– Это, понимаешь, родной, настоящая осина из наших, родной, российских лесов! Натуральная осина! Понимаешь, родной? Чуешь, какая от нее исходит незамутненная сила? Хочешь припасть к ее источнику?
Художники по большей части спешили уклончиво согласиться с Зинаидой и немедленно ретироваться. Однако когда Плотицына остановила Александра Коврова, наш герой глубоко вздохнул и решительно бросился в источник незамутненной силы. Он уже прочел несколько восторженных отзывов о работах Зинаиды и почувствовал исходящий от нее бодрящий запах успеха.
В то время Плотицына проходила свой сиреневый период. Все ее работы были выполнены в изысканной сиренево-фиолетовой гамме.
Она написала целую серию «сиреневых девушек», которых для простоты и порядка просто нумеровала. Особенный успех имела «Сиреневая девушка номер шестнадцать», в чертах которой явственно угадывалось сходство с самой художницей – тот же затуманенный поисками истины взгляд сиреневых глаз, те же бесформенные сиреневые свитера, только вместо ног у сиреневой девушки были автомобильные колеса с цельнолитыми титановыми дисками, а вместо рук – металлические манипуляторы. Подводя Коврова к своей любимой работе, Зинаида по-хозяйски прихватывала его за локоть и вещала трагическим контральто:
– Ты видишь, родной, какая от нее исходит подлинная сила? Это ведь наша исконная, незамутненная краса! Хочешь припасть к ее источнику?
И Ковров послушно припадал к источнику. Вскоре «Сиреневую девушку номер шестнадцать» приобрел известный немецкий коллекционер, и слава Зинаиды Плотицыной поднялась, как тесто на свежих дрожжах. Ковров благополучно грелся в лучах этой славы. Помимо сиреневых девушек Зинаида написала полтора десятка сиреневых стариков, в которых нельзя было не усмотреть источник подлинной мудрости.
Позднее, прислушавшись к голосу времени, она выполнила портрет «Сиреневого рэкетира». Рэкетир имел особенный успех, а когда его купил пожелавший остаться неизвестным любитель искусства, заплатив втрое больше, чем немецкий коллекционер, судьба Зинаиды была определена. Она прекратила творческие искания, поставила крест на наметившемся оранжевом периоде и принялась поточным методом штамповать «сиреневых рэкетиров». В определенных кругах стало модным приобретать собственный портрет в сиреневой гамме работы Зинаиды Плотицыной и говорить приглашенным домой коллегам:
– Понима-аешь, брателло, это круто! У самого Винта такая точно картина висит! Только у него колеса от шестисотого «мерса», а у меня, гляди, от «Феррари»! Прикинь, как круто!
После таких слов брателло не мог ни спать, ни есть, пока сам не обзаведется такой же сиреневой картиной.
Правда, братья по цеху начинали коситься на Зинаиду и поговаривать, что она лишилась своей незамутненной силы и вообще променяла божий дар на медную монету, но эти разговоры всегда можно было списать на банальную зависть. Тем не менее благосостояние Зинаиды неуклонно росло, росла и ее популярность в определенных кругах. Ковров наконец настоял на том, чтобы законным образом оформить их отношения. Зинаида, которая до того пренебрежительно отзывалась об узах брака, неожиданно проявила удивительный энтузиазм и даже потребовала полноценное церковное венчание.
– Понимаешь, родной, – говорила она очередному коллеге, приглашая его на церемонию, – это наше исконное, подлинное. Источник, понимаешь, незамутненной самости.
Церемония прошла на высшем уровне, и Зинаида ради нее даже отказалась от привычных клетчатых рубах и грубошерстных свитеров.
Получив официально статус мужа, Ковров принялся с удвоенной силой выбивать дивиденды из славы и заработков жены. Первым делом он выстроил роскошный трехэтажный загородный дом, на который ушли все деньги, вырученные от продажи «сиреневых рэкетиров». В тот самый день, когда дом был закончен, случилось непоправимое.
Зинаида в своем новом доме писала портрет очередного брателло. Однако на этот раз ей не повезло с моделью. Коллеги брателло, что-то с ним не поделившие, заложили в дом художницы мощный заряд взрывчатки, который и был взорван во время очередного сеанса. То, что не погибло при взрыве, уничтожил вспыхнувший сразу после взрыва пожар. Под руинами дома оказались похоронены сама художница, все ее работы сиреневого и прочих периодов, невезучий брателло, его неоконченный портрет и светлые надежды Александра Коврова.
Сам Александр в это время находился в городе, где обсуждал с дизайнером проект отделки третьего этажа. Поскольку от особняка остался только фундамент, вопрос отделки третьего этажа потерял актуальность, но дизайнер, разумеется, не вернул деньги за выполненный проект.
Александр был безутешен. Не то чтобы он так искренне оплакивал погибшую Зинаиду, но он снова оказался у разбитого корыта. От жены не осталось ни славы, ни денег, ни жилплощади.
Неугомонный Ковров в очередной раз вышел на свободную охоту. Как гончая, которая в утреннем тумане бежит по осеннему полю, опустив чуткий нос к земле и ловя в холодном воздухе едва ощутимый запах зайца или лисы, так он бегал по выставкам и презентациям, ловя своим крупным, подвижным носом единственный привлекательный для него запах.
И вскоре на его горизонте появилась Антонина Сфинкс. О ней все больше и больше писали в газетах и журналах, ее работы охотно выставляли крупные галереи Москвы и Петербурга. Ковров почувствовал исходящий от Сфинкс пьянящий запах успеха.
В глазах Коврова у Антонины имелось по крайней мере одно неоценимое преимущество, которое он особенно ценил после того, что случилось с предыдущей женой: работы Сфинкс, выполненные из особо прочных сплавов, не боялись пожаров.
Кроме того, она была моложе покойной Зинаиды, и фигура ее была не загадочной, а вполне ладной и аппетитной. Зато характер у Антонины оказался совершенно потрясающий. Все знали ее как уникальную стерву. Но все это выглядело в глазах Коврова вторичным и незначительным. Главное, что Антонина была удачливой.
Хотя Александр уже изрядно постарел и полинял, он сохранил еще какую-то долю своего мужского обаяния, и «железная леди российского искусства», как называли Антонину, не устояла. О свадьбе творцы не заговаривали, но жили они одним домом.
Однако радовался Ковров недолго.
Стервозный характер Антонины очень скоро проявился по полной. Она чуть не ежедневно закатывала своему сожителю чудовищные сцены, прилюдно обзывала его старым козлом и творческим импотентом, приводила в дом шумные компании, состоящие из каких-то темных личностей, устраивала грандиозные попойки, обычно заканчивавшиеся мордобоем и вызовом полиции. Когда Ковров пытался ее урезонить, Антонина швыряла в него тарелку, хрустальную вазу или еще что-нибудь бьющееся и кричала, что, если она его не устраивает, он может убираться на все четыре стороны.
Ковров и хотел бы уйти от Антонины, но не мог. Его по-прежнему со страшной силой притягивал исходящий от нее аромат успеха.
Ко всем неприятностям Александру вечно не хватало денег. Антонина зарабатывала неплохо, но не собиралась делиться с ним своими доходами, предпочитая тратить их на экзотические наряды, эксклюзивную косметику и чуть ли не ежедневные попойки. Собственные же работы Александра почти не продавались, даже близость к знаменитой Антонине не помогла. Он хватался за случайные заказы, копировал для новых русских их любимые картины вроде «Утра в сосновом лесу», не брезговал даже халтурами с отчетливо криминальным душком. Так, несколько раз он записал какой-то откровенной мазней картины, которые явно нелегально собирались провезти через границу, еще разок-другой изготовил точные копии произведений для подмены украденных оригиналов.
Именно тогда он и познакомился с Лысым Ленчиком, подозрительным мужичком с бегающими глазами, шестеркой при каком-то крупном уголовнике. Ленчик приносил ему работу, которую нужно было записать или скопировать, и деньги за заказ. Ковров не задавал лишних вопросов, да Ленчик на них и не ответил бы.
Увидев Лысого на вернисаже, Александр очень удивился. Обычно Ленчик не посещал такие людные места – не в его интересах было светиться. Он любил повторять чью-то удачную фразу: «Мне не нужна скандальная известность».
Ленчик прошел мимо Коврова, сделав вид, что они незнакомы. Впрочем, Александр тоже не собирался афишировать такое сомнительное знакомство. Ему просто было любопытно, что привело Ленчика в галерею. И его удивление многократно возросло, когда он увидел, что Лысый вьется вокруг бывшей жены Александра Екатерины Дроновой!
Но вскоре новые события заставили Коврова забыть о странном поведении Ленчика. Катерина, эта размазня, тетеха и хроническая неудачница, оказалась в центре внимания! Вокруг нее щелкали фотоаппараты, сновали операторы с телекамерами, к ней тянулись микрофоны журналистов.
Самым же ярким подтверждением неожиданно обрушившейся на Катю славы, неопровержимым ее доказательством было ужасное настроение Антонины. Железная леди шипела, плевалась ядом и бросалась на окружающих, в особенности, как всегда, на Александра, которого она винила во всех смертных грехах, в особенности же в том, что он допустил к выставке эту рыжую корову – свою бывшую жену Катьку Дронову.
Самым же ярким подтверждением неожиданно обрушившейся на Катю славы, неопровержимым ее доказательством было ужасное настроение Антонины. Железная леди шипела, плевалась ядом и бросалась на окружающих, в особенности, как всегда, на Александра, которого она винила во всех смертных грехах, в особенности же в том, что он допустил к выставке эту рыжую корову – свою бывшую жену Катьку Дронову.
– Антошенька, – оправдывался Ковров, – что же я мог сделать? Да меня никто и слушать бы не стал…
– Это точно, – шипела Антонина, – тебя никто не стал бы слушать. Потому что ты – пустое место и творческий импотент!
Александр тяжело вздыхал. Он думал, не было ли самой большой ошибкой его жизни то, что он ушел в свое время от добродушной и покладистой Катерины. Характер у Катьки был легкий, муж мог из нее вить веревки, а теперь она, кажется, еще и станет знаменитой…
Ночью после вернисажа Ковров не сомкнул глаз. Он думал, как хорошо было бы заново охмурить дуреху Катьку.
И главное, как это было бы просто.
На следующий день он узнал о ночных происшествиях в галерее – о краже Катькиных панно и убийстве Ленчика.
Если кража панно оставила его, скажем прямо, равнодушным, то смерть Лысого очень испугала. Ковров встречался с покойником, имел с ним кое-какие дела и очень не хотел, чтобы это знакомство всплыло на свет божий.
Он решил затаиться.
Однако осуществить это благое намерение ему не удалось.
Когда Ковров медленно шел по Пушкинской улице, рядом с ним затормозил темно-вишневый джип. Дверца джипа открылась, и грубый, коротко стриженный человек с пересеченной шрамом бровью приказал:
– Садись.
– Вы меня с кем-то перепутали! – заверещал Александр. – Я вас не знаю!
– Зато я тебя знаю, – рявкнул человек в джипе. – Я тебе сказал садись, а повторять я не люблю!
Ковров понял, что его неприятности только начинаются, и послушно забрался на заднее сиденье.
– Привет тебе от Лысого Ленчика, – проговорил человек со шрамом.
– Но ведь он на том свете?.. – неуверенно пискнул Ковров.
– Вот оттуда он и передает тебе привет. Встретиться с ним не желаешь?
– Нет, спасибо, – пролепетал Александр, покрывшись холодным потом.
– А что? Все равно все там будем.
– Но я, знаете ли, как-то не тороплюсь…
– Не торопишься? – Человек со шрамом хрипло захохотал, при этом стали видны крупные золотые зубы, а в горле у него что-то отвратительно забулькало. – Он не торопится! А мы тебя поторопим! – И он снова захохотал, хлопнув по спине водителя, молчаливого обритого парня. – Ладно, – смех неожиданно оборвался, и человек со шрамом уставился на Коврова тяжелым мрачным взглядом, – пошутили и хватит. Теперь слушай. Слушай внимательно, два раза я не повторяю. Жену свою заново охмуришь.
– Что? Какую жену? – задергался Ковров.
– А что, у тебя их много? – Человек со шрамом снова издевательски усмехнулся. – Зинаида, вторая твоя, там же где Лысый Ленчик теперь обитает, Винт, покойник, ее с собой прихватил. Антонина не в счет, она не жена тебе, а сожительница. Так что, выходит, кроме первой твоей, Катерины, никакой жены у тебя нет. Вот ее и охмуришь.
Коврову неожиданно стало холодно. Его очень испугала удивительная осведомленность страшного человека, особенно же насторожила мимоходом упомянутая трагическая смерть второй жены. И хотя Александр и сам совсем недавно подумывал о том, чтобы снова прибрать к рукам Катерину с ее неожиданной славой, после предложения золотозубого бандита ему как-то расхотелось это делать. Потому что стало совершенно ясно: никакой выгоды для себя Ковров из воссоединения с Катей не получит. Золотозубый об этом позаботится.
– Что молчишь? – проговорил человек со шрамом, словно подслушав его мысли. – Думаешь, как бы от нас улизнуть или перехитрить нас? И не мечтай! Мы ведь не шутить с тобой приехали. Я два раза не повторяю! Если с первого раза не поймешь – тебе же хуже!
Перед внутренним взором Коврова предстали картины одна страшнее другой: злобные бандиты с раскаленными утюгами склонились над ним, связанным по рукам и ногам, громила с золотыми зубами, жутко ухмыляясь, включает в сеть паяльник…
– Если с первого раза не поймешь, – повторил бандит, – пойдешь по сто сорок шестой статье.
– По какой? – удивленно переспросил Ковров.
– Картины подделывал? Своей мазней записывал? Мы твои пальчики на всякий случай сохранили. А нам как раз надо кого-нибудь ментам сдать, перед одним очень полезным человеком прогнуться. Вот и пойдешь на зону. А уж что тебе там несладко придется – можешь мне поверить! Мы об этом позаботимся.
В это Ковров поверил сразу и бесповоротно. Перед его глазами снова замелькали ужасные картины… Только не зона!
– Только не зона! – выкрикнул он вслух. – Я все сделаю, что скажете, только не зона!
– Разве я не знал, что мы договоримся? – умилился бандит. – Умные люди всегда друг друга поймут. Так что давай, действуй, охмуряй свою бывшую. И помни: я повторять не люблю.
– А что вам от нее нужно? – дрожащим голосом спросил Ковров, еще не отошедший от своих страшных видений.
– Ты делай, что тебе велено, и думай поменьше! Слышал поговорку «Меньше знаешь, крепче спишь»?
– Но все-таки я же должен представлять, чего от нее добиваться? На какую тему разговоры наводить?..
– Ладно, – проговорил бандит после минутного раздумья, – может, и правда сможешь сам что-то разузнать. В общем, камушки нас интересуют.
– Какие камушки? – удивился Ковров. – У нее в жизни ничего не было… Колечко обручальное да пара дешевых сережек.
– Ты дураком-то не прикидывайся! – Бандит побагровел. – Кому ее сережки нужны! Я о тех камнях говорю, которые она на тряпку прицепила. Фиолетовые камушки! Надо узнать, где она их взяла, нет ли у нее еще и не знает ли она, кто те, с выставки, утащил. Если узнаешь что-нибудь – я тебя на все четыре стороны отпущу. Еще и хорошие деньги получишь.
Ковров вспомнил Катькино панно с двумя всадниками. Наверху там действительно были прикреплены два необычных камня. Он обратил на них внимание на вернисаже, но не мог даже вообразить, что эти камни настолько ценные, чтобы из-за них пришли в движение тяжелые колеса криминального мира, чтобы из-за них убивали и похищали людей…
– Все понял? – спросил человек со шрамом.
– Понял, – кивнул окончательно запуганный Ковров.
– Хорошо, что понял. И запомни: я повторять не люблю! – С этими словами бандит распахнул дверцу машины и слегка подтолкнул Александра. Ковров выскочил из джипа, как пробка из бутылки шампанского, и пробежал по инерции еще метров двадцать. Когда он наконец остановился и обернулся, вишневого джипа и след простыл.
Можно было, конечно, убедить себя в том, что все это только померещилось: огромная машина, страшный человек со шрамом, его предложение, точнее, не предложение, а приказ… Можно было себя в этом убедить, но слишком свежим был страх, внушенный Коврову бандитом.
Ирина только что вернулась с вечерней прогулки и теперь тщательно вытирала лапы симпатичному рыжему кокеру Яше, как вдруг послышались дикие звонки в дверь. Яша вопросительно гавкнул и приподнял одно ухо. Потом уставился на дверь и махнул пушистым хвостом. Ирина поняла это так, что дочка, наверное, что-то забыла и вернулась с полдороги. Яша был очень добродушным даже для кокера, однако на чужих всегда лаял сердито.
Ирина распахнула дверь, не заглянув в глазок, и остолбенела. На пороге стояла Катька с большим чемоданом.
– Ирка, – она прижала руки к бурно вздымающейся груди, – как хорошо, что ты дома!
– А где мне еще быть? – холодно ответила хозяйка. – Сижу дома, работаю, по ресторанам не хожу.
Катька не уловила намек и тем более не расслышала сарказм. Она ввалилась в прихожую и грохнула на пол здоровенный чемодан, Яша едва успел отскочить.
– Не пугай собаку, – недовольно сказала Ирина. У нее еще не прошла обида на Катю после слов, сказанных в баре.
– Яшенька, – умилилась гостья и поцеловала кокера в нос, – как же я по тебе соскучилась!
Яша радостно гавкнул. Он тоже очень любил Катю, потому что знал: если она в гостях, обязательно будут пить чай, и Катя даст сдобного печенья и колбаски. Будь ее воля, она кормила бы кокера еще булочками со сливками, давала бы куски торта с кремом, но тут Ирина была строга: ничего жирного, собаке будет плохо. Приходилось Яше с Катей подчиняться грубой силе, грустно переглядываясь и тяжко вздыхая.
– Ирка, – заговорила Катя, нацеловавшись с кокером, – ты только не пугайся, но моей жизни грозит опасность!
– Новое дело выдумала. – Ирина пожала плечами. – Да кому ты нужна-то?
– Ты не представляешь, что со мной было! – Катя всплеснула руками. – Если бы ты знала, ты бы так не говорила!
«И знать не хочу, – подумала Ирина. – Сначала нахамит, а потом прибегает за помощью».
– Я тебе звонила, – сказала она, – никто трубку не брал. Ты что, только сейчас вырвалась от своего африканца?