Зоя, бедная Зоя, тонко и жалобно всхлипывала.
Если ты не ответишь, мне придется писать тебе, пока чьи-то крохотные глазки не закроются навсегда. Ты этого хочешь?
Юля моргнула, стряхивая слезы. Провела пальцами по кнопкам и обнаружила, что клавиатура не работает. Утопила несколько кнопок, ударила с силой по пробелу. Ничего. Пятнышки желчи расплывались под пальцами.
Я жду.
Она медленно потянулась к наушникам, что лежали справа на кресле. Надела.
Знак вопроса в привате угрожающе мигал.
Щелк.
В ушах негромко зашипело. Потрескивали помехи. Юля настороженно вслушивалась в белый шум, ловя себя на мысли, что умрет от страха, если вдруг услышит сейчас чей-нибудь голос. Голос zolte.
— Пожалуйста, — прошептала она в микрофон. — Ты слышишь? Отпусти нас… Что мы тебе сделали?
Ей показалось, что равномерное шипение стало плотнее и громче. Помехи участились. Сейчас сквозь шум вырвется и достигнет ушей самый страшный голос, который ей доводилось слышать. Сейчас…
Отлично проводим время, — написал скучающий человек в привате. — Я не прочь побеседовать еще немного. Слушай…
Юля хотела попросить, чтобы он прекратил. Она хотела сказать, что больше не может этого читать, что ее глаза печет так, будто зрачки жарятся на сковородке. Еще она бы сказала ему, как ненавидит слишком навязчивых идиотов, которые возомнили о себе всякое, и что она сейчас соберет волю в кулак, отшвырнет ноутбук и избавится от кошмара навсегда… Но ее взгляд бегал по появляющимся в привате строчкам, а тело безвольно согнулось перед ноутбуком.
Два часа утра.
Кажется, Зоя больше не плакала. Сколько может выдержать без еды трехмесячный ребенок?
Мне очень нравится с тобой общаться. Ты замечательный собеседник, — написал zolte. — Давай еще немного, а?
Как будто у нее был выбор.
Мир снова обрел плотную черноту, взгляд против воли сосредоточился на мониторе — а строчка чата мелькала набираемыми словами, фразами, предложениями…
— Ты не отпустишь меня? — Голос, словно чужой, вырвался сквозь пересохшие губы.
Каждое мимолетное движение вызывало режущую боль. Глаза будто высохли.
Четыре часа утра.
А должен? — спросил zolte, и Юле показалось, что его голос звучит в ее голове. Мужской, спокойный, рассудительный. — Тебе же было здесь лучше всех. Кажется, мы отлично дополняем друг друга. Мне скучно, и тебе скучно. Я готов общаться днями напролет. Ты готова читать все, что выбрасывается на просторы Интернета. От обычного трепа на банальные темы до философских рассуждений в высококультурных пабликах. Идеальная пара, не находишь?
— У меня… есть… своя жизнь.
Несколько секунд никто ничего не набирал. Шум в наушниках. Треск помех. Дымка рассвета в блике монитора.
zolte написал:
Нет у тебя больше никакой жизни. Ты будешь пялиться в экран, пока не умрешь. Я выдавлю тебя всю без остатка. Через твои замечательные коричневые глаза. Ты будешь умолять, плакать, задыхаться, но в конце концов только эти строчки останутся перед тобой навсегда. Ты…
Сначала в уши проник слабый, отдаленный шум.
Потом кто-то сорвал с ее колен ноутбук и отшвырнул его в сторону. Сорвались с треском наушники, зацепив щеку дужкой микрофона.
Буквы рассыпались, превратились в ничто. Юля моргнула, ощущая, как внутренняя сторона распухших век обжигает глаза, будто наждачная бумага. Темнота слегка рассеялась под натиском рассвета.
— Господи…
Попыталась встать, но не удержалась на отекших ногах и рухнула. Глаза привыкали к полумраку, где мелькал вдалеке свет божьей коровки. Различила лакированные туфли в метре от себя.
— Юлия, Юлия, что вы делали? О, господи! О, нет, нет, нет… — Голос Валентины, хриплый, испуганный, стремительно переходящий в дикий вопль.
Наушники сползли наполовину, зацепившись за шею. Провод тянулся к ноутбуку. В наушниках все еще шипело, ворчало и потрескивало.
Кажется, сквозь шипение и треск доносился слабый, далекий голос. Он спрашивал:
— Уверена, что не хочешь продолжить это знакомство?
Уверена? Уверена? Уверена?
Юля содрала наушники и отшвырнула в сторону. Из глаз неудержимо текли слезы. Еще очень хотелось пить. До безумия.
Она перевернулась на спину и увидела над собой Зоиного отца. Лицо его было чересчур бледное даже в сумраке.
У кровати стояла Валентина. Она прижала руки к губам и вопила, вопила, вопила.
Юля боялась подняться. Боялась посмотреть на кровать. Боялась увидеть Зою.
Ну почему, почему так сильно колотится сердце в ушах, а перед глазами мелькает угрожающе знак вопроса?
Потому что zolte, этот долбаный скучающий человек из Интернета, может оказаться прав!
Он же очень точно написал.
Юля поднимет голову, посмотрит на кровать, увидит Зою и поймет, что нет больше никакой жизни. Ни у нее, ни у крохотного беззащитного младенца.
Юрий Погуляй Приют оцифрованных душ
© Юрий Погуляй, 2015
С Валентиной все закончилось в прошлом году, в конце сентября, когда закрылись самые отчаянные летние кафешки. Стылые ветра с Финского залива понесли по старым улицам пеструю листву, и по утрам во дворах зашуршали дворницкие метлы. Осень окончательно захватила Петербург.
Мне кажется, в такие моменты нельзя ничего завершать. Все вокруг и так отмирает, почему бы чувствам не потерпеть до весны?
Но увы…
Однако все-таки я был рад нашему разрыву. Да и задолго до финала отношений знал, чем они закончатся. Знал и все равно с головой окунулся в нахлынувшее море чувств, недомолвок, случайных взглядов. Волнующих снов. Ее сообщений ВКонтакте посреди ночи. Клик-клак. Клик-клак.
Когда сталкиваешься с чудом — нельзя думать о последствиях.
Да, потом чувства растворятся в серых буднях, потом они переродятся. Но нельзя допускать даже мысли о финале! В любви много света, и его нужно пропустить сквозь сердце, прежде чем вновь плюхнуться в бесцельную клоаку обыденной жизни.
Я сделал все так, как надо. Но, к сожалению, когда точка в нашей истории была поставлена — снова погрузился в хандру обновления. В то состояние, когда по десять раз в минуту можешь проверять новостную ленту в надежде, что там произойдет нечто новое, нечто впечатляющее, и таким образом вдруг изменится и твоя жизнь. Бац — и в небо устремятся разноцветные шары, а веселый клоун на ходулях протянет тебе оранжевый леденец на палочке. Совсем как в детстве.
Но желто-красный Петербург померк. Краски ушли. Темные воды каналов наполнились склизкими тварями, а низкое небо касалось липким языком холодных, мокрых крыш Невского района, оставляя на них влажные следы. День за днем я бился в цикле одних и тех же действий. Одни и те же маршруты, одни и те же станции метро, эскалаторы, переходы в вонючей человеческой реке. Одни и те же сайты, одни и те же люди. Один и тот же город. Серый, холодный Петербург, словно списанный из памяти недовольного туриста. Мир дождя, хмурых лиц и мрачных зонтов. Холодный, долго пролежавший под ливнем мертвец.
Каждый вечер я садился у компьютера и отправлялся на прогулку по оцифрованной тюрьме миллионов. От камеры к камере, не вылезая из собственной клетки. К местам, где люди сами запирают частичку своей души. Оставляют себя на фотографиях и в переписке. Доверяют бездушному монстру потаенные чувства.
Бессмысленное, бездумное существование.
Каждый вечер я боролся с желанием заглянуть на Ту страницу. Несколько раз забивал в поиск ключевое слово и долго-долго смотрел на латинские буквы, но никогда не нажимал «поиск».
Потому что боялся, что Его больше нет. Что Он ушел, и все осталось в прошлом. Что Он больше не пошлет мне любовь.
Но потом появилась Марина.
Я нашел ее в одной из групп ВКонтакте. По-моему, она называлась «Крыши Петербурга». Да, скорее всего так и было. Прекрасно помню заурядный на первый взгляд комментарий под новостью об открытой для руферов крыше Главного Штаба. Она написала: «Как же задолбал этот мейнстрим…» С аватарки какая-то фотомодель с дерзким видом показывала окружающим средний палец.
Клик-клак — и я проник в ее жизнь. Мир скукожился до монитора. Я поглощал настоящие фотографии Марины, ее комментарии, ее записи, словно дорвавшийся до шавермы бродяга. Я путешествовал по ссылкам, архивам и поисковикам. Я напрочь забыл про кружку кофе, поставленную рядом с клавиатурой, и, только когда глотнул омерзительно остывший напиток — протрезвел. Встал со скрипучего стула и подошел к окну. Там в золотые облака усаживалось осеннее солнце.
Я смотрел на вернувшиеся краски, улыбался и старался не думать о том, чем все закончится.
С тех пор прошел год.
* * *Клик-клак. Звук выдрал меня из созерцания серой Невы. Боже, каким же унылым становится мой город в такие дни. Угрюмая стрелка Васильевского острова, бесцветный шпиль Петропавловской крепости, серый Эрмитаж. Под моими пальцами шершавый холодный гранит парапета. От него прямо-таки исходит стылая обреченность.
Все меняется. Все уходит.
Я приподнял воротник куртки, опустил взгляд на экран смартфона.
«ась?»
«Как ты там? Скучаю! Я тебе пожарила картошечки! И у меня сюююрприииз»
Клик-клак.
«еще работаю скоро буду»
Мне грустно, но это прекрасная грусть. Грусть предвкушения.
«странно, я не увидела что ты мне ответил. Жду, целую!»
Осень положила руки мне на плечи, и мы вместе наблюдали за сонной Невой.
Вообще, это был такой славный год! Яркий, сочный! Наполненный событиями, которых никогда бы не случилось со мною, если бы не любовь. Помнишь, как мы ездили с тобой в Петергоф? На твоей страничке много фотографий оттуда. На одной из них есть и я. На той, где ты облокотилась на белые перила, кокетливо приподняв плечико, и смотришь в сторону горизонта. Мимо по набережной течет река туристов. За твоей спиной изумрудная листва, а синие воды Финского залива сходятся в едва заметной линии с безоблачным лазурным небом, на котором белеет шрам от самолета. Я же сижу на скамейке неподалеку и смотрю на тебя сквозь зеркальные солнечные очки.
На мне еще отметка того, кто выложил твою фотографию в сеть:
«Тот мутный тип».
Да, это был хороший год. Год неповторимого Бена Аффлека в «Операции Арго». Тебе фильм не понравился, помню твою разгромную рецензию в Живом Журнале. А я, напротив, дважды прослезился от эмоций. Мы сидели рядышком, я наслаждался фильмом и твоей компанией, а ты откровенно скучала, проверяя аккаунты на смартфоне. Фейсбук, Инстаграмм, ВКонтакте, ЖЖ, Твиттер. Один за другим. Раз за разом.
Я подписан на все. Я ставлю «мне нравится» там, где могу себе это позволить. Я сохраняю все твои новости в папочке с именем Марина. Все твои комментарии, фотографии. Всю твою переписку, музыку, добавленные видеозаписи, понравившиеся картинки. Я собираю тебя на жесткий диск.
Ты знаешь меня как Олю Солнечную.
«ну где ты! Скучаю!!»
Клик-клак.
«Уже на Балтийской»
Жить без любви — нельзя. Я в этом убежден. Дни, которые не наполнены чужой жизнью, — бессмысленны. Поэтому, когда уходит любовь, и сияющие ангелы превращаются в ходячие куски мяса — я страдаю. По-прежнему наблюдаю за ними, но восторг переходит в неприязнь. Я вдруг понимаю, что им плевать на меня. Для них я всегда «тот мутный тип».
От любви до ненависти идти недолго — так говорят в народе, и это правда. Милый сердцу звук личного сообщения рано или поздно становится скрипом ножа по тарелке. И то, что раньше заставляло мое сердце сжиматься от любви, в последние недели всегда принуждало плотнее стискивать челюсти. Но я каждый раз терпел. Потому что человек должен выстрадать любовь. Должен очиститься для того, чтобы подготовиться к новым эмоциям.
Чтобы не оказаться во власти Незавершенных Отношений.
Вчера вечером я почувствовал, что готов. Просто и буднично, за просмотром ленты ЖЖ. Я улыбнулся.
И теперь стою у твоего дома, Марина. Стою и курю синий «Винстон», не выпуская из вида твою парадную.
Где ты живешь, я узнал из сообщения в Живом Журнале. «У нас за окном опять дождь, а у вас?» — спрашивала ты и делилась фотографией. Я провел много времени в Google-картах, прежде чем с уверенностью определил твой адрес. Где ты работаешь, подсказал профиль Фейсбука. Твой график поведали твои «Ну, девочки, я домой» в Твиттере да статусы ВКонтакте. А потом у тебя появился парень, и я вытащил из вашей переписки номер квартиры.
Ревновал ли я? Нет, однозначно. Я вообще не ревнивый, Марина. Есть он, нет его — без разницы. Ведь — стоит хотя бы себе признаться — я все равно не стал бы для тебя кем-то, да? Я пришел в твою жизнь «тем мутным типом» на заднем плане, и ты думала, что тогда же я из нее и вышел.
Увы. Все мы ошибаемся.
Клик-клак.
«Я у подъезда»
«ждууууу!!!»
Я сунул телефон в карман куртки и быстро зашагал к парадной. Дверь в нее как раз открывал высокий парень в серой кожаной куртке и с букетом бесцветных роз.
— Подождите, пожалуйста!
Он обернулся, хмуро, недовольно, но дверь придержал. В лифт мы вошли вместе. Я с улыбкой на лице, он — глядя на экран смартфона и набирая там что-то одним пальцем. Эти гаджеты… Они — истинные хозяева наших мыслей.
«Клик-клак», — сказал наушник.
— Вам какой? — Я нажал пятый этаж.
— Покатит, — посмотрел он на загоревшуюся кнопку и перевел сомневающийся взгляд на меня.
Я одарил его еще одной улыбкой, прислонился к стене лифта и сунул руки в карманы. По телу словно проскочил электрический разряд. Пальцы задрожали. Какой сладкий момент. Боже, какой сладкий!
Ты ждала его у приоткрытой в квартиру двери, в вечернем платье и в туфлях на высоких каблуках. Накрашенная и немного смущенная. Это было так мило, так трогательно. Но мои губы одеревенели от напряжения. Наши взгляды встретились, и я впервые не отвел в смущении глаз. Любовь ушла.
Пора.
Ножны я закрепил на манер кобуры из полицейских фильмов, слева под мышкой. Так удобнее. Конечно, есть риск удивить служителя правопорядка, но мое лицо обычно внушает им доверие. Пальцы коснулись кожаной оплетки на рукояти. По телу пробежала волна тепла. Я пропустил парня вперед и шагнул следом, оказавшись у него за спиной. Левой рукой задрал ему подбородок и прижал острие ножа к его кадыку.
— Тихо. Молчим. Проходим.
Парень сопротивляться не стал, покорно переступил порог. Мудрое решение. Глаза Марины округлились в ужасе, она прикрыла рот ладошкой, но отошла вглубь коридора, пропуская нас в квартиру.
— Тихо, — повторил я. — И никто не пострадает.
Они молчали. Он смотрел на нее, она — на него. В воздухе запахло отчаянием. Щелкнул замок входной двери.
Я поморщился и перерезал ему горло одним сильным движением. Сталь с возбуждающим скрипом коснулась кости. Кровь брызнула во все стороны, заляпала зеркало, белые обои, вешалку и вечернее платье. И все это время я не отпускал Марину взглядом. Боже, какие у нее были глаза. Я моментально возбудился.
Прежде чем девушка издала крик, я оказался рядом и вырубил ее ударом в висок. Марина обмякла, осела на пол, прямо в лужу крови.
Пойдет.
Ее компьютер я нашел в большой комнате, у окна. Кровать романтично расстелена, на полу лепестки роз, но на мониторе раскрытый ВКонтакте. Безмолвный спутник во всем.
Губы пересохли от вожделения. Бух-бух-бух, стучало в горле и ушах. Я подтащил Марину к стулу напротив компьютера, взгромоздил на сиденье безвольное тело и затолкал девчонке в рот заранее заготовленный кляп.
«Поиск».
Язык царапнул губы, глаза вонзились в экран. Пальцы неуклюже вбили в строку «onemoreautumn». В поиске нашелся лишь один результат, и мое сердце радостно стукнуло. Он не бросил меня. Не бросил.
На мониторе появилась фотография костлявого серого дерева. Холодного дерева мертвых, под которым остановился одинокий человек с зонтом.
Привести Марину в чувство оказалось непросто, но у меня получилось. Девушка очнулась, и тут же ее глаза заполнились слезами.
— Смотри, — сказал я ей прямо в ушко, касаясь его губами. — Смотри!
Окровавленный нож указал на монитор.
— Смотри!
Она что-то промычала, попыталась вырваться, и я поднес острие к ее глазу. Стиснул зубы так, что заболели скулы.
Марина всхлипнула, подалась назад.
— Ты должна это увидеть. Должна, понимаешь? — процедил я.
По нежной щеке пробежалась слеза, но Марина покорно посмотрела на монитор. На дерево. На человека под зонтом.
— Не отводи глаза! — прошептал я, когда она попыталась пошевелиться. — Просто смотри, и все закончится. Поверь мне!
Нож сильнее прижался к ее горлу, и Марина задрожала от безмолвных рыданий. Я бросил взгляд на человека с зонтом. Вдруг Он не придет? Вдруг в этот раз я опять ошибся?
Но я все сделал так, как Он меня учил. Я не торопился, как в первый раз, я не тянул, как во второй. Все прошло так, как Он хотел. Я любил, я ненавидел. Я был готов очиститься.
— Все будет хорошо. Просто смотри, — прохрипел я, чувствуя напряжение внизу живота.
И тут человек на картинке повернулся. Два белых глаза сверкнули на мониторе, и в тот же миг я перерезал Марине горло, а затем крепко-крепко держал ее голову напротив экрана все то время, пока тело билось в агонии. Когда прошла последняя судорога — монитор вспыхнул, задымился и погас.