Его дом снова станет его домом. Из него исчезнут посторонние люди. И Марина тоже… Постороняя. Она действительно не предложит помочь ему собраться в командировку. Никакого простого женского внимания: «Ты положил зубную щетку? А чистое белье? Может быть, сделать тебе бутерброд в дорогу? Дать с собой сок с трубочкой? Ведь в машине трясет!» Такие простые и милые вещи, которые начинаешь ценить, только когда понимаешь, что они пролетели мимо тебя.
– Я развоевалась, потому что, черт побери, мне не нравится, что тебя сначала окручивают, используют, а потом выбрасывают, как ненужную вещь. – Глаза Натальи Николаевны увлажнились. – Думаешь, меня не трогает твой второй развод?
– Ну, может, еще все обойдется, – пожал плечами Кайсаров. – Не нервничай, ладно?
– Я хочу, чтобы моего сына любили, – с нажимом сказала Наталья Николаевна. – Без всяких условий, причин и расчетов. Любили потому, что ты такой один на всем белом свете. Хочу, чтобы тебе наконец повезло.
– С таким энергетическим посылом, какой ты мне дала, я уверен, мне прямо завтра и повезет, – пообещал Кайсаров. – Я встречу хорошую простую девушку, открытую и добрую, которая влюбится в меня с первого взгляда.
– Болтун несчастный, – проворчала Наталья Николаевна и вдруг насторожилась: – Кажется, в замке поворачивается ключ? Папа пришел!
Кайсаров заметил, как прояснилось ее лицо. У него сразу стало хорошо на душе. Хотя бы здесь, в родительском доме, все устроено как надо. Пусть Каринка почаще приезжает к бабушке с дедушкой и смотрит на то, как должны относиться друг к другу близкие люди. Пусть на себе почувствует разницу. Учить ребенка жизни, разговаривать с ним – это одно и во многих случаях срабатывает. Но жить в семье, где все дорожат друг другом, – так сказать, обучение с погружением в любовь, – совсем другое дело.
Отец вошел в комнату, коротко обнял сына и изумленно уставился на жену.
– И что это с твоей ногой, извольте спросить?
– Что, что… – со вздорной ноткой в голосе ответила Наталья Николаевна. – Всего лишь небольшой ушиб.
– Она грохнулась возле подъезда, – пояснил Кайсаров-младший с удовлетворением записного ябеды.
– Поэтому ужин я не приготовила, – констатировала больная.
– Ничего, я принес палочки-выручалочки, – сообщил заботливый сын. – То есть сосиски. Вредная вещь с точки зрения желудка и полезная с точки зрения экономии времени. Если ты не в курсе, отец покупает их в киосках вместо мороженого.
Кайсаров-старший – крупный и абсолютно седой мужчина с отяжелевшим и загрубевшим от времени лицом – все еще сохранял озорной взгляд и удивительную энергичность.
– Только, чур, ты, Наташка, тоже будешь есть сосиски, – заявил он. – Так и быть, для нейтрализации всяких консервантов и красителей я нарежу тебе помидор.
– Впервые слышу, что помидоры борются с консервантами. Ты, Павлик, просто какой-то барон Мюнхаузен. Математик не может верить в такую чепуху.
– А я верю, – ответил ее муж. – Кроме того, я люблю помидоры.
Кайсаров-младший повернулся лицом к отцу и, сделав страшные глаза, одними губами произнес:
– Скажи, как классно она выглядит.
Кайсаров-старший ничего не понял. Понял только, что речь идет о его жене, и тревожно взглянул на нее. Но ничего такого не заметил и снова уставился на сына.
– Комплимент, – прошипел тот и тут же ненатурально закашлялся.
– Э-э, – пробормотал отец. Еще раз посмотрел на жену и радостно возвестил: – У тебя новый халат! Где взяла? Купила?
– Да, купила, – проворчала Наталья Николаевна. – Пятнадцать лет назад в Сигулде. Ты видел его раз двести, не меньше. Обалдеть от вас всех можно. Одевайся, причесывайся, крась ногти – вам все равно.
– Нам не все равно, – горячо возразил Кайсаров-старший. – У тебя прекрасные ногти!
Жена бросила на него уничижительный взгляд, и он немедленно вспомнил, как однажды она разозлилась на него за то, что он не заметил новую вазу с засушенными цветами. Обратил на эту вазу внимание только тогда, когда хотел положить ноги на журнальный столик. Тогда он спросил: «Что это за хрень такая?» – и немедленно получил полноценную женскую истерику вместо выпуска теленовостей. Поэтому сейчас он на всякий случай добавил:
– И сегодня ты замечательно украсила комнату.
– Ага, с вывихнутой ногой, – ответила Наталья Николаевна. – Прыгала на здоровой ноге и украшала.
Кайсаров-младший выразительно вздохнул и сказал:
– Знаете что? Я поеду, мне надо собираться в командировку. Пап, ты когда-нибудь был в Беловетровске?
– Проездом был, не так давно, кстати, – ответил тот. – Маленький городок, но очень даже симпатичный. Малоэтажный, много старых домов сохранилось… Памятник Пушкину есть возле центральной библиотеки. А что ты там забыл, в Беловетровске?
– У хозяев еженедельника в этом городе коммерческие интересы. Еду налаживать взаимоотношения с местной администрацией. Так сказать, выполняю политический заказ руководства.
Он давно уже не занимался собственно журналистикой и иногда очень скучал по настоящей работе. Вообще в его жизни было мало настоящего. Ненастоящая жена, ненастоящая семейная жизнь, и дочка от первого брака – а значит, целиком ему не принадлежит, и он не может видеться с ней каждый день, целовать на ночь, общаться, делиться впечатлениями…
Распрощавшись с родителями и усевшись в машину, он под влиянием эмоций набрал Каринкин номер. Однако дочка не ответила.
– Домой, Андрей Павлович? – спросил водитель привычно дружелюбным тоном.
– Так точно.
Водитель у Кайсарова был отличный, просто замечательный. Машина в его руках ходила легко, виртуозно и безопасно. Кроме того, парень и сам был золотым, таких сейчас днем с огнем не сыскать.
– Во сколько завтра машину подавать, Андрей Павлович?
– Часиков в шесть. Успеешь выспаться?
– Да мне что? Я человек служивый, все успею.
В зеркальце заднего вида сверкнули белые зубы. Парень был белобрысым, конопатым и по-детски улыбчивым. Чуть что – давай улыбаться.
Кайсаров откинулся на спинку сиденья и стал смотреть в окно, размышляя о том, где сейчас Марина. Может быть, встречается с адвокатом или со своим старикашкой? Мать назвала ее новую жертву «жирным карпом». Хорошо бы этот тип и в жизни оказался жирным и отвратительным. Тогда разводиться будет намного проще. Если ты совсем не уважаешь свою жену, терять ее не больно и даже ни капельки не досадно.
Он снова достал телефон и проверил звонки. Два неотвеченных от неизвестных абонентов, от жены – ни одного. А чего удивляться? Ей все равно, где он и что с ним. Кайсаров снова уставился в окно.
Город, опоённый электрическим светом, мерцал и переливался в черноте ночи. Свет сочился из дверей, лился из окон, брызгал с рекламных щитов, струился по асфальту, горел в бесчисленных витринах магазинов. Андрею все это нравилось, и он сейчас с удовольствием прогулялся бы пешком вот хотя бы по Чистопрудному бульвару. Однако взглянув на часы, отказался от этой мысли. Снова набрал номер дочери. Она долго не отвечала, потом наконец соизволила среагировать и сразу же сердито спросила:
– Ну, чего тебе надо?
– Что это за тон такой? – мгновенно взвился Кайсаров. – Что значит – чего тебе надо? Мне надо тебя услышать и узнать, как твои дела. Это преступление?
– Нормально у меня дела.
– Чем занимаешься? – В его голосе против воли появились «родительские» нотки.
– С подружкой делаем уроки. Это всё?
– Карин, прекрати так разговаривать.
Сообразив, что он не отстанет, его хитрая дочь мгновенно включила «папенькину дочку»:
– Ну па-а-а-а-а! Мы действительно со Светкой Перепелкиной читаем параграф вслух. У нас новый историк, злой, как Карабас-Барабас.
– Я рад, что ты помнишь «Золотой ключик», – слегка оттаял Кайсаров. Он понимал, что им манипулируют, и все равно покупался на дочкины штучки.
Она грубила – он злился, она притворялась паинькой – он мгновенно таял. Да уж, мать права: он совсем не разбирается в женщинах и они вертят им как хотят. Каринка не казалась ему испорченным ребенком, хотя первая жена портила ее изо всех сил. Он старался вмешиваться и хоть как-то влиять на ее воспитание и – вроде бы! – у него все-таки что-то получалось. Иной раз ее заносило, но он давно усвоил, что подростки находятся во власти гормонов и обуреваемы всеми демонами, каких только можно сыскать на свете, поэтому старался быть жестким, но снисходительным. Больше всего он боялся отпугнуть ее, стать отцом, от которого приходится скрывать все самое важное. Нельзя сказать, что дочка постоянно делилась с ним сокровенными мыслями, но у них все еще случались порой задушевные беседы, которые наполняли его невероятной отцовской гордостью.
Марина оказалась дома одна, без своей обычной свиты. И это было так непривычно – ни на кого не натыкаться в коридорах и не беспокоиться о том, что на тебе романтического вида семейные трусы. Жена выглядела оживленной, шутила и даже предложила Кайсарову вместе поужинать.
– Я могу приготовить омлет, – заявила она.
Забранные в высокий «хвост» волосы, симпатичное платьице – Марина и дома выглядела на все сто.
– Да, я помню, еще недавно ты прекрасно готовила.
Кайсаров не мог не думать, что документы о разводе, возможно, уже лежат в ее сумочке. Вот странное дело! Это ведь он хотел с ней разводиться, а теперь, когда узнал, что она готова к окончательному разрыву, вдруг неожиданно обиделся. Ведь он не самый худший вариант в этой жизни! Он не старый, прямо скажем, симпатичный, занимает хорошую, статусную должность, не жадный, не деспотичный… Но вот Арина ушла от него к другому, оттяпав квартиру, дачу и много чего еще, а теперь и вторая женушка планирует нечто подобное.
– Не ехидничай, – ответила Марина на его выпад. – Я и сейчас готовлю.
– Не могу припомнить, когда у нас в последний раз был совместный ужин. Хотя бы и тот, что сварганила экономка. Ты постоянно занята.
– Ну, ты тоже постоянно занят. – Марина совершенно неожиданно подошла к мужу и уселась к нему на колени, обвив руками шею.
От нее пахло фиалковым мылом и юной кожей. Молодая и соблазнительная, она с жаром прильнула губами к губам Кайсарова и поцеловала его, как когда-то прежде, в самом начале их романа. Он настолько не был готов к подобному повороту событий, что просто окостенел на своей табуретке. Чаще всего ее любовные поползновения были, что называется, шиты белыми нитками. Пытаясь вернуть его привязанность и даже поклонение, она так фальшивила, что вызывала в муже яростное чувство протеста.
– Андрюшка, я так тебя люблю! – шепнула Марина, сияя глазами. – Прости, если в последнее время я немножко отдалилась. Иногда живешь словно по инерции и забываешь о важных вещах. Просто упускаешь их из виду. Обещаю, я снова буду готовить для тебя ужины. И уволю всех, кто тебя раздражает – инструктора по фитнесу в первую очередь. К маникюрше начну ездить сама, договорились?
Сегодня она выглядела чертовски искренней. Однако Кайсаров ей не верил. Не верил в то, что это оживление, эта радость, которая зажигала сейчас ее взгляд, рождены любовью к нему. Одно из двух: либо «жирный карп» сорвался с крючка и ушел на глубину, либо он, Кайсаров, получил в наследство пару миллионов долларов, но еще не знает об этом.
У него уже были случаи убедиться: так, как эту фею возбуждают деньги, не возбуждает больше ничто на свете.
– У меня сегодня очень игривое настроение, – понизив голос, мурлыкнула Марина. – А у тебя?
Непонятно почему, на Кайсарова от ее жаркого дыхания, опалившего ухо и шею, накатило плохо контролируемое раздражение.
– Знаешь что? – Он обхватил жену руками и снял с коленей. – Пожалуй, омлет я не хочу. Выпью кефиру, купил по дороге домой. А насчет игривости… У меня сегодня голова болит. Может быть, давление или вегетососудистая дистония.
Это была ее обычная отговорка, и Марина тяжело вздохнула.
– Ну, ты и злопамятный! Ладно, раз так, придется восстанавливать отношения шаг за шагом. Теперь я буду за тобой ухаживать – дарить цветы, приглашать на свидания… Вот вернешься из своего Беловетровска, и начнем все сначала. Кстати, Андрюш, тебе помочь собраться? Ты ведь не умеешь складывать рубашки.
«Может быть, мама не выдержала, позвонила невестке и все ей высказала, пока я добирался до дому? – пронеслось в голове Кайсарова. – Прочистила ей мозги? Иначе как еще все это объяснить? А Каринка, вредная девчонка, просто придумала про развод, чтобы настроить меня против жены. Потому что считает, будто Марина крадет ее папочку».
Он смотрел на подтянутую фигурку и милое личико, вспоминая все самые худшие моменты их брака. Вот хотя бы когда он загремел в больницу с аппендицитом, а она ни разу не пришла к нему.
Просто собралась и уехала кататься на горных лыжах. Не хотела терять отпуск! Как будто работает на шахте и без отпуска просто не продержится целый год. Ему было так стыдно перед родителями, перед друзьями. Стыдно за свою жену. Или та история с банковской картой. Марина сняла с нее все деньги, а потом сказала, что карту украли. Ему пришлось провести настоящее расследование, и стыдно ему уже было перед банковскими работниками. А когда она воспользовалась его именем, чтобы попасть на благотворительный бал и там выклянчила какую-то корону, зная, что поставит его в неловкое положение? Господи, да таких случаев за год можно насчитать десятки. «А ты обо мне подумала? – спрашивал он ее всякий раз и сам же себе отвечал: – Да ты обо мне вообще не думаешь!» Она добилась того, что он тоже перестал о ней думать. По крайней мере, с волнением.
Наотрез отказавшись от помощи, от омлета, от поцелуев, он ушел в свою комнату и закрыл дверь на замок. Боялся, что Марина все-таки проскользнет ночью под одеяло. Представил, как она обнимает его, льнет к груди, и его окатила волна отвращения. Не физического, а чисто человеческого отвращения. Ему давно пора было спать, а он лежал, таращился в потолок, наблюдал за блуждающими по комнате тенями, прокручивал в голове все свои романы и чувствовал себя невероятно, чудовищно одиноким. Да, у него были родители, дочка, куча родственников и друзей, но для счастья человеку все-таки нужна пара, нужна женщина, которой ты по-настоящему дорог.
Разве он дорог своей жене? Есть женщины, для которых муж – просто золотая рыбка: его ловят лишь для того, чтобы он исполнял желания. Так он и уснул, ощущая себя добычей и размышляя о том, стоит ли вообще рваться на свободу. И что с этой свободой потом делать.
* * *Следующее утро оказалось чугунным – небо лежало угрожающе низко над городом, и спать хотелось невыносимо. Голова Марьяны клонилась набок и спелой клубничиной каталась по плечам, пока Полетика гнал машину по всем ухабам и колдобинам, испоганившим шоссе от дома до железнодорожного вокзала.
Дима сам вызвался проводить Марьяну и с вечера все порывался остаться у нее ночевать. Но потом ему позвонили горластые клиенты, которых было слышно даже из кухни, и потребовали немедленного его присутствия в какой-то неведомой Гороховке, куда мобильный Дима в итоге и умчался, забросав Марьяну наскакивающими друг на друга словами и обжигающими взглядами, полными неподдельного мужского сожаления.
Она прособиралась до половины третьего ночи, памятуя о том, что дорожная сумка обязана быть легкой, элегантной и не оттягивать руки. С другой стороны, в нее должно поместиться буквально все, что может потребоваться девушке в непредвиденных обстоятельствах. Марьяна подозревала, что вряд ли предугадает сложности, поджидающие ее в Беловетровске. Но оказаться глупой неподготовленной курицей все же не хотела, поэтому-то и бродила по дому, представляя себе завтрашний день как череду всяких неожиданностей. Сумка в итоге была собрана, зато на сон времени почти не осталось.
Вокзал встретил их с Полетикой знакомым маслянистым духом железных составов и студеным ветром, с дальнего конца платформ пробиравшимся под навесы. После гигантского полупустого зала, в котором они бестолково провели четверть часа, Марьяна мгновенно закоченела на этом ветру. Вот только что она была вся в липкой паутине сна, а через минуту уже бодро стучала зубами и походила на взъерошенного воробья, обиженного на погоду. Полетика с искренностью собаки-спасателя заключил ее в свои крепкие объятия. Спрятавшись в них от ветра, Марьяна вдруг неожиданно расчувствовалась и сказала ему в подбородок:
– Дима, у моего отчима скоро день рождения. Собирается вся семья. Хочешь пойти со мной?
– О да! – с энтузиазмом откликнулся тот. – С удовольствием! Конечно.
В его голосе слышалось неподдельное ликование, из чего Марьяна сделала вывод, что у Димы в отношении ее действительно серьезные намерения.
Тут же ей в спину басисто хрюкнул неслышно подкравшийся локомотив, прошелестело электронное табло, и люди с поклажей, выпуская нежный пар изо рта, ринулись на платформу разыскивать свои вагоны.
– Давай еще постоим, – предложил Полетика, которому откровенно нравилось прижимать Марьяну к тонкому свитеру – куртку он предусмотрительно расстегнул.
– Тогда сам следи за временем, – пробормотала она.
И в этот момент знакомый и не слишком дружелюбный голос сказал откуда-то сбоку:
– Похвально, Туманова, что ты уже здесь. Мужик у тебя имеется, значит, приставать в дороге не будешь. А то я, сказать по правде, одиноких баб побаиваюсь.
Разумеется, это был Угольщиков. Произнесенных слов оказалось достаточно, чтобы Марьяна поняла: друзьями им не стать никогда. Более того, она мгновенно прониклась к маркетологу тяжким презрением. Так иногда бывает: ты балансируешь на грани приятия-неприятия, а потом человек всего лишь чихает или здоровается – и вот, пожалуйста! – ты уже пылаешь к нему отвращением или искренней симпатией.
Дима Полетика мгновенно ощетинился, и вид у него сделался обиженным.
– А вы, значит, Марьяшин попутчик? – спросил он, выпустив свою девушку из огненного тепла куртки.