Глава 16
Унижение и несправедливость, выпавшие на долю Аполонии, глубоко потрясли Леокадию. Она навещала сестру в лазарете и с глубокой печалью взирала на то, как прежде живая и веселая сестра теперь лежит, неподвижно уставившись в потолок, и все по большей части молчит. Через неделю после случившегося инспектор получил отставку. Лека из окна видела, как он покидал Институт. Сгорбившись, с небольшой поклажей, он медленно шел прочь от неприютных стен. Не оглядывался. Сел на извозчика, который его поджидал, и через мгновение исчез со двора и из жизни институток. Хорошо, что окна лазарета не выходили на эту сторону здания и бедная Аполония не видела душераздирающей картины.
Но самое противное было видеть явное торжество Тепловой и прочих противников реформ. Лека не могла смириться с тем, что так просто и легко побеждают тупые, завистливые, злобные. Однажды она снова пришла навестить сестру. Аполония лежала молча, повернувшись к стене, и как Леокадия ни пыталась ее растормошить, ничего не выходило. От скуки и тоски Лека поднялась и прошлась по лазарету. Доктор и лазаретная дама отлучились. На глаза девушке попалась книга для докторов. Там описывались симптомы болезней, методы лечения, лекарства. Лека лениво перелистывала страницы, потом заинтересовалась и лихорадочно дочитала книгу до конца. В этот момент в ее голове созрел дьявольский план мести. Простой, жестокий и унизительный. То, что нужно!
Она еще раз прочитала название лекарства и захлопнула книгу. Потом осторожно прошла в соседнюю комнату и открыла шкаф с лекарствами. Ага, вот оно! Лека схватила склянку и через миг уже снова сидела рядом с Аполонией. Та даже не заметила, что Леокадия отлучалась. Вошла лазаретная горничная и проводила девушку к выходу.
Следующий этап оказался длительным. Лека следила за Тепловой и выяснила, что та постоянно пьет какие-то капли. Пузырек носит с собой и часто ставит его на стол или подоконник. Однажды Теплова выполняла роль дежурной классной дамы и приглядывала за ученицами, повторявшими уроки после занятий. Она отлучилась по своей надобности. Вскоре пузырек капель исчез со столика, за которым она располагалась, а потом незаметно возник снова. Только очень внимательный взгляд мог бы увидеть, что его содержимое чуть-чуть изменилось на вид. Этот вечер Лека выбрала не случайно. На следующий день в Институте ожидали высоких гостей: членов императорской фамилии, может быть, саму Государыню, и членов Попечительского совета. Ожидалась раздача наград и подарков лучшим ученицам, педагогам и классным дамам. Теплова стояла в списке для награждения одной из первых. Она сама с гордостью поведала об этом девочкам.
На другой день весь Институт пребывал в радостном возбуждении. Как обычно бывало в таких случаях, надраили и вычистили все: классы и дортуары, лестницы и дверные ручки. Весь персонал, нарядный и взволнованный, ожидал приезда высоких гостей. Швейцар был в парадной ливрее. Девочки в пышных бантах-шу и коленкоровых передничках, с цветами в руках выстроились по пути следования гостей. Специально для гостей устроили выставку работ учениц. Тут были искусные вышивки, великолепные акварели, мастерски выполненные карты местности, ковры, подушки, шарфы. Гости проследовали в актовый зал, за ними вошли ученицы и персонал. Начальница в роскошном синем платье, классные дамы с высокими прическами – все волновались и радовались, предвкушая особые знаки отличия прямо из рук монаршей семьи. Среди классных дам застыла Теплова. И только одна Лека догадывалась, что та сейчас испытывала.
Лека внимательно прочитала медицинскую книгу и знала, что действие лекарства начинается только по прошествии определенного времени, то есть именно теперь. Спрятавшись за спинами подруг, она внимательно наблюдала за тем, как неожиданно Теплова вздрогнула, побелела, покраснела, беспомощно повела глазами. Непроизвольно прижала к животу руки. И тут ее призвали к получению награды.
Награды раздавала сама Государыня. Она брала с маленького подноса брошь с собственными инициалами, предназначаемую для подарка, и прикрепляла к груди классной дамы или сюртуку учителя. Медленно, словно не на своих ногах, Теплова через огромный актовый зал двинулась вперед. Начищенный до блеска паркет, высокие зеркала отражали ее неуверенную походку. Стоявшие рядом с изумлением и отвращением задвигали носами. Послышался странный звук, некое громкое, весьма недвусмысленное урчание. Именно в этот момент Теплова приблизилась к Государыне с серым окаменелым лицом, по которому градом катился пот. Та двинула бровями, ее лицо чуть искривилось. Императрица даже не успела толком приколоть брошь, как счастливая награжденная согнулась в три погибели, вроде как в знак признания, а затем попятилась задом. Присутствующие в недоумении лицезрели эту неприличную сцену. Конечно, желудочные конфузы иногда случаются с каждым, но чтобы именно в тот миг, когда тебе вручает награду сама Государыня!
Теплова поспешно, как могла, ретировалась и скрылась из зала. Она могла и не оборачиваться, чтобы увидеть, каким взглядом проводила ее начальница. Такое не прощается.
После церемонии только и разговоров было, что о нелепом конфузе Тепловой. Эта невероятная история затмила собой даже любимейшее увлечение институток – получить предмет, принадлежащий обожаемому лицу. А так как монаршие особы относились к самым обожаемым, то каждое их появление в Институте превращалось в настоящую охоту. Однажды Государыня обронила батистовый платок. Он мгновенно исчез с паркета и был растерзан воспитанницами на части. В другой раз девицы умудрились остричь собаку Государя и разобрали по клочочкам ее пушистую шерсть. Нынче не удалось заполучить ничего, и в этом тоже винили Теплову. Государыня была так неприятно поражена происшествием, что на сей раз ненадолго задержалась в стенах Института.
Злосчастная классная дама заперлась в своей комнате, там ее навестил доктор, а затем начальница. Прошло несколько дней, прежде чем она рискнула появиться на людях. Серое лицо, потухший взгляд, едва слышный голос говорили о том, что враг сломлен, повержен и дни ее в Институте сочтены. Девочки хихикали по углам, полагая, что так ей и надо. Лека торжествовала, правда, на какой-то миг ей даже стало жаль несчастную. Но тотчас же пред ее взором всплыло безучастное лицо сестры, потухший взгляд, понурые плечи Хорошевского, бредущего прочь. Нет, она поступила правильно. О своей благородной мести она не рискнула никому сказать, даже Аполонии. Почему-то Лека была уверена, что та не одобрит ее действий.
Месть удалась на славу. Теплова исчезла. Ходили разговоры, что начальница пристроила ее в какое-то богоугодное заведение доживать свой век.
Леокадия благополучно завершила обучение в Институте. Правда, она не оказалась ни в числе первых, ни вторых, ни десятых. Хотя могла бы, но озорной характер помешал ей. Начальство не чаяло, когда несносная младшая Манкевич покинет стены учебного заведения. Все три сестры причинили столько хлопот!
И вот, наконец, долгожданная свобода! Можно сколько хочешь валяться в постели, теплой и мягкой, сколь угодно кушать сладостей, фруктов, чего душа пожелает. Никто не зудит под ухом о манерах, прическе, реверансе. Впрочем, Леокадия и не заметила, как умение держаться на людях, следить за собой, правильно говорить и двигаться само приросло к ней, придало ее поведению упорядоченность. Но именно стремление к порядку вызывало в Леке резкое сопротивление. Поселившись в семье сестры, она скоро поняла, что тихая семейная идиллия, которой так восторгалась Аделия, ее раздражает. Вечное воркование над дочкой и мужем, хлопотливое порхание по дому. Какая скукотища! Антон Иванович, этот большой медведь, тоже хорош. У него только одна женщина на свете – его дорогая женушка. Все прочие для него просто не существуют. Лека из озорства принялась кокетничать с ним. Она слышала, что, когда в доме появляется молоденькая и хорошенькая родственница, глава семьи, случается, теряет разум под воздействием юных прелестей. Но Антон Иванович ее разочаровал. Однажды он пребольно щелкнул свояченицу по лбу, точно она нашкодивший мальчишка! С той поры отношения у них не заладились.
А Хорошевские? Как смешны и глупы они были оба, когда явились из деревни, только что обвенчавшись! Аделия плакала и обнимала их, Липсиц хмурился, а молодожены сидели на диване, держались за руки и все время улыбались. От них исходил такой свет, что не надо было зажигать лампы! Хорошевские прожили в доме Липсица непродолжительное время, пока не нашли квартиры. И за это время невозможно было пройти мимо их комнаты. Оттуда доносились то сдержанный смех, то радостная возня, то чмоканье.
Странно, но приятные перемены в жизни сестер вызывали у Леки только раздражение. И это несмотря на то, что она их очень любила! Почему, она и сама на первых порах не понимала. А окружающие тем более.
– Надо бы поскорее выдать замуж Леокадию, – говорил Антон Иванович сестре. – Она у нас какая-то… – он задумался, подбирая слово. – Дикая, что ли… Какая-то другая, не такая, как ты или Аполония. Необузданная, сумасбродная. И в голове у нее полный сумбур. Опасное это состояние для молодой девицы.
И Аделия принялась искать жениха для сестры. Однако все кандидаты, которые стали регулярно появляться в их доме, не производили на Леку ровным счетом никакого впечатления. Аделия невольно стремилась найти такого мужчину, чтобы брак Леокадии напоминал ее брак или брак Аполонии. Но именно это и не устраивало саму Леку. Правда, она еще смутно это осознавала. Но постепенно она все больше и больше убеждалась в том, что ее понимание любви совсем иное, чем у сестер. Забота о семействе, уважение и домашние хлопоты, супружеские ласки, постепенно затухающие, – это не любовь. Что угодно, но не любовь! Это способ жизни разнополых людей. А любовью зовется нечто иное. Но что?
Лека не могла ясно сказать, однако она чувствовала, какой должна быть ее любовь: чтобы перехватывало дыхание, чтобы кружилась голова, замирало сердце, как на огромной высоте. И жутко, и прекрасно. Ее любовь не может замыкаться на пеленках, домашних обедах и прочей чепухе. Она должна быть особой, подвигать на великие свершения. Такие чувства смутно бродили в душе молодой девушки. Она отвергала одного претендента за другим. Женихи слетались и разлетались. Но Аделия не унывала, полагая, что Лека еще очень молода, что ее пора еще придет и спешить не стоит.
Антон Иванович придерживался иной точки зрения. Он уже давно понял, что взвалил на себя слишком тяжелый груз ответственности за всех сестер Манкевич. Слава богу, с Аполонией все устроилось благополучно. Правда, поначалу Липсиц очень недоверчиво встретил нового родственника. Но по прошествии времени присмотрелся, потеплел и подружился с Хорошевским.
Идея пансиона тоже была встречена настороженно.
– Вы, друзья мои, люди, далекие от прагматизма, посему в два счета останетесь на бобах. Опять же мне придется присматривать за вашими деньгами!
Хорошевские долго искали живописное место, обустраивали пансион по своему замыслу, давали объявления в газетах и наконец открылись. Антон Иванович часто приезжал, смотрел, вникал во все текущие дела, до тех пор пока не убедился, что Хорошевские твердо встали на ноги и могут вполне самостоятельно вести дела.
С младшей сестрой все складывалось по-иному. Леокадия невольно вносила в их размеренную и спокойную жизнь суматоху и нервозность. Антон Иванович уж и не чаял, когда его непоседливую и непредсказуемую родственницу кто-нибудь поведет под венец и тем самым избавит его от забот и суеты в доме.
Лека была неглупой и сама понимала, что постепенно превращается в обузу для старшей сестры. Это придавало ее выходкам еще большую желчность и раздражительность. К тому же ее деятельная натура не могла мириться с бездельем. Она принялась искать себе занятие и нашла его: стала посещать музыкальные, поэтические вечера и салоны. В Институте Лека брала уроки музыки, иногда сочиняла стихи, принимала участие в ученических спектаклях. У нее это получалось неплохо, и потому она решила, что мир искусства именно то, что привнесет в ее скучающее существование смысл и живительную силу.
Тихий и благообразный дом банкира Липсица заполнили молодые люди и барышни. Они собирались в гостиной, бренчали на рояле, декламировали непонятные стихи с подвыванием. При этом требовали вина в непозволительных количествах, много курили! Их вид повергал в недоумение хозяйку дома. Таинственная бледность, изнуренный вид, потухший взгляд. Или, наоборот, они были слишком возбуждены и развязны, рассуждали нарочито громко о вещах, в которых, по мнению Аделии, мало что смыслили.
Семейные узы? Чепуха! Пережитки, кандалы, мешающие подлинным чувствам. Свободная, ничем не обремененная любовь – вот вершина, к которой должен стремиться каждый человек!
Антон Иванович терпел, терпел да и не выдержал. Между ним и Лекой состоялся очень эмоциональный разговор. Липсиц не желал, чтобы отныне его дом продолжал являться прибежищем для сомнительных личностей, пропагандирующих опасные идеи. Да и Леокадии вовсе не следует иметь с ними дело, если она желает сохранять репутацию добропорядочной девушки.
Лека вспылила. Ей указывают, как себя вести! Еще недавно она слышала подобное в стенах Института! Теперь ее снова и снова тыкают носом! Попрекают, что она портит репутацию семейства, пренебрегает домашними узами. В таком случае она может не обременять их своим присутствием. Извольте, выдайте ей положенные деньги, и она пустится в самостоятельное плавание по жизни.
Через месяц Леокадия Манкевич уже жила в небольшой съемной квартире и обустраивала жизнь по своему разумению. Липсиц действительно выдал некоторую часть причитающихся ей денег, но не все, чтобы не пустила по ветру. Лека довольно быстро нашла им применение. Скоро в столице появилось новое заведение, куда стали стекаться ее бывшие и новые друзья. «Трущобная кошка», так называлось это заведение, превратилась в клуб с маленьким рестораном, где коротали время те, кто считал себя непризнанным гением, чей талант не оценила пошлая и заскорузлая публика. Именно тут они находили достойных зрителей и слушателей. Так как в творческом мире непризнанных талантов оказалось много, «Трущобная кошка» никогда не пустовала и даже стала популярна.
Глава 17
Сердюков распахнул дверь и ворвался в гимнастический зал. Поначалу он не смог ничего разглядеть: зал освещался только луной, любопытно глядевшей в высокое окно. И лишь через некоторое мгновение он с изумлением увидел Тезауруса. Учитель висел на шведской стене на вытянутых руках. Причем к его ногам были привязаны гири, а руки продеты в кожаные ремни, чтобы было удобно держаться. Рядом стоял табурет, с помощью которого Мелих, вероятно, и влезал в странную конструкцию. При виде посторонних он дернулся и попытался быстро освободиться, но запутался и повис в еще более неудобной позе.
– Когда человек находится в таком странном состоянии тела, трудно желать ему доброй ночи, не так ли? – Сердюков иронично усмехнулся и приблизился к учителю. – Желаете ли вы, чтобы я помог вам высвободиться из тисков Лаокоона?
Мелих еще раз дернулся, но безуспешно. Сердюков помог ему вытащить руки из ремней и отвязать гири. Учитель устало приземлился на пол. И тут же на полу полицейский увидел небольшую книжицу. Тезаурус попытался подхватить ее с пола раньше следователя, но изнурительное упражнение явно отразилось на координации его движений. Следователь оказался быстрее. Пролистав брошюру, он вернул ее владельцу с явным сожалением, что этот человек, по-видимому, не является тем самым карликом. Переводная книжка предлагала мужчинам, которых Создатель обделил ростом, воспользоваться новыми чудодейственными способами увеличения роста. Надо ежедневно по часу, а то и более, висеть с гирями на ногах, тем самым вытягивая себя в длину. Так как в дневное время делать упражнения было невозможно, то Мелих во избежание насмешек и пересудов приходил в гимнастический зал ночью. Еженощно он выполнял упражнения с надеждой превратиться в рослого красавца мужчину.
Он поведал свою историю следователю с особой грустью, так как сам Сердюков отличался высоким ростом и ему были чужды такие страдания.
– А ведь вы, сударь, не только родственник директора, не так ли?
– Вы верно угадали, Осип Осипович. Я действительно служу в полиции и нынче занимаюсь тем странным карликом, который не дает покоя воспитанницам пансиона.
– И пропажей господина Хорошевского?
Мелих растирал руки, затекшие от жестких ремней.
– С чего вы взяли, что он пропал?
– Я хорошо и давно знаю Андрея Викторовича. Тут многие полагают, что супруги рассорились и он просто ушел от жены. Андрей никогда не смог бы так поступить. Он иной человек – честный, открытый и искренний. Он никогда не стал бы делать того, что навредило бы пансиону. Ведь это его воплощенная мечта, его детище. Он создал такое учебное заведение, в котором девушки получают прекрасное образование, но при этом оно лишено тех излишних строгостей, которыми славился Институт.
Великая удача для него, что его супруга оказалась его единомышленником и другом. Не пожалела своих денег для воплощения мужниной мечты. Сказочная женщина! Я знал ее еще девушкой, воспитанницей Института. А что касается ваших подозрений, хоть они для меня и чрезвычайно обидны, но я вас прекрасно понимаю. Естественно, как человек маленького роста я должен был вызвать подозрения. В частности, и это обстоятельство подвигло меня на телесные экзекуции. Но уверяю вас, я лучше разорву себя на части неподъемными гирями, чем нарушу свой человеческий и учительский долг. Нет, Мелих никогда не опустится до того, чтобы подсматривать за ученицами или пугать их! К тому же я собираюсь жениться, вернее, хотел бы посвататься к одной замечательной особе. Поэтому чистота репутации для меня важна вдвойне. Да вот беда, моя избранница выше меня на голову. Собственно, это и есть главная причина, почему вы застали меня за таким странным занятием.