Он наконец сумел проползти по ставшему родным желобу до конца, пролезть в галерею, где еще недавно кипели страсти и сходил с ума от страха Синьков, и даже успел увидеть мелькнувший вдали свет фонаря уходящей в темноту троицы.
На его счастье, Николай Никифорович. Ксения и Веселовский (а шли они именно в этой последовательности, что не могло не порадовать проницательного сыщика) во время движения производили достаточно шума, чтобы Кудесников мог скрыть свое присутствие. Кроме того, мужчины постоянно переговаривались. На словах «сто метров туда, сто сюда» представлялись чем-то несложным. В действительности каждый десяток метров каменоломен давался с огромным трудом. Иногда казалось, что всякий камень здесь противодействует проникновению человека в глубь этих заброшенных лабиринтов.
Когда путешественники добрались наконец до обещанной вертикальной выработки, Арсений понял — для него это финиш, остаться незамеченным на пути вниз он не сможет.
«Хорошо, — рассудил он философски, — подожду их где-нибудь здесь. Может быть, потом повезет. Полезут обратно — выясню, что же все-таки они искали».
Когда свет фонарей пропал внизу, Кудесников, светя своим потайным фонариком, приблизился к тому месту, где они исчезли. Это была даже не выработка, а уходящий вниз колодец с неровными стенами. Веревка, закрепленная мастерской рукой Николая Никифоровича (все-таки занимался альпинизмом), пропадала во тьме. Соблазн был слишком велик, и Арсений решился. Ухватившись израненными руками за тонкий шнур, он скользнул в темноту Спуск прошел на удивление благополучно. Более того, он увидел исчезающий за поворотом свет и направился в ту сторону, надеясь не заблудиться.
Еще минут двадцать ходьбы по тоннелю, и слышится долгожданное:
— Прибыли.
Николай Никифорович и Веселовский зажгли принесенные с собой яркие лампы и начали поиски. Следить за ними Арсений не мог — пришлось скрываться за углом. Его не было видно, но зато и он сам ничего видеть и слышать не мог.
Часа через два поиски были прекращены. Когда погасили лампы и оставили светить лишь фонари, Кудесников рискнул подобраться поближе.
— Может, еще поищем? — спросил Вован.
— Нет, — твердо ответил Николай Никифорович. — Если нет, так нет. Это ведь не «примерно расположено», место обозначено конкретно. Пошли, нам еще выбираться отсюда.
— А вдруг нас во второй раз сюда отправят? — ныл Веселовский.
— Я же сказал — нет. Не отправят. Если бы было здесь что-то — нашли бы. Пошли, и Ксении помоги.
Тут до Кудесникова дошло, что ему еще придется лезть по веревке вверх метров десять или больше, а сделать он это должен раньше их, иначе ему вообще отсюда никогда не выбраться.
Собственно, к самой веревке он выскочил удачно, почти не блуждая — видимо, сказывался вновь приобретенный опыт. Но когда полез вверх, понял — свои силы он переоценил. Ладони болели так, что хотелось кричать, сил за день непрерывной слежки потрачено с избытком. К тому же последний раз он ел вчера вечером, так что от голода у него уже начала кружиться голова. Такая совокупность неблагоприятных факторов должна была привести к нехорошему финалу.
Кудесников сорвался вниз. За долю секунды он успел распрощаться с жизнью и пожалеть беднягу Мерса, которому суждено умереть в дупле от голода… Ожидая смертельного удара о камни, он зажмурился, но тут раздался треск рвущейся материи, и падение прекратилось так же внезапно, как и началось. Арсений почувствовал, что он парит в воздухе, раскинув в стороны руки и ноги, и словно чья-то мощная рука держит его за воротник. От этого шею жутко сдавило, и было трудно дышать. Через несколько минут он понял, что зацепился капюшоном брезентовой ветровки за торчащий из стены длинный металлический прут. Это, видимо, были остатки строительной деятельности неизвестных мастеров неизвестного столетия, но они спасли Кудесникову (и Мерседесу) жизнь. Теперь ему хотелось понять, как себя вести, чтобы не сорваться, и более того — вылезти наверх. Неожиданно под ним раздались голоса и появился луч света — к месту происшествия подошли кладоискатели. Конечно, это должен был быть клад, что же еще?
— Так, вот и вертикальная выработка, — раздался спокойный голос Николая: Никифоровича. — Возьми-ка мой фонарь и посвети — я приготовлю все для подъема.
Веселовский с двумя фонарями в руках подошел к самому основанию тоннеля.
— Ну и колодец, мама дорогая! Как мы в эту дыру полезем? Туда и свет не доходит, — и он нашил мощный луч вверх, прямо в лицо парящему над ними Кудесникову.
Затем раздалось отчаянное:
— А-а-а!!!
И свет погас — это Вован уронил оба фонаря, неожиданности вскрикнула даже молчавшая все время Ксения, а Николай Никифорович попыся перекричать вопящего Веселовского. Зато во всей этой неразберихе для Арсения нашелся один несомненный плюс — в тот момент, когда фонарь осветил колодец, он увидел в полуметре от себя заветную веревку. Пошарив руками вокруг, он нащупал ее, осторожно освободил капюшон и снова понаверх. Теперь подъем дался ему не в пример легче — подгоняло чувство опасности и желание скорее замять неприятный инцидент.
А внизу тем временем Веселовский пытался справиться с эмоциями и внятно объяснить, что же такое видел.
— Висел в воздухе, огромный! А лицо белое, как у мертвеца.
— На человека похож? — выпытывал недоверчивый Николай Никифорович.
— Не очень. Может быть, нетопырь? Только гигантский. Метра два.
— У тебя все по два метра, — саркастически заметил Николай Никифорович. — Крысы из метро, теперь вот — нетопырь.
— Да был он, — едва не плакал Веселовский, — Что я — слепой, что ли? Или с ума сошёл?
— Не знаю, — задумчиво протянул Николай Никифорович. — Вот уж не знаю. Приятель твой двинулся, может, ты тоже?
— Да никто не двинулся, — заорал Веселовский. — Хотя тут рехнуться недолго. Темнота, стоны, твари вон летают!
— Все, заканчиваем, лезем обратно, — скомандовал главный.
— Не полезу я туда, — заартачился Вован. — Что, если он там сидит и ждет? Он же куда-то делся, а мог только вверх, здесь его не было!
— Ну и оставайся, а мы с Ксенией отправляемся обратно. У меня есть дела поважнее, чем твои бредни выслушивать.
Перспектива остаться одному вдохновляла Веселовского еще меньше, поэтому он тяжело вздохнул и стал готовиться к подъему.
Кудесников выждал, пока они поднимутся сами и достанут веши — обратной дороги он не знал, хотя оказаться на свежем воздухе ему сейчас хотелось больше всего на свете. Но прежде, чем это случилось, прошло еще много долгих, томительных минут.
На свет божий Николай Никифорович, Ксения Лужина и Вова Веселовский вылезли около восьми вечера.
— Прекрасная погода, — заметил их предводитель. — Прогуляться бы!
— Сейчас прогуляемся, — мрачно отреагировал Вован. — До автобусной станции. А где, кстати, наш Григорий?
Пошли искать Синькова, но его нигде не было видно. Нашелся он лишь после тщательного осмотра ближайшего леса — сидел, прислонившись спиной к дереву, и тихо бормотал:
— Чур меня, чур меня!
Щека у него оказалась оцарапана и кровоточила, рука тоже. Что с ним произошло, добиться от Гриши было невозможно. Расцарапался он скорее всего в каких-нибудь кустах, куда нечаянно забрел. Забрав Синькова, который то ли тронулся окончательно, то ли временно был не в своем уме, искатели приключений направились в сторону города.
Где-то на полпути Николай Никифорович ударил себя по лбу:
— Сумку из дупла забыл взять! Ладно, пусть там остается, может, на днях заберу. Наверное, на Григория водка так подействовала. Хотя не похоже, чтобы он был пьян.
Синьков не был пьян — просто потусторонние силы не хотели в этот день оставлять его в покое. Обрадовавшись, что оказался на воле и что страшные подземелья, населенные неизвестно кем, остались далеко внизу, страдалец решил по совету Николая Никифоровича выпить водки. Указанное дупло находилось высоковато, но, встав на цыпочки, он все же дотянулся до сумки. «Чего я буду корячиться и доставать ее — вытащу один пузырь, и достаточно». На ощупь открыв «молнию», он сунул в сумку руку — и выдернул обратно с криком. Его укусили, причем больно — палец был в крови. Не успел он сообразить, в чем дело, как из дупла появились два глаза, похожих на раскаленные угли, и кто-то прыгнул на него, раздирая щеку. Вопя и приседая от страха, Григорий бросился подальше от проклятого места. Он бегал между деревьев, завывая и размахивая руками, но потом угомонился, сел под дерево и перестал воспринимать окружающее.
Кудесников нашел Мерседеса мирно спящим под деревом, в дупле которого он его оставил. Рядом валялись колбасные шкурки и разодранная пачка плавленого сыра. Судя по следам на морде, Мерс провел дегустацию этого продукта. Где он все это раздобыл и как сумел расстегнуть «молнию», оставалось загадкой. Арсений сунул руку в дупло, вытащил сумку и стал наводить порядок. Приходилось спешить, так как четверка, которую он не хотел упускать из виду, углубилась в лес уже довольно далеко.
Кудесников нашел Мерседеса мирно спящим под деревом, в дупле которого он его оставил. Рядом валялись колбасные шкурки и разодранная пачка плавленого сыра. Судя по следам на морде, Мерс провел дегустацию этого продукта. Где он все это раздобыл и как сумел расстегнуть «молнию», оставалось загадкой. Арсений сунул руку в дупло, вытащил сумку и стал наводить порядок. Приходилось спешить, так как четверка, которую он не хотел упускать из виду, углубилась в лес уже довольно далеко.
Убедившись, что молчаливая, как сфинкс, Ксения, пришибленный Веселовский и находящийся в прострации Синьков сели в автобус, который повез их обратно в Аркадьев, Кудесников с чистой совестью переключил свое внимание на Николая Никифоровича, о котором он до сегодняшнего дня вообще не слышал. Проводив подельников, тот остался на автовокзале, дождался ближайшего автобуса до Москвы и отбыл. Вместе с ним отчалили и Кудесников с Мерседесом.
Когда прибыли в столицу, Николай Никифорович прямиком направился в метро, доехал до Таганки, где, как оказалось, и проживал — в одном из старых домов недалеко от известного театра. Ни на какую встречу, вопреки собственным обещаниям, он с докладом не отправился.
Кудесникову пришлось озаботиться транспортным средством и взять ту развалюху, которую он оставлял в распоряжении Лизы. Слежка без колес слишком сложна.
Следующий день Арсений посвятил тому, чтобы выяснить род занятий любителя подземных приключений. И с удивлением узнал, что Николай Никифорович Мешков (именно так!) был профессором и преподавал историю будущим педагогам. Слежка ничего не добавила в унылую картину жизни преподавателя истории: дом — институт — дом. Пробежка по книжным магазинам. Поздний обед с женщиной, преподавателем того же вуза (роман, который, похоже, бурным не назовешь).
И лишь вечером произошло нечто, заслуживающее, на взгляд Кудесникова, самого пристального внимания. А именно — встреча Мешкова с весьма примечательным человеком. Встреча состоялась в заурядном кафе на Цветном бульваре, но зато собеседника Николая Никифоровича заурядным назвать было никак нельзя. Присевший за соседний столик тщательно загримированный Кудесников долго напрягал память: где же он видел это лицо? А он определенно его видел, и не раз. Но пока Мешков не назвал его имени-отчества, так и не вспомнил. Зато, услышав подобострастное «Добрый день, Дмитрий Вениаминович», понял, что рандеву у Николая Никифоровича не с кем-нибудь, а с самим господином Хлопушиным, известным бизнесменом и меценатом.
Из короткого разговора (говорили достаточно громко, не пришлось даже подключать технику) стало понятно — это и есть тот самый доклад, о котором Мешков упоминал еще там, в каменоломнях.
Некоторые фразы долетали до Арсения целиком: «Ничего не нашли. К сожалению. Но надо посмотреть другие места. Все-таки в рукописи это есть… Но первый раз все оказалось точно. Надо пробовать еще. Финансирование… Откладывать не будем. Огромное спас ибо…».
Выслушав доклад с бесстрастным лицом, Хлопушин поднялся и бросил Мешкову:
— Вам позвонят.
После чего развернулся и вышел. За его спиной тут же возникли два охранника, которые сопроводили бизнесмена и мецената до машины.
* * *— Лиза! — экспрессивно воскликнул Кудесников, позвонив своей секретарше. — Ты нужна мне как воздух! Я без тебя просто не могу.
— Но… Э-э-э… Видите ли, — пролепетала та. — Дело в том, что я уже… Как бы это выразиться… Мое сердце несвободно.
— При чем здесь твое сердце? — опешил тот. — Мне нужна твоя помощь в одном важном деле.
— Простите, босс Я думала…
— Подожди-подожди… Сердце несвободно? Неужели у тебя роман?! Ну и везение. Вокруг меня «все дышит весною и счастьем любви». Это случилось с тобой, вероятно, потому, что ты заскучала. Я ведь обещал тебе дать понюхать пороху, верно?
Желание нюхать порох исчезло у Лизы в связи с последними событиями напрочь. Однако признаваться в этом Кудесникову она не стала.
— Да, босс.
Кудесников неожиданно замолчал, потрясенный идеей, которая пришла ему в голову. Кажется, он догадался, кто убийца. От возбуждения сыщик едва не задохнулся и с трудом взял себя в руки.
— Собственно, я вот почему звоню. Отыщи Малахова и скажи ему: пусть едет к Виктории Сливке и вытрясет из нее все, что она знает об убийстве собственного мужа. И немедленно свяжется со мной. И еще… Впрочем, нет. Пока больше ничего, я сейчас заеду в офис, у меня назначена встреча. Ты приготовь там чай, кофе, сушки — что еще любят журналисты?
— Журналисты любят все, — успокоила его Лиза. — Не волнуйтесь, босс. Лицом в грязь я не ударю.
Кроме встречи с журналистом, у Арсения было еще одно дело в офисе. Он решил на всякий случай взять с собой оружие, но извлечь его из сейфа-тайника нужно все-таки самому. Лиза, конечно, человек надежный, но мало ли чего? Ворвутся вот такие, как Маврушкин, окажут моральное давление и развяжут ей язык.
Направившись в офис, он одновременно набрал номер справочной, выяснил телефон «Националя» и, когда ему ответили, спросил:
— Скажите, любезный, я могу поговорить с Арчибальдом Уэстлейком? Графом! — И когда его соединили, уже совершенно другим тоном заявил: — Арчи, старый пес, это я, твой дорогой друг Арсений Кудесников.
— Сэнья! — воскликнул граф, как и все иностранцы, произносивший русские имена со смешным акцентом. Кудесникову постоянно чудилось, что Арчибальд называет его не иначе как «свинья». — Я тебя ждать с великим нетерпением.
— Я тоже очень хочу с тобой выпить. Так ты вернулся в Москву за невестой, как и обещал? — спросил он.
— Да, да! У меня как раз сейчас свиданье с три русский невест, я есть выбирать какую-нибудь.
— С тремя сразу?! О нет, Арчи. Это не русские невесты, а продажные женщины. Немедленно гони их прочь.
— Согнать прочь? — удивился граф. — Если ты так советовать, Сэнья… Но они хорошенькие!
— И еще, Арчи. Помнишь, ты говорил, что я могу обращаться к тебе с любой просьбой? Так вот, настал момент истины. У тебя есть белый костюм? А та желтая тачка, названия которой я не смог запомнить? Нет, обойдемся без ботинок и бриллиантовых запонок. Тем более, размер ноги у тебя, как у японской гейши. Вы, аристократы, не знаете, что такое твердо стоять на земле.
Арсений торопился: День города, которого все аркадьевцы с таким нетерпением ждали, наконец наступил. Сыщик представлял себе Марьяну, которая нервничает с самого утра и кусает губы, размышляя, сдержит ли он слово. Ведь он обещал, что у нее будет самый завидный кавалер, какого только можно вообразить. Такой, что Константин Лебедев почувствует себя рядом с ним залежалым товаром.
Однако попадаться на глаза заместителю мэра после всего, что случилось в Доме культуры, Кудесникову не хотелось. Когда он вспоминал о том, как Гречишников свалился ему на руки, весь окровавленный, ему становилось здорово не по себе. Впрочем, он ни минуты не сомневался, что заместитель мэра не станет поднимать панику и торжества в честь Дня города состоятся.
Он подрулил к офисному зданию, пристегнул Мерса к цепочке и пустил на землю. Кот радостно потрусил ко входу — очевидно, соскучился по комфортному лежанию в кучах деловой корреспонденции. Охранник оказался новым, и при появлении необычной парочки у него вытянулось лицо. Арсений в который уже раз заметил, что с котом можно ходить куда угодно, не опасаясь, что тебя запомнят. Все внимание люди сосредотачивали на Мерее, который с важностью шествовал у хозяйской ноги.
Лиза встретила их сияющей улыбкой на пороге кабинета.
— Добрый день, босс, добрый день, киса.
Она присела на корточки и принялась тискать Мерса, тот тут же повалился на пол, принялся урчать и жмуриться. Кудесников сразу заметил, что на ней новый костюм — хорошенький такой, сочно-розовый, лёгкий, радостный, он ей очень шел. Черные туфли тоже куда-то делись, уступив место более нарядной паре обуви.
— О, Лиза! — воскликнул Арсений. — Ты у меня тут расцвела на преступлениях, как роза на навозной куче. Вот уж воистину, лямур все возрасты покорны, как говорят французы.
Не успели они с котом обосноваться в кабинете и внести туда струю свежего воздуха и энергии, как Лиза постучала в дверь.
— Да-да! — оживленно воскликнул Кудесников. — Входи, входи.
— Там к вам мужчина, — шепотом сказала секретарша. Она всегда понижала голос, когда приходил новый клиент. — Симпатичный и очень взволнованный. Сказал, что вы его знаете. Его фамилия Траскевич.
— Вот блин с вареньем! Как он меня нашел? Но — зови, Лиза, что поделаешь. Я сам лично выпустил этого джинна из бутылки. Сейчас он будет заставлять меня работать бесплатно, подводя под это требование высокие мотивы.
Траскевич вошел в кабинет, топая, как слон. Вероятно, это должно было продемонстрировать степень его решимости.
— Как вы меня нашли? — первым делом спросил Кудесников и с неудовольствием потряс руку нежданному гостю. Только влюбленных идиотов ему не хватало. — Принесло же вас именно сегодня!