– Она об этом не говорит, – сказал Ричер.
– Грустно.
– Да уж.
Карла Диксон повернулась к нему, Ричер обнял ее и крепко прижал к себе. От нее восхитительно пахло. Волосы окутывал едва уловимый запах шампуня. Ричер поднял ее в воздух и медленно закружил. Она казалась легкой, хрупкой и тоненькой. У нее была узкая спина. Кожа под черной шелковой блузкой излучала тепло. Ричер снова поставил ее на ноги, она выпрямилась и поцеловала его в щеку.
– Как же я скучала по всем вам!
– Я тоже, – сказал Ричер. – Я и сам не понимал, как сильно соскучился.
– Тебе нравится жизнь после армии? – спросила она.
– Да, очень нравится.
– А мне – нет. Но может быть, тебе лучше меня удалось перестроиться.
– Я не знаю, удалось ли мне перестроиться. И вообще что со мной происходит. Я смотрю на вас, и мне кажется, будто я еле-еле держусь на плаву. Или вообще тону. А вы все прекрасно плаваете.
– Ты действительно на мели?
– У меня практически ни гроша.
– У меня тоже, – призналась она. – Я зарабатываю триста тысяч в год и едва свожу концы с концами. Такова жизнь. Но ты в эти игры не играешь.
– Обычно меня это устраивает. Пока не приходится возвращаться в реальность. Нигли положила на мой банковский счет тысячу тридцать долларов.
– Намек на радиокод десять-тридцать? Умница.
– И чтобы я смог купить билет на самолет. Без ее денег я бы все еще добирался сюда автостопом.
– Ты бы шел пешком. Никто в здравом уме не посадит тебя в свою машину.
Ричер посмотрел на себя в старое запятнанное зеркало: шесть футов пять дюймов, двести пятьдесят фунтов, ладони огромные, точно замороженные индюшки, вздыбленные волосы, щетина на щеках, обтрепавшиеся манжеты рукавов, закатанных на предплечьях, как у чудовища Франкенштейна.
Бродяга.
«Из большой зеленой машины – и сюда!»
– Можно задать тебе вопрос? – спросила Диксон.
– Валяй.
– Я всегда хотела, чтобы мы были чем-то большим, чем просто сослуживцы.
– Кто?
– Ты и я.
– Это было утверждение, а не вопрос.
– Ты чувствовал то же самое?
– Честно?
– Пожалуйста.
– Да, то же самое.
– Так почему же мы ничего такого не делали?
– Это было бы неправильно.
– Мы игнорировали кучу других правил.
– Это разрушило бы наш отряд. Остальные завидовали бы.
– Включая Нигли?
– В определенном смысле.
– Мы могли хранить наши отношения в тайне.
– Размечталась, – усмехнулся Ричер.
– Мы можем сейчас сделать это и никому не говорить. У нас есть три часа, – сказала Диксон и, не дождавшись ответа, добавила: – Извини. Просто все эти кошмарные события заставляют меня думать о том, что жизнь коротка.
– А отряд все равно разрушен.
– Именно.
– Разве у тебя никого нет на Востоке?
– Сейчас нет.
Ричер подошел к кровати. Карла встала рядом, касаясь бедром его бедра. Семь листков бумаги по-прежнему лежали в строгом порядке на покрывале.
– Хочешь еще на них посмотреть? – спросил Ричер.
– Сейчас не хочу, – ответила Диксон.
– Я тоже. – Он собрал листки и положил на ночной столик под телефон. – Ты уверена насчет этого?
– Вот уже пятнадцать лет.
– Я тоже. Но это должно остаться тайной.
– Согласна.
Он обнял ее и поцеловал. Прикосновение языком к ее зубам подарило ему новые ощущения. Пуговички на ее блузке были маленькими и неудобными.
Глава 26
Потом они лежали в кровати, и Диксон сказала:
– Пора снова заняться делом.
Ричер перекатился, чтобы взять листки со столика, но Диксон остановила его:
– Нет, давай попробуем сделать это в уме. Мы сумеем больше увидеть.
– Ты так думаешь?
– Всего чисел сто восемьдесят три, – сказала она. – Расскажи мне про сто восемьдесят три как про число.
– Оно не относится к простым, – ответил Ричер. – Делится на три и шестьдесят один.
– Какая разница, простое оно или нет?
– Умножь его на два, и получится триста шестьдесят шесть, а это количество дней в високосном году.
– Значит, это половина високосного года?
– Но не на семи листках, – сказал Ричер. – Половина любого года – это шесть месяцев и шесть листков.
Диксон замерла.
Ричер подумал:
«Полгода.
Половина года.
И куча возможностей.
Двадцать шесть, двадцать семь».
– Сколько дней в половине года? – спросил он.
– Обычного года? Зависит от того, о какой половине идет речь. Либо сто восемьдесят два, либо сто восемьдесят три.
– Как ты получаешь половину?
– Делю на два.
– А если умножить результат на семь двенадцатых?
– Получится больше половины.
– А если умножить то, что получилось, на шесть седьмых?
– Получится опять ровно половина. Сорок две восемьдесят четвертых.
– Вот видишь!
– Я что-то не понимаю…
– Сколько в году недель?
– Пятьдесят две.
– Сколько рабочих дней?
– Двести шестьдесят при пятидневной рабочей неделе, триста двенадцать при шестидневной.
– А сколько дней в семи месяцах при шестидневной рабочей неделе?
Диксон на минуту задумалась.
– Зависит от того, о каких семи месяцах идет речь. И куда попадают воскресенья. И каким днем недели будет первое января. А еще от того, какие семь месяцев тебя интересуют: идущие подряд или разрозненные.
– Посчитай, Карла. Есть только два возможных ответа.
Диксон помолчала немного.
– Сто восемьдесят два или сто восемьдесят три.
– Совершенно верно, – подтвердил Ричер. – Семь листков – это семь месяцев, состоящих из шестидневных рабочих недель. Причем в одном из длинных месяцев было четыре воскресенья. Отсюда аномалия в двадцать семь дней.
Диксон выскользнула из-под простыни и, не одеваясь, подошла к своему портфелю, из которого достала кожаный органайзер. Она открыла его, положила на кровать, взяла листки со стола и выстроила в линию под органайзером. Семь раз подняла и опустила глаза.
– Этот год, – сказала она. – Последние семь календарных месяцев. До самого конца последнего месяца. Если убрать воскресенья, получится три месяца по двадцать шесть дней, затем один, в котором было двадцать семь, и еще три по двадцать шесть.
– Вот видишь, – сказал Ричер. – Какие-то цифры по шестидневной рабочей неделе становились все хуже и хуже за последние семь месяцев. Какие-то результаты. Мы уже прошли половину пути.
– Легкую половину, – добавила Диксон. – А теперь скажи мне, что означают цифры.
– Что-то должно было происходить девять, десять, двенадцать или тринадцать раз в день с понедельника по субботу, но не всегда получалось как задумано.
– И что же это такое?
– Я не знаю. Что происходит десять или двенадцать раз в день?
– Могу точно сказать, что речь не идет о производстве «форда» модели «Т». Это должно быть что-то маленькое. Или профессиональное. Вроде записи к зубному врачу. К адвокату. Или парикмахеру.
– Около офиса Франца есть маникюрный салон.
– Они принимают гораздо больше клиентов за день. И какое отношение могут иметь ногти к исчезновению четырех людей, а также к сирийцу с четырьмя фальшивыми именами?
– Понятия не имею, – ответил Ричер.
– Я тоже, – сказала Диксон.
– Нам нужно принять душ и одеться.
– После.
– После чего?
Диксон не ответила, лишь молча подошла к кровати, прижала Ричера к подушке и снова поцеловала.
В двух тысячах горизонтальных миль и семи вертикальных милях от них темноволосый мужчина, называвший себя Эланом Мейсоном, сидел в передней части «Боинга-757», принадлежащего авиакомпании «Юнайтед эрлайнз» и совершающего перелет из нью-йоркского аэропорта Ла Гуардиа в Денвер, штат Колорадо. Он занимал место 3А, на ручке его сиденья стоял на подставке стакан газированной минеральной воды, а на коленях он держал развернутую газету. Он смотрел в окно, на ослепительно-белые облака внизу.
А в восьми милях к югу от них мужчина в темно-синем костюме, сидящий за рулем темно-синего «крайслера», ехал за Нигли и О’Доннелом, которые возвращались из отделения «Херца» в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Он пристроился за ними, когда они вышли из отеля «Беверли Уилшир». Предположив, что они собираются улететь, он решил проследить за ними до терминалов. Когда О’Доннел снова повернул на север по Сепульведа, мужчине в «крайслере» пришлось приложить немалые усилия, чтобы их не упустить. А потому он всю дорогу находился в десяти машинах от них, что было хорошо с точки зрения незаметной слежки.
Глава 27
– У нас ничего нет, – сказал О’Доннел.
– Нужно смотреть фактам в лицо, – поддержала его Нигли. – След давно остыл, и у нас нет никакой полезной информации.
Они собрались в спальне Карлы Диксон. Там, где ночевал Леонардо Ди Каприо. Постель была заправлена. Ричер и Диксон приняли душ и оделись, они даже успели высушить волосы. И стояли достаточно далеко друг от друга. Семь распечаток электронных таблиц лежали на туалетном столике. Никто не оспаривал, что они соответствуют последним семи календарным месяцам. Но никто так и не сумел догадаться, как использовать эту информацию.
Диксон посмотрела на Ричера и спросила:
– Как будем действовать дальше, босс?
– Сделаем перерыв, – ответил Ричер. – Мы что-то пропустили. В наших рассуждениях есть какой-то изъян. Мы вернемся к этим проблемам через некоторое время.
– Раньше мы никогда не делали перерывов.
– Раньше у нас было на пять пар глаз больше.
Человек в темно-синем костюме докладывал:
– Они перебрались в «Шато Мармон». Теперь их четверо. Появилась Карла Диксон. Они все собрались здесь.
Он выслушал ответ своего босса, представляя, как тот стоит перед зеркалом и разглаживает ладонью галстук.
Ричер отправился пройтись на запад по Сансет. Одиночество по-прежнему было его естественным состоянием. Он вытащил из кармана деньги и пересчитал. Осталось совсем немного. Он зашел в магазин сувениров и отыскал стойку, где по сниженным ценам продавались рубашки. Мода и стиль прошлого года. Или прошлого десятилетия. На конце стойки висели голубые рубашки с белым рисунком, сшитые из какой-то блестящей ткани искусственного происхождения, с широким воротничком и короткими рукавами. Ричер выбрал одну из них. Такую рубашку мог бы надеть его отец, отправляясь поиграть в боулинг в пятидесятых годах прошлого века. Только эта рубашка была на три размера больше: Ричер был значительно крупнее своего отца. Он нашел зеркало и приложил вешалку с рубашкой к подбородку. Создавалось впечатление, что рубашка ему подойдет, даже по ширине плеч. А короткие рукава решали другую проблему – обычно подобрать рубашку с достаточно длинными рукавами было совсем не просто. Его руки напоминали конечности гориллы, только длиннее и толще.
Вместе с налогом рубашка стоила двадцать один доллар. Ричер заплатил в кассу, оторвал ярлыки, снял свою старую рубашку и тут же надел новую, не заправляя ее в брюки. Он повел плечами – если не застегивать верхнюю пуговицу, рубашка идеально ему подходила. Короткий рукав плотно обхватывал бицепсы, но не настолько, чтобы помешать крови циркулировать.
– У вас есть мусорная корзина? – спросил Ричер.
Продавец наклонился и вытащил из-под прилавка круглый металлический контейнер с белым пластиковым мешком внутри. Ричер свернул старую рубашку и бросил в контейнер.
– Где здесь поблизости парикмахерская? – спросил он.
– В двух кварталах на север, – ответил продавец. – Нужно подняться по склону. Там, рядом с продуктовым магазином, чистят туфли и стригут.
Ричер молча слушал.
– Это Лавровый Каньон, – добавил продавец, словно это что-то объясняло.
В продуктовом магазине продавали пиво из холодильника и кофе в запечатанных стаканах. Ричер выбрал стакан среднего размера с черным кофе и направился к креслу парикмахера. Оно было старомодным, из красного винила в крапинку. На раковине лежали опасные бритвы, рядом стоял стул, где можно было почистить обувь. В кресле сидел худощавый парень в майке. На его руках виднелись следы иглы. Он поднял голову и наморщил лоб, словно пытаясь оценить стоящую перед ним задачу.
– Давайте я угадаю, – сказал он. – Побрить и подстричь?
– И сколько вместе? – спросил Ричер.
– Восемь долларов, – ответил парень, Ричер еще раз проверил свой карман.
– Десять, – предложил он. – Вместе с чисткой туфель и кофе.
– Это будет стоить двенадцать.
– У меня всего десять.
Парень пожал плечами.
– Ну ладно.
«Лавровый Каньон», – подумал Ричер.
Через тридцать минут он расстался с последним долларом, но его туфли стали чистыми, а лицо гладким. Кроме того, ему практически обрили голову. Ричер попросил стандартную военную стрижку, но парень подстриг его еще короче, и получилось как в морской пехоте, причем не как у ветерана. Ричер немного подождал, а потом еще раз посмотрел на руки парня.
– А где здесь можно вмазать?
– Но вы сами не употребляете, – заметил парень.
– Для друга.
– У вас нет денег.
– Я могу достать.
Парень пожал плечами и ответил:
– Около галереи восковых фигур всегда можно что-нибудь найти.
Ричер прошел обратно два квартала и вошел в отель с заднего входа. По дороге ему попался темно-синий «Крайслер 30 °C», припаркованный у тротуара. За рулем сидел человек в темно-синем костюме. Цвет костюма почти идеально соответствовал цвету корпуса автомобиля. Водитель чего-то ждал, он выключил двигатель. Ричер пришел к выводу, что это заказная машина. Лимузин. Наверное, «Крайслер» предложил компании более выгодные условия, чем «Линкольн», и соответствующим образом переодел водителей, чтобы выделяться на рынке. Ричер знал, что в Лос-Анджелесе суровая конкуренция в сфере проката лимузинов. Он где-то об этом читал.
Диксон и Нигли вежливо одобрили его новую рубашку, но О’Доннел над ней посмеялся. И все повеселились, глядя на его стрижку. Ричеру было все равно. Краем глаза он уловил свое отражение в зеркальце Диксон и неохотно признал, что парикмахер немного перестарался. Впрочем, Ричер был рад, что дал им возможность немного отвлечься. В ближайшее время на веселье рассчитывать не приходилось. В течение двух лет они вместе расследовали преступления, порой весьма отвратительные, порой совершаемые из корыстных побуждений, порой жестокие, порой ужасные, и при этом шутили, как шутят полицейские во всем мире. Черный юмор. Универсальный способ бегства от реальности. Однажды они нашли полуразложившееся тело с садовой лопаткой, вонзенной в то, что осталось от головы. Они тут же окрестили труп Дагом[5] и смеялись до упаду.
Позднее, во время военного суда, Стэн Лоури ошибся и использовал прозвище убитого вместо настоящего имени. Главный военный прокурор его не понял. Тогда Лоури рассмеялся и сказал: «Ну, как «копать»! С лопатой в голове! Понимаете?»
Но теперь никто не смеялся. Когда такое происходит с кем-то из твоих близких, тебе не до смеха.
Таблицы вновь были разложены на кровати. Сто восемьдесят три дня за семь месяцев. 2197 событий. Рядом лежал еще один листок, исписанный почерком Диксон. Она сделала экстраполяцию до трехсот четырнадцати дней и 3766 событий за год. Ричер предположил, что она устроила для Нигли и О’Доннела мозговой штурм на тему «Какие события случаются 3766 раз за триста четырнадцать дней в году». Однако оставшаяся часть листка была пустой. Никто ничего не сумел придумать. Страница с пятью именами пристроилась на подушке. Она лежала так, словно кто-то ее изучал, а потом небрежно отбросил в сторону.
– Должно быть еще что-то, – сказал О’Доннел.
– Что именно тебе нужно? – спросил Ричер. – «Конспекты Клиффа»?[6]
– Я хочу сказать, что не вижу здесь ничего такого, из-за чего должны были умереть четыре человека.
Ричер кивнул.
– Согласен. Мы располагаем не слишком многим. Плохим парням досталось все остальное: компьютеры Франца, его картотека, список клиентов, записная книжка. Мы видим лишь верхушку айсберга. Фрагменты. Как при археологических раскопках. Однако нам нужно к этому привыкнуть, потому что на большее рассчитывать не приходится.
– Так что же нам делать?
– Отказаться от прежних привычек.
– Каких привычек?
– Спрашивать у меня, что делать. Завтра меня здесь может не быть. Представляю себе, на каком взводе сейчас эти парни. Вам пора начинать думать самостоятельно.
– А до этого что нам делать?
Ричер не стал отвечать на последний вопрос. Он повернулся к Карле Диксон и спросил:
– Когда ты брала напрокат машину, ты позаботилась о дополнительной страховке?
Она кивнула.
– Ладно, сделаем еще один перерыв, – сказал Ричер. – А потом пообедаем. Я угощаю. Что-то вроде последнего ужина. Встретимся через час в вестибюле.
Ричер взял «форд» Диксон и поехал на восток по бульвару Голливуд. Он миновал Музей развлечений и Китайский театр Манна. Свернул налево, на Хайленд, и оказался двумя кварталами западнее бульвара Голливуд и Вайн-стрит, где раньше обычно происходили нехорошие вещи. Теперь они, похоже, перебрались в другое место. Обычное дело. Полицейским никогда не удается одержать окончательную победу. Противник просто перемещается на пару кварталов.
Ричер остановил машину. За галереей восковых фигур находился широкий проезд. Точнее, пустой участок, засыпанный гравием и ничем не огороженный. Раньше водители использовали его для разворота, а теперь дилеры приспособили для мобильной торговли. Все было организовано довольно просто, по обычной трехсторонней схеме. Покупатель въезжал на площадку и притормаживал. К нему подходил ребенок не старше одиннадцати лет. Водитель делал заказ и отдавал деньги. Ребенок бегом относил деньги человеку с мешком, а потом брал товар у дилера. Между тем машина покупателя описывала медленный полукруг по площадке и встречала ребенка на другой стороне. Получив товар, покупатель уезжал. Ребенок возвращался на прежнее место и ждал следующего клиента.