– Мы должны были…
– Караул! – рявкнул Крачин, и в комнату вошли два кирасира. – Уведите пленного.
Менсалиец широко улыбнулся, отвесил шутовской полупоклон и, насвистывая, исчез за дверью. А Аксель жестко посмотрел на Хачина:
– Мы грузили взрывчатку с приотской маркировкой.
– Это диверсионная акция, дружище, – пожал плечами тот. – А насчёт пассажирского я ничего не знаю. Мне приказано взорвать мост.
– Вместе с эшелоном.
– С военным эшелоном, – уточнил Хачин.
– Убинурский скорый пойдет в семь. – Аксель бросил на стол книжечку расписания. На её обложке отчётливо отпечаталась половина следа менсалийского сапога. Красным отпечаталась, и отнюдь не соком кленовки.
– Из нас хотели сделать преступников?
Сапёр поджал губы, выдержал взгляд Крачина и спокойно произнёс:
– Аксель, я больше ничего не скажу. Но я вижу, что обстоятельства изменились, поэтому приму любое твоё решение. И ни на чём не буду настаивать.
Поднялся и вышел.
– Дерьмо! – выдохнул Адам.
Он догадался.
– В поезде едет кто-то важный, – угрюмо произнес Аксель. – Важный настолько, что его хотят убить и те, и другие. И ещё настолько, что и те, и другие плевать хотели на пассажиров.
– Я не могу поверить, – вздохнул Сантеро. – Не могу.
– Приотцы прислали менсалийцев, ушерцы хотели отправить только эрсийцев, – жёстко продолжил Крачин. – Подбор исполнителей говорит сам за себя, дружище: здесь готовилось преступление.
– И что мы будем делать?
– Для начала обо всём забудем.
– Что?! – Сантеро яростно посмотрел на друга. – Забудем? Эти люди… Они хотели… Они…
– В первую очередь они обладают огромной властью, поэтому хватит хлюпать капсюлем, – угрюмо произнёс Аксель. – Возможно, Хачин знает или догадывается, кто это, но будет держать язык за зубами, и я Карла понимаю. Все, что мы можем, – спасти пассажиров. Скажем, что вступили в бой и поэтому не смогли взорвать мост вовремя.
– А Хачин?
– Я поговорю с Карлом.
– Если ты в нём уверен…
– Тревога!
* * *Можно ли представить себе хоть что-нибудь более идиотское? Наверное, да, однако Ян Хильдер не обладал настолько развитой фантазией.
С другой стороны, это война, необходимо быть готовым к любой ситуации, даже идиотской, и позже Ян признавался себе, что виноват: имело смысл выслать вперёд дозорных, посмотреть, что к чему, но кто, Пустота вас раздери, кто мог предполагать такое? И когда…
Впрочем, обо всём по порядку.
– Волосатики!
Нет, ещё раньше.
Вот они поднимают клубы пыли, похожие на придавленные к земле облака. Мчатся по грунтовой дороге, торопятся, потому что осталась последняя лига, времени чуть, и Хильдер сказал, что, если не успеют, лишит эскадрон увольнительных на неделю. Стимул Ян выбрал правильный: водители прибавили так, словно каждому «Доннеру» приделали дополнительный кузель. Гонку, разумеется, не устраивали, но скорость набрали знатную. На холм, что закрывал вид на мост, вылетели азартно, лихой кавалерийской вольницей, а не тяжёлым броневым клином, и вот тогда-то прозвучало:
– Волосатики!
Орали, разумеется, во всех бронетягах, что один за другим переваливали через холм, но Ян услышал только своего водителя, а в следующий миг завопил сам:
– Волосатики!
И ведь не ошибёшься, потому что ни «Ядраты», ни «Азунды» островитяне приотцам не поставляли, а «Клоро» даже для себя не делали – только эрсийцам. Вот и получается, что у моста стоят алхимики и эрсийские штурмовики, вполне возможно – те самые, что вышибли их из Оскервилля.
Это была первая мысль Яна.
А вторая:
«Ненавижу!»
И всё остальное утратило значение.
Позже он признавал, что поступил необдуманно, что бросился в атаку под влиянием эмоций, что следовало притормозить и начать артиллерийскую дуэль. Следовало. Но тогда доводы рассудка не имели смысла, потому что Хильдер ненавидел. Тех, кто вышиб его из Оскервилля, тех, кто топтал его землю, тех, кто не был приотцем. Хильдер видел цели, которые его «Доннеры» могли перевернуть могучим ударом в борт, растоптать, уничтожить, и этого хватило.
– В атаку!
Сигнальщик замахал флагами:
«Атака цепью! Распределить цели!»
И четыре тяжеленных бронетяга рванули на врага.
* * *– Что, ребята, разозлились? – Гуда рассмеялся, высунул карабин и, едва-едва выглянув за край, выстрелил. В ответ просвистело несколько пуль – мускулистая тётка лупила из пистолета, крепыш – из винтовки. – Злитесь, злитесь, это мне на руку.
Однако Нестор понимал, что ситуация сложилась патовая.
Если бы не первый промах, он оказался бы, как минимум, на равных, но соперничать с двумя стволами не получалось. Враги не позволяли дару высунуться, но и сами не приближались, прекрасно понимая, что словят пулю, едва поднявшись.
Так и стреляли, напряжённо ожидая, у кого первого сдадут нервы.
– У них?
– А где же ещё, Ленивый? – Спичка прислушался и повторил: – На крыше стреляются. Наши с кем-то завязались.
– Надо помогать, – буркнул Шиллер.
И диверсанты переглянулись.
Лезть наверх они не собирались, прекрасно понимали, что лишние стволы с той же стороны особой помощи не принесут. Нужно заходить противнику в тыл, а для этого придётся пройти через вагон.
– Без приказа?
Они действительно понимали друг друга с полуслова. Им велено ждать сигнала, к Махиму не соваться, чтобы всё не испортить, но что теперь? Будет ли сигнал? Не получится ли так, что, протянув время, они сыграют на руку врагам? И, будучи опытными военными, ответ они дали однозначный: «Получится». Что бы где ни происходило, время всегда играет против диверсантов. Такое оно подлое.
– Я с Шиллером по первому уровню, – решил Спичка. – А ты, Губерт, пойдёшь с Ленивым по второму. Кто-то из нас обязательно наткнётся на Махима.
– И его телохранителей.
– Но ведь мы не собираемся стучаться в двери, – усмехнулся Спичка. – Устроим уродам сюрприз.
И снял со спины ручной бомбомёт.
– Они в креслах, – сообщила Амалия, плотно прикрывая ведущую в гостиную дверь. Узенькой щёлки хватило, чтобы оценить обстановку, и теперь синьора Махим увлекла Вельда прочь. – Как я и думала.
Пройдя несколько шагов, женщина вошла в пустую комнату прислуги и тут же развернулась, продолжая разговор с оставшимся в коридоре телохранителем.
– Они полностью поглощены разговором.
– Странно, – поморщился Вельд.
– Почему?
– Потому что на крыше только что началась перестрелка.
– Что?
Синьора Махим слышала щелчки, но у неё не хватило опыта понять их природу.
– Всё в порядке, – поспешил успокоить женщину телохранитель. – Помпилио наверняка слышит выстрелы, но ничего не предпринимает. Значит, всё идёт по его плану.
– Вы всё-таки ему верите. – Амалия сжала кулачки. – А ведь это он отцепил от поезда вагоны с солдатами, и на крыше, я знаю, его люди сдерживают идущих нам на помощь честных приотцев.
– Честные приотцы должны были войти через эту дверь. – Вельд кивнул на тамбур, где дежурили трое телохранителей. – Зачем они полезли на крышу?
– Потому что вы не знаете, что происходит за этой дверью. – Амалия тоже указала на тамбур. – Кто находится с той стороны?
– Но почему никто не входит?
– Потому что Помпилио уже здесь. А остальные его прикрывают. – Женщина топнула ногой. – Вельд, послушайте меня, в конце концов: дер Даген Тур сидит в кресле, его ружьё стоит рядом, у вас будет две секунды, по-моему, вполне достаточно, чтобы всадить пулю в лысую адигенскую голову.
Мнение синьоры Махим относительно нападения на бамбадао не сильно интересовало Вельда, и ещё меньше, чем слушать Амалию, телохранитель хотел состязаться с Помпилио в скорости.
– Синьора Махим…
– Только не пытайтесь…
Взрыв Амалия услышала потом. Даже не услышала, просто потом она поняла, что взрыв был, и заставила себя поверить в то, что она его слышала. А в тот момент синьора Махим с ужасом увидела, как что-то невидимое уносит Вельда прочь.
– Сюрприз!
Бомбы для выстрелов Губерт со Спичкой выбрали самые мощные, чтобы снести две подряд двери, и не прогадали. Огромный вагон тряхнуло дважды: на первом уровне и на втором, но устройство катастрофы не входило в планы диверсантов, а потому поезд, вздрогнув, продолжил ход.
– Сюрприз!!
Это орёт Губерт, а Ленивый молча стреляет в того телохранителя, который пытается поднять оружие. Второй погиб на месте, третьему разорвало живот, и Губерт добивает бедолагу выстрелом в голову.
– Мы не ошиблись!
Вооружённые люди в тамбуре – лучшее доказательство того, что именно на этом уровне путешествует Махим.
– Вперёд! – командует Ленивый.
– Задержи их!
В голове шумит, перед глазами плывёт, но рука чувствует тяжесть не пойми когда выхваченного пистолета, и заплетающийся голос внутри шепчет: «Ты должен…» Вельд встаёт на одно колено и стреляет куда-то в дым. Или в то, что плывёт перед глазами. Или ещё куда-то стреляет, просто задерживая тех, кто пытается подойти. Не вспоминает о подчинённых. Ни на что не надеясь. Вельд знает одно – нужно стрелять. И стреляет в коридор, заставляя Губерта и Ленивого искать укрытие.
В голове шумит, перед глазами плывёт, но рука чувствует тяжесть не пойми когда выхваченного пистолета, и заплетающийся голос внутри шепчет: «Ты должен…» Вельд встаёт на одно колено и стреляет куда-то в дым. Или в то, что плывёт перед глазами. Или ещё куда-то стреляет, просто задерживая тех, кто пытается подойти. Не вспоминает о подчинённых. Ни на что не надеясь. Вельд знает одно – нужно стрелять. И стреляет в коридор, заставляя Губерта и Ленивого искать укрытие.
– Арбор!
Говорить ничего не нужно. Взрыв, расширенные глаза Амалии, плачущие дети, перепуганная горничная, дым из коридора, выстрелы… Махим поворачивается и смотрит на Помпилио.
– Бери семью и бегом к паровозу, – спокойно говорит тот, поднимая «Сирень».
А сам смотрит в окно.
– Куда?
– К паровозу, ядрёная пришпа!
Стрелять Помпилио не хочет, но у него нет выбора.
«Дерьмо!»
Именно этим словом Орнелла Григ комментировала впоследствии описываемые события.
Что собирается делать лысый, капитан поняла в самый что ни на есть последний момент. Потом, за бокалом вина, Григ честно признавала, что дер Даген Тур её поразил: принял единственно правильное решение меньше чем за секунду. Но в тот момент девушке было не до восхищения.
Она закричала от страха и резко оттолкнулась ногами от стенки поезда. Потом ещё раз, сильнее, не думая, выдержит ли карабин, не перетрётся ли верёвка, хватит ли длины… Какое всё это имело сейчас значение? Ещё один отчаянный рывок, назад и чуть в сторону, чтобы оказаться как можно дальше от проклятой мины. Ещё крик, толчок ногами и…
Приклеенную к стеклу мину выносит мощный заряд картечи.
– Дерьмо!!
А нитробол демонстрирует, почему его считают лучшей взрывчаткой Герметикона. У окна вспыхивает огненный шар, двухэтажный вагон наклоняется в противоположную сторону, всё скрипит, ударная волна подхватывает цепляющуюся за верёвку девушку и резко поднимает вверх. На мгновение Орнелла зависает над мчащимся поездом, затем верёвка натягивается, тело послушно летит вниз и смачно впечатывается в крышу вагона.
– Дерьмо…
Взрыв швыряет Помпилио на противоположную стену. Жаркое дыхание огня, мощный удар затылком, и бамбадао тряпичной куклой валится на пол.
– Ядрёная пришпа…
Последние слова перед тем, как потерять сознание.
Лицо в крови, дыхание сбито, пара рёбер сломаны, но главное – жива. Жива, но сползает по гладкой крыше вниз. И не может удержаться. И сил нет вцепиться во что-нибудь, хотя бы ногтями в железо. Нет сил. Есть только понимание того, что она вот-вот сорвётся.
Григ оглушена.
Поезд выходит на мост, перед глазами бегут металлические фермы, но девушка их не видит. Ничего не видит.
– Орнелла!
Колотушка бросается к подруге, Колдун вскакивает на ноги и палит с бедра, прикрывая девушек от засевшего на краю вагона врага. Эбби обрезает веревку, хватает командира за плечи и тянет вверх, к центру крыши.
– Дерьмо, – шепчет Григ, окончательно проваливаясь в небытие.
– Дерьмо! – вырывается у Нестора само собой.
А что ещё, извините, кричать, когда взбрыкнувший вагон толкает тебя в грудь, рука срывается, ноги «едут», и ты чувствуешь, как летишь в упругий поток воздуха. Волосы развеваются, ветер рвёт рот, земля переворачивается, начинает приближаться… В последний момент Гуда выпускает карабин и ухитряется вцепиться в поручень. Поток подхватывает его, бьёт о вагон, разворачивает спиной к стене, больно разворачивает, резко вывернув плечо, но пальцы Нестор не разжимает. Знает, что только пять сжатых пальцев отделяют его от полёта в никуда, и не разжимает.
А когда взгляд фокусируется и в голове перестаёт шуметь, Гуда видит идущие в атаку бронетяги.
Четыре здоровенных «Доннера» мчатся под гору, намереваясь растоптать застрявшие у переправы «Азунды». Жахает пушечный выстрел. Первый. За ним второй, смешавшийся с грохотом разрыва. И дар шепчет:
– Дурацкая планета.
* * *– Ненавижу! – орёт Хильдер.
И все офицеры, все солдаты четвёртого мехэскадрона дружно повторяют за ним:
– Ненавижу!!
Они устали бояться, устали убегать, устали проигрывать. Устали стыдиться слабости, отводить глаза при встрече с беженцами, со вдовами боевых товарищей, с детьми, потерявшими отцов. Они давно мечтали отомстить и теперь повторяют:
– Ненавижу!!!
И мчатся вперёд, вместо того чтобы гвоздить врагов из пушек.
Тяжеленные «Доннеры» превосходили остальные бронетяги и массой, и толщиной брони, и калибром пушки – всем, кроме скорости, но тут помогли гонка и рельеф, а потому мехэскадрон летел на врага с невообразимой для «Доннеров» прытью. Мчался под гору бронированным табуном и орал: «Ненавижу!» Не думал о схеме сражения, а потому первый выстрел прозвучал, когда бронетяги преодолели половину расстояния до противника. Первый выстрел не подготовлен, и снаряды уходят в «молоко».
Но это никого не волнует.
– Огонь!
Второй выстрел задевает нос «Ядрата», заставив колёсного монстра пошатнуться. Да какой он монстр? Монстры сегодня «Доннеры»!
И Ян хохочет:
– Ненавижу!!!
– Вот вам!!
«Бёллеры» наконец врезали. Поздно, но что делать: пока экипажи увидели врага, пока добежали до машин, пока навели… Наводчики, кстати, сработали отлично – оба снаряда в цель, – но лобовая броня «Доннера» держит удары. Снаряды разлетаются осколками, оставив после себя лишь вмятины, а бронетяги продолжают упрямо переть вперёд, огрызаясь редким пушечным огнём. Скорость «Доннеры» набрали чудовищную, казалось, даже если перебить экипаж, или вырвать кузель, или выбросить Философский Кристалл и даже оторвать траки – они всё равно продолжат путь. Долетят по инерции и раздавят.
И от этого ощущения становится страшно.
«Бёллеры» дают повторный залп, однако Адам приказывает второму:
– За мной!
И поспешно отводит «Азунды» в сторону.
– Трус! – цедит кто-то. – Волосатая мразь.
– Ему нужно пространство, – не оборачиваясь, рявкает Крачин.
– Что?
– Потом поймёшь, тупица! И заткнись, пока я не помог!
Растерянные эрсийцы – кирасиры и сапёры – столпились в стороне от побоища и, не способные помочь, в бессильном напряжении следили за происходящим. Внезапная атака, ревущие «Доннеры», быстро сокращающееся расстояние – эрсийцы осознавали, что бой будет тяжёлым и страшным, а потому бегство «Азунд» вызвало у них неоднозначную реакцию.
– У него не было выхода.
– И ещё он твой друг, – замечает Хачин.
Аксель холодно смотрит на командира сапёров, криво усмехается и спокойно отвечает:
– Да, Карл, мне повезло.
Ненависть – отличный стимулятор. Хильдер не думает о том, что происходит, что будет, к чему всё идет, а главное – куда подевались «Азунды»? Ян хочет мстить, убивать, и пока у него всё получилось. А ещё – внутри у него царит настоящая Пустота. Настоящая, потому что в ней пылают ужасающие Знаки.
Ян хочет убивать.
И смеётся, когда получается.
Выстрел третьего номера угодил в хранилище боеприпасов «Бёллера» – последовавший взрыв услышали, наверное, даже в Убинуре. Башня исчезла: то ли унесло далеко прочь, то ли распылило в том огненном кошмаре, что образовался на месте погибшего бронетяга.
Радость. Хильдер орёт от счастья.
Его собственный наводчик мажет, но снаряд второго номера попадает «Ядрату» в борт и вырывает изрядный кусок кузова. Кормовой «Гаттас» затыкается, пулемётчик улетает прочь.
Радость.
Дистанция умерла, «Доннеры» добрались до врага, и дальше произошло то, о чём мечтал Хильдер: у него появился шанс не просто победить, но растоптать. Искупаться в крови, в последних стонах обречённых. Пустить проклятых волосатиков под тяжеленные гусеницы самых больших бронетягов Герметикона, ударить «Доннерами», будто кулаками, выплеснуть накопленную ненависть, очиститься их смертью.
И плевать на опасность повредить бронетяги. Плевать на всё. Главное – убить.
И Знаки, что плещутся во внутренней Пустоте Хильдера, подтверждают:
«Убей!»
Ян уже представлял, как врежется в ещё целый «Бёллер», как сомнётся, словно скомканная газета, броня ушерской машины, как завизжат сжимаемые волосатики, и потому не сразу понял, что ему кричат.
– Дуга!
– Ненавижу… Что?!!
А в следующий миг на четвёртый номер выливается цистерна огня.
Не торопиться! Не торопиться!!
Командовать Сантеро не мог – слишком дёргался. Бой явно проигран, бронебойные снаряды из здоровенных орудий «Доннеров» крушат «Бёллеры», и теперь всё зависит от него, Адама Сантеро, и поэтому он, Адам Сантеро, не мог полагаться на кого-то ещё. Сам уселся на место наводчика и вглядывался в оптику, до миллиметра выверяя положение ствола. Учитывая все возможные параметры, включая направление и силу ветра, скорость «Доннеров» и даже слезящиеся от напряжения глаза.