Пол Сассман Лабиринт Осириса
© Paul Sussman, 2012
© Перевод. А.А. Соколов, 2013
© Издание на русском языке AST Publishers, 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Пролог
Луксор, Египет: западный берег Нила, 1931 г.
Не реши парнишка попробовать порыбачить в новом месте, он не услышал бы криков слепой девушки из соседней деревни и не увидел бы того монстра, который на нее напал.
Обычно он ловил рыбу ниже по течению в маленькой затоке с поросшими пальмами берегами, куда подходил нильский паром. Но в этот день по совету двоюродного брата Мехмета, который утверждал, что видел на мелководье косяки гигантских булти – нильских телапий, перешел выше – за дальние тростниковые поля Байрата на узкий песчаный берег, укрытый от глаз густой рощицей. Место ему понравилось, и парень тут же забросил удочку. Но едва крючок коснулся воды, как послышался едва различимый девичий голос:
– Ла, минфадлак! Нет, пожалуйста!
Парень, насторожившись, поднял голову, а его лесу тем временем потянуло течением.
– Пожалуйста, не надо, – снова раздался голос. – Я боюсь.
А затем он услышал смех. Смеялся мужчина.
Парень положил удочку и, взобравшись по илистому берегу, оказался в пальмовой рощице. Голос доносился с ее южного края. Он повернул в ту сторону и пошел по узкой грязной тропинке, осторожно ступая, чтобы не наделать шума и не потревожить прячущихся в траве рогатых гадюк, укус которых смертелен.
– Нет! – послышалось опять. – Ради Бога! Умоляю!
Снова смех. Безжалостный. Насмешливый.
Парень остановился и на случай, если придется защищаться, поднял с земли камень. Затем двинулся дальше по тропинке, которая, дойдя до середины рощицы, снова повернула к берегу. Слева блеснул Нил, меж стволами пальм мелькнула полоска текучей, как ртуть, воды, но девушки и ее мучителя нигде не было видно. И лишь на краю рощицы, когда деревья расступились, он ясно увидел, что происходит.
Путь ему пересекала широкая дорога, сбегавшая с рисовых полей вниз к реке. На дороге стоял мотоцикл. Возле него, хорошо различимые в серебристом свете луны, маячили две фигуры. Тот, кто был крупнее, стоял на коленях к парню спиной. На нем была европейская одежда: брюки, сапоги и, хотя ночь была теплой, заляпанная грязью кожаная куртка. Он прижимал к земле маленькую, хрупкую фигурку в черной джеллабе[1]. Девушка, казалось, не сопротивлялась, просто лежала, словно оцепенев, ее лица не было видно за массивным торсом насильника.
– Пожалуйста, – простонала она. – Не обижай меня.
Парень хотел крикнуть, но испугался. Вместо этого сделал несколько неслышных шагов вперед и по-прежнему с камнем в руке присел на корточки за кустом олеандра. Теперь он хорошо разглядел девушку и узнал ее. Ею оказалась Иман эль-Бадри, слепая из деревни Шейх Абд эль-Курна. Над ней постоянно смеялись, потому что вместо того, чтобы заниматься женскими делами – стирать, убираться, готовить еду, – она проводила дни в храмах, где, стуча палкой, ходила и трогала вырезанные на стенах древние рисуночные письмена, которые, как утверждали люди, могла прочесть на ощупь. Иман-ведьма – так ее дразнили. Иман-дуреха.
– Я боюсь, – повторила девушка. – Пожалуйста, не обижай меня.
– Не стану, если будешь слушаться, малышка.
Это были первые слова, которые произнес мужчина. Или по крайней мере первые, которые услышал парень. Голос был гортанным и хриплым, он говорил по-арабски с сильным акцентом. Мужчина снова рассмеялся, стянул с головы девушки платок, провел рукой по волосам. Она начала всхлипывать.
Парень хотя и до смерти напугался, но понимал, что необходимо что-то предпринять. Прикинув расстояние между собой и двумя фигурами, он замахнулся, готовый запустить камнем в голову насильника.
Но прежде чем успел это сделать, мужчина поднялся, повернулся, и луна осветила его лицо.
У парня перехватило дыхание. Это было лицо упыря. Вместо глаз маленькие черные дыры. Губ нет, только зубы, необыкновенно большие и белые, как звериная пасть. Кожа до прозрачности бледная, щеки такие впалые, словно им хотелось вообще исчезнуть с отвратительного лица.
Парень его узнал – до него доходили слухи: это хавага, иноземец, который работал на захоронениях. Там, где у человека должно быть лицо, у него пустое место. Злой дух, говорили люди, бродит по ночам, пьет кровь, затем неделями пропадает в пустыне, где общается со своими приятелями-демонами. Парень сморщился, подавляя желание закричать.
– Аллах, спаси меня, – пробормотал он. – Милостивый Аллах, отведи от меня злого духа.
На мгновение парню показалось, что каким-то неосторожным движением он выдал себя, потому что хавага сделал шаг вперед, посмотрел прямо на куст, где он прятался, и, прислушиваясь, повел головой. Секунды бежали одна за другой – мучительные секунды. Затем с тихим скрипучим смешком, напоминавшим ворчание собаки, мужчина пошел к мотоциклу. Его жертва Иман поднялась на ноги, по-прежнему всхлипывая, хотя теперь тише.
Дойдя до мотоцикла, мужчина достал из кармана куртки бутылку, вытащил зубами пробку и изрядно глотнул. Рыгнул, сделал еще глоток, сунул бутылку в карман и что-то достал из другого. Парень разглядел ремешки и пряжку и решил, что это мотоциклетный шлем. Но насильник не стал надевать его на голову, а встряхнул, хлопнул ладонью, приставил к лицу и застегнул ремешки на затылке. Предмет оказался кожаной маской, закрывавшей лицо от лба до подбородка с отверстиями для глаз и рта. Вид монстра стал еще более фантастическим, чем без маски, которой он старался прикрыть свое уродство. И парень, тихо втянув в себя воздух, затаился от страха. Мужчина снова повернулся в его сторону, поводя скрытыми за маской глазами, словно смотрел из пещеры. Затем взялся за руль мотоцикла и поставил ногу на стартер.
– Никому не говори! – крикнул он по-арабски девушке. – Поняла? Никому! Это наш секрет.
Он нажал на стартер, и мотор ожил. Пару раз крутанул ручку газа, прибавляя обороты, затем наклонился и, порывшись в притороченной к багажнику мотоцикла сумке, что-то достал оттуда. Парень не сумел разглядеть, что это было: то ли пакет, то ли небольшая книга. Затем мужчина вернулся и, схватив рукой джеллабу девушки, сунул загадочный предмет в складки черной материи. Парень с отвращением увидел, что он, приобняв девушку за затылок, привлек ее лицо к своему. Иман пыталась отвернуться, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, словно задыхаясь от прикосновений кожаной маски к своему лицу. Наконец насильник оставил ее в покое и вернулся к мотоциклу. Покачал переднюю и заднюю вилки, надел очки, закинул ногу на сиденье и, крикнув: «Это наш маленький секрет!» – включил передачу и, с ревом выкатив на дорогу, скрылся в облаке пыли.
Парень был так напуган, что прошло несколько минут, преж де чем он решился двинуться с места. И только когда звук мотора затих и ночь снова погрузилась в молчание, он поднялся на ноги. Слепая уже подобрала платок и приводила в порядок волосы. При этом она что-то бормотала, издавая странные, тонкие звуки. Парень мог бы подумать, что она смеется, если бы не видел, что с ней произошло. Он хотел подойти к Иман, сказать, что все в порядке, что теперь кошмар позади, но решил, что еще больше ее смутит, если она узнает, что он стал свидетелем ее позора. Он остался на месте и наблюдал, как девушка шарила в траве в поисках своей палки, а затем, постукивая ею, стала искать путь к ведущей от реки дороге. Она прошла метров пятьдесят, но внезапно повернулась и посмотрела прямо на него.
– Салям! – крикнула она и, словно защищаясь, вцепилась свободной рукой в джеллабу. – Здесь кто-нибудь есть?
Парень затаил дыхание. Девушка крикнула снова. Ее незрячие глаза напряженно вглядывались в темноту. Затем она сделала шаг и продолжила путь. Парень подождал, пока она завернет за поворот и ее скроет тростник. И только после этого вернулся через пальмовую рощу на тропинку вдоль Нила и, позабыв удочку, бросился бежать. Он точно знал, что ему следовало сделать.
С полулитровым мотором и трехступенчатой коробкой передач «стармей-арчер», мотоцикл «роял-энфилд» модели «дже» развивает скорость больше шестидесяти миль в час. На европейском асфальтированном шоссе можно выжать все семьдесят. Но в Египте, где самые лучшие дороги скорее напоминают слегка приглаженную колею, он редко ездил быстрее тридцати. Но этим вечером все обстояло иначе. Вечер выдался особенным. Спиртное и эйфория лишили его осторожности, и стрелка спидометра скакнула к сорока пяти. Мотоцикл с ревом несся на север через тростниковые и кукурузные поля, Нил остался справа, и громоздившаяся к небу горная гряда Тебана уводила его налево. Седок часто прикладывался к бутылке и, неверно выводя мотив, пел одну и ту же песню.
Большинство деревушек на западном берегу стояли в безмолвии – селения-призраки, – их обитатели феллахи давно отправились спать, и их жилища из сырцового кирпича были темны, как гробницы. Только в Эсбе сохранились признаки жизни. Там праздновали Маулид[2] и несколько полуночников задержались на улице: два старика сидели на лавке, попыхивая кальяном – шишой, дети швыряли камнями в верблюда, продавец сладостей катил домой пустую тележку. Люди повернули головы к тарахтящему мотоциклу и с подозрением посмотрели на седока. Продавец сладостей что-то крикнул, а один из мальчишек поднес указательный палец ко лбу, жест, означающий, мол, это шайтан, дьявол. Мотоциклист, не обратив на них внимания, проехал мимо – он привык к таким оскорблениям, – и до конца деревни за ним гналась свора собак.
– Паршивые шавки! – прикрикнул он на них.
На перекрестке он повернул налево и поехал на восток – прямо в сторону горного массива, где в лунном свете отливали оловом крутые склоны. Лик гор, словно белые вены, испещрили узкие тропинки. Некоторыми пользовались еще строители гробниц, когда три тысячи лет назад шагали через хребет к вади[3] Бибан эль-Мулюк, в Долину царей. В последние годы он множество раз исходил эти тропинки, чем ставил в тупик археологов и других европейцев, которые недоумевали, почему он не берет ослика, если ему хочется полюбоваться видами. Его понимал один Картер, но даже он начал превращаться в буржуа. Ему стала нравиться лесть. В нем появилась манерность. Упрямство и вспыльчивость вытерпеть можно, а вот жеманство – никогда. Дурачье они все! Он им покажет! Он уже им показал, хотя они еще об этом не знают.
Мотоциклист подъехал к Колоссам Мемнона, притормозил и поднял бутылку, словно предлагая шутливый тост, затем опять прибавил скорость и продолжал путь на север по изгибам дороги – мимо разрушенных усыпальных храмов, выстроившихся у подножия массива. Многие представляли собой лишь темные груды разбросанных блоков и сырцового кирпича, едва отличимые от окружающего пейзажа. Лишь храмы Хатшепсут, Рамсеса II и дальше Сети I сохранили остатки первоначального величия – престарелые куртизанки, зарабатывающие на воспоминаниях о красоте дней своей юности. И разумеется, грандиозный заупокойный храм Рамсеса III на юге, в Мединет-Абу, где мотоциклист впервые увидел слепую девушку и с тех пор в его жизни все переменилось.
«Я сделаю ее своей, – подумал он тогда, подглядывая за ней из-за колонны. – Мы соединимся навсегда».
Так оно и будет. Навсегда. Вот что помогало ему выдержать одинокие месяцы под землей – воспоминания о ее лице и маленький надушенный платок, который он носил с собой. «Мое сокровище» – так он ее называл. Более лучистое, чем все золото Египта. И более драгоценное. И вот теперь она принадлежит ему! О счастливый день!
Дорога стала лучше – здесь земляное полотно утюжили колеса заезжего транспорта, который привлекла сюда находка гробницы Тутанхамона. Мотоциклист прибавил газу, и его «энфилд» полетел со скоростью восемьдесят километров в час, за спиной густо клубилась пыль. Только приблизившись к Драэль-Наге у северной оконечности массива, где на склонах над дорогой ютились дома из сырцового кирпича и загоны для скота, мотоциклист поехал медленнее и остановился. Слева от него бледная лента дороги уводила в холмы к Долине царей. Прямо перед ним на вершине невысокого выступа стояла одноэтажная вилла со ставнями на окнах и куполообразной крышей. Мотоциклист поднял очки и посмотрел на нее, затем подкатил к фасаду, заглушил мотор, снял очки и прислонил «энфилд» к стволу пальмы. Стряхнув пыль с куртки и сапог, он еще раз щедро отхлебнул из бутылки с виски и, слегка пошатываясь от паров спиртного, пошел ко входу.
– Картер! – Громкий крик он подкрепил стуком в дверь. – Картер!
Ответа не последовало. Мотоциклист продолжал колотить в створку, затем отступил на пару шагов назад.
– Я нашел это, Картер! Слышите? Нашел!
Дом оставался темным и безмолвным, ни огонька за закрытыми ставнями.
– Вы говорили, что это не существует, но он есть. По сравнению с этим ваша гробница – просто кукольный домик.
Молчание. Мотоциклист допил остатки виски и, запустив бутылкой в ночь, обошел вокруг виллы и постучал в ставни. Вернувшись к фасаду, он еще раз грохнул в дверь.
– Всего лишь чертов кукольный домик, Картер! Поехали со мной, я покажу кое-что весьма впечатляющее.
Он надел очки и нажал на стартер.
– Он был всего лишь мальчонкой, Картер! – Голос перекрыл треск мотора. – Глупым маленьким богатым мальчишкой. Коридор в тридцать футов и четыре крохотные камеры. Я нашел целые мили тоннелей. Не поверите – мили.
Он махнул рукой и понесся со склона, не расслышав приглушенный возглас изнутри дома:
– Проваливай, образина. Еврейский алкаш, чтоб тебя!
Выбравшись на дорогу, мотоциклист повернул на юг – туда, откуда приехал. Он уже устал, двигался медленнее и больше не пел. Ненадолго остановился в Дейр-эль-Медине посмотреть, как идут дела у Бруэра в древнем поселении ремесленников – такие вещи вдохновляли гораздо больше, чем фараоны и гробницы, – затем в Мединет-Абу. В лунном свете собор выглядел живописно – сказочный серебристый город не от мира сего. Место грез, подумал он, остановившись в первом пилоне и воображая девушку и все, что он будет с ней делать. Он рассмеялся от того, как мало Картер и другие о нем знают. Считают одним, а он совершенно другой. И как будут потрясены, обнаружив правду!
– Я вам покажу! – выкрикнул он. – Я вам покажу, заносчивые ублюдки!
Громко, отрывисто расхохотавшись, он вернулся к мотоциклу и поехал в Ком-Лолах, где снимал жилье, мечтая впервые за двенадцать недель как следует выспаться. Поставив «энфилд» на грязной дорожке за домом, он нагнулся отвязать седельные сумки. В этот момент слева от него что-то мелькнуло. Он хотел повернуться, но чья-то рука обхватила его за шею и рванула назад. Вцепились другие сильные руки – много рук, по крайней мере троих мужчин, хотя в темноте и в смятении он не мог определить точно.
– Какого черта…
– Иэ калб![4] – прошипел чей-то голос. – Мы знаем, что ты сделал с нашей сестрой, и теперь тебе придется расплатиться.
Что-то тяжелое стукнуло его по затылку. Мотоциклист обмяк, упал, его ударили снова, и в глазах почернело. Нападавшие выволокли его с дорожки, погрузили на тележку, запряженную ослом, и прикрыли рогожкой.
– Далеко повезем? – спросил один из них.
– Путь долгий, – ответил другой. – Давай трогать.
Они забрались в тележку, хлестнули ослика и под стук колес исчезли в ночи. За их спинами из-под рогожки раздавались стоны, но их заглушал грохот повозки по дороге.
1972 г.
В последний день медового месяца на Ниле Дуглас Боуэрс удивил свою молодую жену Александру на всю оставшуюся жизнь, хотя и не совсем так, как хотел.
За две недели путешествий из Асуана в Луксор они, как казалось Александре, посетили все возможные храмы, развалины и в промежутках между ними заплесневелые груды кирпичей вместо того, чтобы отдохнуть, как хотелось ей: понежиться на солнце, потягивая лимонад и читая какую-нибудь хорошую романтическую книгу.
Четыре дня в Луксоре показались ей особенно тяжкими: Дуглас настаивал, чтобы они поднимались с рассветом и могли оценить виды, пока не понаехали автобусы с теми, кого он удрученно называл быдлом. Гробница Тутанхамона показалась Александре несколько интереснее других достопримечательностей – про этого фараона она по крайней мере хоть что-то слышала. А от всего остального веяло жутью: бесконечная череда вызывающих клаустрофобию погребальных камер и покрытых иероглифами стен, от которых бросало бы в дрожь, если бы не было так удушающе жарко. Ничего подобного вслух она не говорила, но невольно радовалась, что их медовый месяц подходит к концу и вскоре они вернутся в монохромный мир южного пригорода Лондона.
Но нежданно-негаданно Дуглас сделал нечто такое, что напомнило ей, какой он добрый, заботливый человек, почему, собственно говоря, она и вышла за него замуж.
Наступило их последнее утро в Египте. В этот день, как хотел Дуглас, они встали даже раньше обычного – еще до того, как забрезжил рассвет – и переправились на другой берег Нила. Ожидавшее на западном берегу такси отвезло их на стоянку перед храмом Хатшепсут, где два дня назад Дуглас провел целый день, делая замеры при помощи рулетки, которую постоянно носил с собой. Александра ожидала, что день пройдет как обычно, и ее сердце упало. Но муж в храм не пошел, а повел ее по узкой дорожке, которая, извиваясь, убегала в холмы позади памятника. Они тащились все выше, небо над головами светлело и приобретало сероватый оттенок, нильская долина осталась далеко внизу. Через час восхождения Александра начала подумывать, что наблюдать, как муж обмеряет каменные блоки, не такое уж плохое занятие. Но в этот момент они одолели последний крутой подъем и оказались на вершине Курна[5] – пирамидальной вершины, главенствующей на южной стороне Долины царей. Там их ждала большая походная корзина с едой.