, доставшаяся от родителей. Веселая недалекая толстушка не устояла перед простым провинциальным обаянием, прямолинейными ухаживаниями и бесхитростными комплиментами. Свадьбу сыграли без особого шума, и предприимчивый Ковров вселился на Катину жилплощадь.
Теперь можно было все силы употребить на борьбу за успех на поприще театрального искусства.
Однако все театры Ленинграда в то время обслуживали предприимчивый и нахрапистый художник Артур Сковородкин и немногие его приверженцы, которым Артур разрешал заработать. Посторонних Сковородкин к своей кормушке не подпускал.
Александр попытал счастья в нескольких театрах, понял, что хода ему не дадут, и сделал еще один ход конем.
Если за несколько лет до того он перебрался из провинции в большой город, то теперь он сменил его на еще более отдаленную провинцию – Эвенкийский национальный округ. Правда, переехал он ненадолго и оставил в Ленинграде надежный тыл – молодую жену и законную жилплощадь.
В Эвенкии в это время как раз создавался национальный театр. Александр Ковров принял участие в оформлении первого эвенкийского балета и на этой работе едва не создал себе имя, но, на его беду, кто-то в верхах решил, что у истоков местного театра должны стоять национальные кадры, и во всех афишах вместо фамилии Коврова появилась фамилия молодого эвенка, который помогал Александру оформлять спектакль.
К этому времени Коврова окончательно измучил тяжелый климат Заполярья, а однообразные виды Эвенкии надоели еще больше, чем в свое время неброские пейзажи средней полосы. Признав, что поход за славой не удался, Александр вернулся в город на Неве.
Катя встретила мужа с радостью, однако сам Александр держался несколько натянуто. Он чувствовал, что Дронова вряд ли когда-нибудь добьется большого успеха, а значит, не сможет посодействовать и своему мужу, а ничто, кроме успеха, его не интересовало. Ничто, кроме успеха и денег.
В это самое время на его горизонте нарисовалась перспективная художница Вилена Штук. Вилена была рослой женщиной с грубым голосом и манерами старшины-сверхсрочника. Она пила водку не закусывая и смеялась гулким лошадиным смехом. Вилена сделала себе имя поездками на БАМ и другие стройки века. В этих поездках она создавала серии портретов знатных строителей, трактористов и крановщиков. Серии назывались в духе момента: «Наш современник», «Герой нашего времени», «Строители будущего»… Поговаривали, что с большинством героев нашего времени предприимчивую художницу связывали не только творческие отношения, но Коврова такие незначительные подробности не интересовали. Его волновало только одно: Вилена могла расчистить для него дорогу к успеху.
Единственное препятствие в лице Кати Ковров преодолел не задумываясь. Он объявил жене, что она препятствует его творческому росту и сковывает художественную свободу.
Катя поплакала и смирилась. Она всегда отличалась легким, отходчивым характером.
Интересно, что в ходе развода Ковров повернул дело так, что Катерина оказалась в коммунальной квартире, а себе он сумел выменять отдельную, хотя и однокомнатную квартирку. Еще интереснее, что незлобивая Катя даже не затаила обиду на бывшего мужа.
Однако злой рок преследовал Коврова. Вилена Штук не успела вытянуть мужа на светлый путь успеха. Во время очередной творческой поездки на какую-то стройку века она выпила лишку и упала в колею, где ее переехал бульдозер, за штурвалом которого сидел очередной герой нашего времени, тоже маявшийся глубоким похмельем.
Безутешный вдовец попытался составить себе политический капитал, подхватив тему, выпавшую из рук Вилены, и заодно выпустив воспоминания о безвременно почившей супруге. Но времена изменились, «Строители будущего» вышли из моды, и несравненную Вилену Штук благополучно забыли.
На повестке дня стояло новое искусство. Непризнанные гении, абстракционисты и авангардисты, те, кто раньше прятался по котельным и дворницким, создавая в тиши свои невостребованные обществом шедевры, проводили теперь громкие выставки, устраивали вернисажи и продавали непривычные нашему зрителю картины за баснословные, тоже непривычные для нашего человека суммы.
Тут-то Александр и познакомился с Зинаидой Плотицыной.
Зинаида была утонченной женщиной с вечно затуманенным взором и загадочной фигурой. Взгляд ее был затуманен оттого, что она постоянно пребывала в творческом поиске, а фигура казалась загадочной, потому что Зинаида вечно надевала на себя, поверх сильно вылинявшей клетчатой мужской рубахи, которую прежде называли ковбойкой, несколько бесформенных, вытянутых на локтях свитеров. Сверху на свитера она навешивала несколько ниток бус, деревянных, самой грубой работы, или сделанных из зубов неизвестных науке животных. На худой конец годились и бусы из необожженной глины.
Остановив в углу кого-нибудь из зазевавшихся братьев-художников, Зинаида показывала очередное свое ожерелье и устремляла вдаль туманный ищущий взгляд.
– Это, понимаешь, родной, настоящая осина из наших, родной, российских лесов! Натуральная осина! Понимаешь, родной? Чуешь, какая от нее исходит незамутненная сила? Хочешь припасть к ее источнику?