Коломбо начал вопить, едва Бенеро приоткрыл дверь на какую-то лестницу, и вопил не переставая, пока они шли путаными переходами. Инес боялась, что голубь улетит, но тот сперва цеплялся коготками за бархат, а потом бесцеремонно полез за корсаж верхнего платья. Инья стерпела, потому что вопли и жалобы на шедшее этим путем Зло были единственным маяком в лабиринте лестниц и необитаемых галерей. Замок оказался неожиданно огромным и роскошным, просто в большей его части никто не жил. На стенах сонно мерцали зеркала в темных рамах, свеча в руках Бенеро выхватывала то развешанное на стенах оружие, то гобелены с охотниками и воинами, то причудливую резьбу. Пару раз Инес спотыкалась и наконец повисла на руке у врача. Тот словно бы и не заметил.
Возле какого-то тупика Коломбо вовсе обезумел, и Бенеро остановился. Велев Инес отойти, врач принялся водить пальцами по резной охотничьей сценке. Герцогиня следила за руками спутника, но так и не поняла, что тот нажал. Скрипнуло, и в открывшуюся щель потянуло влажным ветром, словно впереди была большая вода.
– Там Зло! – уже привычно забился в вырезе платья голубь. – Зло и мерзость… Не туда… Не смей туда!.. Хуан отрекся от Господа, чтоб предаться бесовским игрищам и разврату. Мы покидаем его!
— Ты, кажется, хотел, чтобы я нашла Хайме? – холодно осведомилась герцогиня, придерживая разошедшегося голубя и пригибая голову, чтобы пройти.
– Да смилостивится над ним Господь! – Горячий бьющийся комок на груди страшно мешал. – Остановись, женщина!.. Оставь его… Он канул во Зло… Но ты… На тебе благодать, за тебя молится сам Фарагуандо… Уезжаем… Немедленно… В Рэму… Мы приказываем именем святого Павла! Спасая нас, ты спасаешься для жизни вечной… Лучше младший импарсиал… Любой… Чем… это… эти… хищники… В Рэму, пока темно… Пока их нет…
– Сеньора, – низкий голос врача ворвался в серебристый визг, как лис в птичник, – вам не знаком этот крест? У зеркала…
– Крест Хайме. – Инес торопливо схватила серебряную вещицу, не зная, что и думать. За корсажем бушевал Коломбо, требуя отвергнуть отступника и скакать к Святейшему Престолу, а герцогиня бездумно придерживала одной рукой разошедшееся кружево и глотала слезы. Хайме оставил бы крест только мертвым… Только!
– Сеньора, – тяжелая рука легла на плечо, – придите в себя. Сеньора!
– Что?
– Посмотритесь в зеркало.
– Не все ли равно… Вы меня уже видели без мантильи.
– Риб’оно шель аолам… Сеньора, да смотрите же!
Она подчинилась, но увидела лишь голубиную голову с разинутым клювом и парящую в пустоте свечу. Державший ее врач исчез, исчезла и она сама. Едва сдержав крик, Инес обернулась. Бенеро был рядом. Снова взглянула в зеркало – там по-прежнему бился голубь, дрожал язычок пламени, рвался в распахнутое окно лунный свет…
– Окно в зеркале, – подсказал Бенеро, – смотрите в окно.
Инес посмотрела и увидела серебряную от луны воду и две застывшие друг против друга фигуры – светлую и темную. Они просто стояли, но Инье вдруг захотелось вцепиться в Бенеро и закричать от подступившего к горлу ужаса, потому что светлый был мраморным Адалидом из дома Хенильи, а темный – бронзовым Карлосом, где-то потерявшим шпагу… По лицу и рукам мужа пробегали золотистые волны, но они не могли скрыть царапин и вмятин. Карлос слегка шевельнулся, и Адалид обрушил на него удар кулака. Полыхнуло. Карлос в ореоле золотых искр отлетел к надломленному дереву, но не упал. Широко расставив ноги, он огляделся, что-то выискивая, шагнул в сторону, нагнулся и, ухватив немалый валун, швырнул его в мраморного полководца. Тот отшатнулся. Удар оказался чувствительным, по белому побежали голубоватые сполохи…
– Господи, что они не поделили?!
– Темный одержим, – метнулось в ушах, – на победителе синаитов благодать…
– Это не так, – выдохнула Инья, глядя, как Лев Альконьи доламывает какое-то дерево. – Карлос преклонялся перед Адалидом.
– Князь Тьмы силен, – начал голубь и вдруг вспомнил: – В Рэму! Пока не поздно, женщина, в Рэму…
– Мы не знали Адалида, – негромко произнес врач, – но вы знали своего мужа. Почему он дерется, сеньора?
– Не знаю!
Перехватив деревце как дубину, Карлос ринулся на врага. Удар по ноге, тычок в живот, в бок… Победитель синаитов пятится, спотыкается, снова отступает… Гирлянды роз на избитой кирасе, старинный шлем с обломанными перьями, оскаленный от ненависти рот…
– Все ясно! – с удовлетворением произносит врач, словно речь идет о каком-нибудь воспалении. – Это не Адалид, сеньора. Это Хенилья.
– Замолчи, суадит!..
Хенилья? В самом деле… Хенилья, чудом не убивший Диего и едва не опоздавший к монастырю, просто она раньше не смотрела на лицо… Теперь все понятно… Все, кроме одного – сошла она с ума или спит и видит, как дон Гонсало принимает удар на руку, а потом прихватывает ствол второй рукой? Двое рвут бедное деревце друг у друга, оно не выдерживает и разламывается, а противники отлетают в разные стороны…
– Закрывший собой женщин не может быть злом, – твердо сказал Бенеро, – готовый ими пожертвовать не может быть ничем иным. Наши веры рознятся во многом, сеньора, но Он не мог отринуть вашего мужа и дать силы Хенилье…
– Адалид богоугоден, – отражение голубя в зеркале нелепо дернулось, – в Рэму, женщина… Время на исходе…
– Простите, сеньора.
Рука врача метнулась к белой птице, полыхнуло полуденным светом, и Бенеро отшатнулся, прикрыв глаза рукой.
– Так будет с каждым, кто…
– Сеньор Бенеро, – выкрикнула Инес сквозь голубиные вопли, – что с вами?! Бенеро…
– Все хорошо, сеньора, – твердо сказал врач, – дело обстоит так, как я и предполагал, а теперь вам придется кое-что сделать, но быстро. Очень быстро. Это единственное, чем мы можем помочь вашему мужу и вашему брату. Вы готовы?
– Да.
– Возьмите эту тварь. Вот так, хорошо… А теперь швыряйте его в зеркало. Со всей силы.
Инес швырнула.
3Звон разбитого стекла прозвучал неожиданно и нелепо, и сразу же вскрикнула женщина. Инес!
Хайме стремительно обернулся. Сквозь дождь тающих на глазах зеркальных осколков несся ослепительный комочек света. Такое де Реваль уже видел. Когда, став братом Хуаном, стоял под куполом собора Святого Павла, ожидая, примет его Святая Импарция или нет. Приняла…
– Разбилось, – издалека печально сказала Инес, и кто-то ей ответил:
– Не надо жалеть.
– Не надо жалеть, – эхом откликнулся Диего. Сверкающий сгусток вырос, теряя сиянье и обретая все бо́льшее сходство с голубем, он мчался к застывшим перед новой схваткой врагам. Неужели Хенилья и впрямь избран, но почему, Господи?! Почему, ведь ты же отринул предавшего за серебро, чем же лучше предавший за мирскую славу?!
Белоснежный, как две капли воды похожий на Коломбо голубь изо всех сил несся к белому колоссу, но тот был слишком занят горбатым валуном, чтобы заметить горнего вестника. Обретя на мгновенье сходство с Дамантовым «Гигантом, мечущим камень», полководец резко распрямился, метнув глыбу в отпрянувшего Карлоса. Не ожидавший этого голубь не успел отвернуть и вместо того, чтобы усесться на мраморное плечо, с маху врезался в украшенную крестом и гирляндами роз кирасу. Ослепительно полыхнуло и тут же погасло. Ошалевший от неожиданности голубь метнулся в сторону, унося на крыльях полуденные отблески. Обычная птица, получив такой удар, валялась бы под ногами озверевших исполинов, папский голубь всего лишь испугался. В отличие от Карлоса, не преминувшего броситься на чуть замешкавшегося противника.
Удар бронзовой ноги по мраморной, тычок обломком дерева в каменную грудь, чудовищный, доселе неслыханный вой и треск, словно обрушился пласт штукатурки…
– Ррраздавлю! – Вправду ли это проревел Орел Онсии или Хайме только послышалось? Огромная белая фигура прыгнула вперед, заставив вздрогнуть и застонать истоптанный берег. Каменные руки облапили пустоту в какой-то ладони от откинувшегося назад бронзового. Отступив на два шага и выпрямившись, де Ригаско поудобнее перехватил свою дубину. Командор тоже выворотил оказавшееся на дороге дерево.
– Крест! – Лицо де Гуальдо кажется маской. Маской ужаса и удивления. – Где крест?!
Гонсало де Хенилья в бешенстве рвется вперед, чтобы раздавить ненавистного гранда. Луна светит ярко, ярче, чем минуту назад. Словно бы порыжевший свет бьет в оскаленное каменное лицо, липнет к шее и рукам осатаневшего командора, волной скатывается по груди… Так вот что заметил Диего! На кирасе больше нет креста, лишь выщербленные розовые гирлянды…
– Скорее!!! – визжит в мозгу. Хлопают крылья, в плечо вцепляются птичьи лапки. – Покинь это место… Отринь Зло, и спасешься…
Коломбо?! Он-то откуда здесь взялся?
– Почему ты не в мешке?!
– Самозванец! – верещит голубь и лезет за пазуху. – Прикрылся именем Господа, а сам… Богохульник! Еретик… Обманщик!
– Головой ударился? – Не узнать Коломбо – это надо суметь! Фидусьяр везде найдет своего импарсиала, но чего его понесло к Хенилье…
– Самозванец, – рявкает голубь и ныряет с головой за пазуху. Ладно, не до него. Дубина Карлоса попадает мраморному по руке, и Хенилья теряется. Воя от боли, командор на полусогнутых ногах словно бы пляшет нелепый крестьянский танец, тяжело размахивая дубиной, а де Ригаско… Де Ригаско прорывается в ближний бой! Бронзовый сапог вновь бьет по мраморной голени. Треск, полный смертной злобы вопль… Истукан с грохотом и воем рушится на землю, но успевает махнуть стволом. Удар не просто сбивает Карлоса с ног, но отбрасывает к самой кромке воды – с таким звоном падает с лафета и катится под гору пушка.
Коломбо высовывает клюв наружу.
– В Рэму, – требует он, – бежим в Рэму, и я не скажу, что ты гостил в замке демонов и отступников, а твоя сестра грешит с суадитом…
– Мерзавец! – рычит Карлос, приподнимаясь на локте, и Коломбо прячется. Звон, грохот… Двое пытаются встать. У Хенильи обломок ноги уходит глубоко в землю. Карлос опирается на колено, потом на дубину и рывком вскакивает.
– Тебе не подняться, – твердо говорит он врагу, – ты проиграл.
– Тебе так этого хочется, герцог, – белое лицо изъедено злобой, словно проказой, но это просто крошится мрамор, – но я еще отправлю тебя к Сатане!
Белое чудовище буквально ползет на коленях к ближайшей глыбе, герцог поудобнее перехватывает свое оружие, а командор уже стоит, опершись на камень и держа дубину одной рукой. Стволы сталкиваются, как мечи, глухой деревянный стук кажется ошибкой. Карлос перекидывает дубину в левую руку. Как светятся у него глаза – так горит на солнце осенняя листва, так сияют по вечерам витражи в церкви Святой Изабеллы…
Обман, сильнейший удар по запястью, уже знакомый треск… Хенилья, ревя от ярости и незнакомой доселе беспомощности, пытается подобрать дубину уцелевшей рукой, теряет равновесие и снова валится на припорошенную белым крошевом гальку.
– Я же говорил, что ты проиграл, – де Ригаско внимательно смотрит на полускрытого валунами истукана, – по-другому быть не могло, иначе зачем бы мы все жили?
– Пусть он покается, – подсказывает успокоившийся Коломбо. – Я засвидетельствую, что ты вернул на путь истинный богохульника…
— Я не дам Хенилье отпущения.— Кому он это говорит? Фидусьяру? Диего? Ожившим статуям?
– Рад?! – орет Хенилья. Он сидит на валунах, как курица на яйцах, а перед ним разбитой скорлупой валяются осколки его тела. – Рад?! Все равно ты никто, слышишь, родич короля?! Ты – бездарь и бабник… Что ты знаешь о славе, чтоб меня судить? Что ты сделал для Онсии?! Позволил загнать ее в задницу, из которой ее вытащил я, слышишь, ты, гранд поганый?!
– Да, я мало сделал для Онсии, – кивает Карлос, – но дети, которые смогли родиться, потому что мы умерли, сделают больше… Или дети их детей. Можешь мне не верить, но слава и титул в сравнении с этим такая чушь! А теперь, Гонсало де Хенилья, защищайся. Если еще можешь…
4Каменная ступня с треском отлетела в сторону… Как просто все вышло на этот раз, до несправедливости просто.
Хенилья как-то боком, помогая себе уцелевшей рукой, отползает – хочет прижаться спиной к холмику. Будь они живы, хватило бы одного удара. Дополз. То ли сидит, то ли стоит на коленях, закрываясь обломком второй руки.
Надо кончать, но ты так и не приучился добивать. Всегда находился кто-то, кто это сделает, – солдат, загонщик, мародер, наконец… Дерево в руках совсем измочалилось, вряд ли выдержит. Выломать новое? Выломать, подойти и… Про всех грандов не скажешь, но ты и впрямь слабак, бывший герцог де Ригаско. Колошматить до смерти полуживого калеку не для тебя. А что для тебя? Уйти и оставить полный ненависти обрубок нельзя, с какой стороны ни взгляни, хотя тебя Хенилья подыхать бы оставил. Его счастье, что ты не так велик и не так умен…
Обломок скалы сам прыгает под ноги, словно напрашивается. Что ж, подобное подобным… Кто это сказал и по какому поводу? Неважно. Теперь неважно. Услужливый булыжник летит в грудь командора, тот закрывается, но не мрамору спорить с гранитом. С хрустом разлетается предплечье, от и так изуродованной руки остается бесполезный обрубок. Хенилья сидит на коленях у не спасшего его холмика. Ему все ясно, но пощады он не попросит. Ты бы тоже не попросил.
Что ж, теперь совсем немного… Мрамор, бронза, вторая жизнь – это всего лишь продолжение того, что было. Того главного, что вспыхнуло в твой последний день. Все началось в Альконье, здесь и закончится, а с теми, кто бросает своих на смерть, разговор один.
Это где-то рядом, у самого берега… Рядом еще шла череда валунов, словно сумасшедшая великанша рассыпала бусы. Так и есть, мраморный клинок лежит в двух шагах от бронзовой шпаги. В двух человеческих шагах, но как же трудно помнить, что ты теперь ходишь иначе и тебе не нужно дышать, есть, пить, спать… Так много изменилось, а чувствуешь себя прежним, хоть и понимаешь, что не вернешься.
Бронзовое тело послушно нагибается за брошенным Хенильей оружием. Белое лезвие кажется лунным лучом. Как же жаль, но нужно идти до конца.
– Бывший командор Сургоса Гонсало де Хенилья оставил без помощи тех, кого клялся защищать. – Сколько их, слышавших подобные слова, было в Онсии со времен Адалида? Сколько будет еще? – Да будет меч предателя сломан у него на глазах!
Мрамор ломается не сразу, меч словно пытается защищаться, но ему придется ответить за своего хозяина. Так повелось если не с первого дня творенья, то с первого предательства. Последнее усилие, и белое лезвие со стоном лопается сразу в трех местах.
Хенилья видит. Не может не видеть, разве только закроет глаза или отведет взгляд, но это вряд ли. Он тоже идет до конца. Семнадцать лет идет…
Собирать погасшие обломки Карлос не стал, зачем? Подобрал шпагу, привычная тяжесть успокаивала, придавая решимость. Нет, он не боится смотреть в глаза побежденных, просто это уже не нужно. Все сказано и выслушано, а последние проповеди и красивые напутствия оставим тем, кто живет ради хроник…
Обратная сторона холмика оказалась пологой. Десяток шагов, и Карлос очутился прямо над головой Хенильи. Даже сидящий, тот все еще казался огромным. Голова командора была повернута туда, где исчез его враг. Окликнуть? Нет!
В последний удар Карлос вложил все свои силы. Каменный шлем с треском раскололся на куски. Под ногами зарокотало, заржала откуда-то взявшаяся лошадь, плеснуло о берег очнувшееся озеро. Уцелевшая рука командора судорожно сгребла кучу гравия и замерла. Теперь уже навсегда.
– Кончено, – сказал победитель груде белого щебня у подножия и опустил шпагу. Глаза слипались, тело сделалось тяжелым, а какой-то дурак написал, что бронза не устает. Устает, и еще как! Де Ригаско оглянулся. В темной маслянистой глубине по-прежнему цвели звезды, и к ним, словно дорвавшиеся до пастбища быки, тянулись скалы. Где-то здесь были старые друзья и старые враги, белая тварь, стершая с груди Хенильи краденый герб, повзрослевший и седой Хайме, кто-то еще…
– Мой сеньор, – окликнул пляшущий по камням ручей, – у твоего сына твои глаза… Хочешь к нему? Хочешь к своей сеньоре? Я оседлаю коня…
– Не нужно, – то ли сказал, то ли подумал тот, кого прозвали Львом Альконьи. Сон затягивал в лунное озеро, но Карлос все же заставил бронзовое тело нагнуться и поднять лежащий на мраморном крошеве цветок. Алый даже в лунном свете, он казался только что сорванным, и де Ригаско, уже засыпая, поднес алые лепестки к лицу и улыбнулся. Он наконец-то пришел туда, куда нужно. Пришел домой.
Глава 8
1О том, что Хайме вернулся вместе с Диего, Инес узнала от служанки, имевшей глупость осведомиться, хорошо ли сеньора спала. Проглотившая под бдительным оком Бенеро какое-то зелье, разом покончившее с нерушимым решением дождаться брата или хотя бы известий о нем, Инес зевнула и пожаловалась на странный сон.
Обитательница Гуальдо не колебалась.
– Это все звезды, – уверенно объявила она, – когда они сыплются, в головах все мешается… В полнолуние, конечно, тоже бесятся, не без того, но куда там до исхода лета! Вот и сеньор с гостем со своим до утра проколобродили.
– С каким гостем? – чужим голосом спросила Инес.