Догорала свеча, глухо стучало сердце, рвался в дом поднявшийся ветер. Кто-то уходил, чтобы они остались. Они оставались, потому что кто-то уходил.
Конские ноги вязли в тяжелых черных тучах, как в снегу, небо начинало алеть, но солнце и не думало садиться. Оно плыло по небу красным огромным сердцем, с которого капала кровь, а дымные облака превращались в тяжелые, медленные волны…
— Стой, раздери тебя кошки! Назад! Аэдате маэ лэри!
Всадник все-таки оглянулся. Он был далеко и совсем рядом. Жермон разглядел сжатые темные губы, прилипшую ко лбу прядь, бешеные синие глаза. У смерти синий взгляд, а какой взгляд у жизни?
— Надо брать свой камень левой рукой и вынимать из воды. — Ойген уже не сидел, а стоял, широко расставив ноги. — Этот камень будет нести в себе эту ночь четыреста лет.
Ариго послушно поднялся и одновременно с бергером сунул окровавленную руку в показавшуюся кипятком воду. Пальцы сами сомкнулись на чем-то твердом и круглом. Жермон раскрыл ладонь и увидел полупрозрачный камешек, темно-синий, с чем-то светлым и зубчатым внутри.
— Ты поймал утреннюю звезду, — удовлетворенно объявил Ойген, показывая что-то иссиня-зеленое, — а я — морской лед. Это очень удачно.
… Над последним огарком вилась тоненькая дымная струйка. Сквозь выгоревшие занавески светило солнце.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ «ШУТ»[7]
Глава 1. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ) 400 год К. С. 6-й день Зимних Скал
1
Врач зудел обнаглевшим шмелем, закатывал глаза и путался под ногами, но Робер все равно дошел до окна и тут же рухнул в кстати подвернувшееся кресло, потому что спальне вздумалось выписывать круги и петли.
— Монсеньору следует лечь, — воспрял духом лекарь. — Я немедленно пришлю монсеньору тинктуру, составленную из…
— Что мне следует, я как-нибудь разберусь! — рявкнул Иноходец. Медик делал свое дело и делал неплохо, но благородный пациент испытывал жгучее желание запустить в беднягу чем-нибудь потяжелее. Сдерживаясь из последних сил, Робер отвернулся от милосердно-укоризненной рожи и тут же нарвался на собачий взгляд Сэц-Арижа.
— Жильбер, найди мне капитана, тьфу ты, генерала Карваля. — Эпинэ прикрыл глаза ладонями, за что и поплатился: врач ринулся вперед не хуже унюхавшего падаль ызарга.
— Это очень дурной симптом, — торжествующе возвестил он. — Очень! Необоримое желание укрыться от света вкупе с нарушениями сна и слуховыми галлюцинациями могут означать…
— Они означают одно, — огрызнулся Эпинэ, — нежелание вас видеть. Я благодарен за помощь, но больше в вас не нуждаюсь. Сэц-Ариж вам заплатит.
— Моя совесть не позволяет вас покинуть, — уперся лекарь, — вы нездоровы. Вы очень нездоровы.
— Генерал Карваль, — крикнули из-за двери, — явился справиться о здоровье Монсеньора.
И этот туда же! Здоровье… Какое к Леворукому здоровье, когда все летит в Закат!
— Входите, Никола. Жильбер, ты заплатил лекарю?
— Еще нет, Монсеньор.
— Заплати, и чтоб духу его здесь не было. И проследи, чтоб к нам никто не лез.
— Да, Монсеньор. — Сэц-Ариж попытался подмигнуть Карвалю, но коротышка был то ли слишком непонятлив, то ли, наоборот, понимал все.
— Капитан Сэц-Ариж, вы свободны!
— Да, Монсеньор.
Спина Жильбера выглядела обиженной. Ничего, переживет. Робер пристроил больную руку на подлокотнике и взглянул на военного коменданта.
— Если вы спросите, как я себя чувствую, я вас убью.
— Я не стану спрашивать, — шутить Карваль так и не выучился, — но я очень рад, что вы пришли в себя.
— Я рад еще больше, — заверил Иноходец.
— Что в городе?
— Тихо, — утешил маленький генерал, — но это плохая тишина. Хуже, чем в Старой Эпинэ накануне вашего возвращения. Есть довольно много новостей.
— Давайте. — Комната больше не отплясывала, но затылок ныл зверски, а запястье горело, словно рану натерли перцем.
— Альмейда у Хёксберг наголову разбил дриксенский флот. — Никола привык начинать с самого дальнего. — В порт… простите, Монсеньор, все время забываю дриксенские названия… вернулся единственный корабль, на котором находился один из адмиралов.
— Ему будет трудно жить, — посочувствовал неведомому дриксенцу Робер. — Откуда, кстати, это известно?
Левий не на кошке скачет. Насколько его прознатчики обогнали прочих? Самое малое на неделю. Его Высокопреосвященство молодец, надо к нему сходить, возблагодарить Создателя за чудесное спасение и выпить шадди.
— Третьего дня по городу поползли слухи, — наморщил нос коротышка, — потом посол кесарии все подтвердил. Готфрид объявил четырехдневный траур. По словам посла, причиной поражения стал небывалый шторм.
— А причиной поражений в Фельпе, надо полагать, был штиль. — Эпинэ незаметно передвинул руку, лучше не стало.
— Монсеньор, — Карваль все еще был в Хёксберг, — мне думается, кесарь отложит военную кампанию против фок Варзов.
— Если не дурак, — уточнил Робер, не испытывая по поводу дриксенских неудач ни малейшего сожаления.
— Победа Альмейды была принята обывателями с воодушевлением. — Никола значительно сдвинул брови. — Горожане не сомневаются, что верные Олларам войска разобьют неприятеля и повернут на столицу.
Именно это они и сделают, и Лионель должен опередить фок Варзов. Робер облизнул сухие губы:
— В любом случае они подойдут не раньше весны, а настроения, о которых вы говорите, меня не удивляют. Мы принесли людям мало хорошего.
— Не мы, — взвился Карваль, — а Ракан и его отребье.
Неделю назад Никола сказал бы «северяне», но Дора примирила маленького генерала со «спрутами». С одной стороны, это было хорошо, с другой — очень плохо. В Доре лиловые стрелки пришлись более чем кстати, но в авантюре с Савиньяком они — помеха. Придды слишком много задолжали Олларам, а Валентин не из тех, кто забывает.
— Граф Гонт уже вступил в командование гвардией?
— Нет, Монсеньор. — Глаза Карваля как-то странно мигнули. — Я должен вам сообщить, что Медузой оказался Удо Борн.
— Удо? — не понял Иноходец. — Чушь какая! А почему не Темплтон, не Мевен, не ты, наконец?
— Борна застали за составлением очередного манифеста. — Карваль прямо-таки сочился неодобрением. — Он не запер дверь… Ему следовало быть осторожней.
Осторожность осторожности рознь. Если ты — Суза-Муза и пишешь гадости про Его Величество, следует запираться, но, запираясь, ты привлечешь внимание. Удо понадеялся на судьбу, а та повернулась задом и лягнула.
— Он арестован?
— Был. — Маленький генерал нахмурился еще больше. — Ракан лишил Борна привилегий и выслал за пределы Великой Талигойи. Я послал Курше вдогонку, предположив, что Борн захочет передать что-то вам или Темплтону.
— Вы поступили совершенно правильно. — Значит, Удо… Сдержанный, спокойный, унимавший рвущегося с привязи Темплтона. Жаль, они не поняли друг друга. — Где письмо?
— Сожалею, Монсеньор. Догнать Борна не удалось. Герцог Окделл вывез его поздней ночью под охраной. Клод не счел разумным вступить в разговор. В Барсине Борна отпустят, Курше послал туда Форестье. Если они разминутся, напишем в Ло.
У Карваля на Эпинэ свет клином сошелся, а Борну на юге делать нечего, он поедет или к брату, или все к тому же Лионелю.
— Монсеньор. — Сэц-Ариж вновь торчал на пороге, правда, без лекаря.
— Жильбер, я же просил…
— Монсеньор, теньент Грейндж просит об аудиенции.
Грейндж? Ах да, офицер, который помешал сговориться с разбойниками. У бедняги талант являться невовремя, но прогонять его неразумно. Во всех отношениях.
— Пусть войдет.
Грейндж был одет по-походному и выбрит до синевы. Куда это он наладился?
— Господин Первый маршал, — отчеканил визитер, — я счастлив видеть вас в добром здравии. Я имел смелость просить об аудиенции, потому что не удовлетворен тем, как ведется дело о нападении на вас.
И хорошо, что не удовлетворен. Марианна должна остаться вне подозрений, по крайней мере, до разговора начистоту.
— Вы куда-то собираетесь, теньент? — Надо его выпроводить, прежде чем Карваль почует след. — Куда?
— По приказу Его Величества я переведен в Марипоз вторым комендантом. Отбываю немедленно.
— Теньент Грейндж, — вылез Сэц-Ариж, — дважды в день справлялся о здоровье Монсеньора.
Сговор! Сговор возомнивших себя ищейками щенков, один из которых смышленей, чем хотелось.
— Разбойники по части цивильников, — отмахнулся Робер. — Пусть раз в жизни делом займутся.
— У меня есть серьезные опасения, — насупился Грейндж. — Прошу меня простить еще раз, но я не поверил тому, что рассказал камердинер герцога Окделла.
— Джереми? — насторожился Иноходец, не терпевший пригретых Диконом приспешников Люра. — Он имеет какое-то отношение к нападению?
— Не думаю, но один из разбойников узнал в нем человека, два года назад нанявшего во Дворе Висельников убийц. Жертвой должен был стать герцог Окделл. Слуга признался, что деньги некому Выдре он действительно заплатил и при этом по поручению генерала Люра сорвал покушение. Прошу меня простить, монсеньор, я ему не верю.
А вот это прекрасно, это просто великолепно! Камердинер отвлечет Никола от Марианны, да и Дикону сплошная польза.
— В следующий раз, когда кому-то не поверите, можете не извиняться. Джереми займется генерал Карваль. Что-то еще?
— Да. Я взял на себя смелость повторно допросить служанку баронессы Капуль-Гизайль. Она утверждает, что пропавший истопник обсуждал с графом Салиганом похищение баронессы. Женщина настаивает на своих словах, но это ложь!
— Почему вы так решили? — Салиган собрался похитить Марианну?! Такое даже спьяну не придумаешь.
Про Салигана служанка врет, Клементу ясно, но почему? Покрывает госпожу или мстит неряхе-маркизу?
— Эта Ваннина ведет себя в точности как моя кормилица. — На этот раз Грейндж обошелся без извинения. — А Мари — отъявленная лгунья, к тому же ревнивая и мстительная.
— Ерунда, — отмахнулся Эпинэ. — Отправляйтесь в Марипоз и ни о чем не волнуйтесь. Или нет, постойте. Жильбер, угостите теньента на дорогу, а я напишу ему рекомендательное письмо. Не помешает.
Парочка скрылась за дверью, Эпинэ прикрыл глаза:
— Никола, мне нужно поговорить с этим «спасителем», но так, чтоб об этом никто не знал и в первую очередь Окделл.
— Я хотел предложить то же самое. — Карваль был доволен, чтобы не сказать счастлив. — Герцог Окделл почти все время проводит с Раканом, камердинера он с собой не берет.
— Пошлите Дювье. — Иноходец привычно погладил руку и внезапно рассмеялся. — Мне сейчас станет плохо, а вы вернете лекаря. Пока вы не притащите ко мне Джереми, я буду болеть.
2
Привратник открыл ворота, но Сона заупрямилась. Мориска мотала головой, пятилась, фыркала, не желая делать и шага. Чует покойника? Но Сона на войне к ним привыкла! Дикон потрепал любимицу по взмокшей шее, Сона обернулась и коротко, умоляюще заржала.
— Это от краски, монсеньор, — пояснил привратник. — Вчера, как вы съехали, на заднем дворе маронку[8] для малого подвала заварили. Воняло — страсть, лошадки ночью чуть конюшню не разнесли. Сейчас повыветрилось уже…
В Надоре маронку на коровьих костях тоже заваривают. Лошади от нее и впрямь бесятся, и нечего Леворукий знает что воображать.
— Джереми не возвращался?
— Нет, монсеньор.
— Хорошо. — Юноша заставил-таки мориску войти во двор. Красить подвалы лучше весной, но проступившие на стенах пятна следовало замазать: резиденция Окделлов должна быть безупречна. Не хватало, чтоб какой-нибудь Придд принялся болтать о Повелителях плесени.
— Монсеньор, — Нокс качнул носатой головой, — я еще понадоблюсь?
— У вас дела? — быстро переспросил Дик, гадавший, как избавиться от все замечавшего полковника. — Что ж, поезжайте, а я лягу спать.
Золоченые вепри на воротах казались сотканными из солнечных лучей, радостный дневной свет разогнал ночные тени, но не ужас перед тем, что предстояло.
— С разрешения монсеньора я навещу родных, — чопорно произнес северянин. — Мне не удалось нанести им визит в дни празднеств, и я хочу это сделать при первом удобном случае.
— Сожалею, — невпопад откликнулся Ричард. — Пошлите справиться о здоровье Эпинэ и можете быть свободны.
От Нокса он избавился, а больше к Повелителю Скал без доклада никто не войдет. Остается дождаться Джереми, передать ему приказ и… И отправиться к Марианне, потому что сидеть и думать, что творится за стенкой, немыслимо.
— Монсеньор будет обедать?
— Да. — В висок вонзилась ледяная игла, солнечный свет позеленел, наперерез Соне метнулась кривая тень, напомнив о сумасшедшей под копытами Караса. Все началось с нее… Кровавая пена на голодных камнях, вопли Айнсмеллера, зеленая от злобы Дора, синий взгляд Удо, приказ сюзерена… Какое счастье, что он поснимал синие тряпки, это и впрямь цвет смерти.
3
Дювье удалось перехватить Джереми на въезде в Олларию. Камердинер Окделла был один и подвоха не ожидал. Настойчивое приглашение посетить особняк Эпинэ его удивило, но мерзавец был отменно вышколен и уверен в себе. Бич попросил сообщить своему герцогу, что задерживается, и спокойно заворотил коня вслед за южанами.
— Ты ничего не заметил? — на всякий случай спросил сержанта Иноходец. С чего начинать допрос, он не представлял.
— Вроде ничего, — протянул Дювье, — разве что лошадь не та.
— То есть? — Джереми поймали по его приказу, но видеть мерзавца не хотелось до рвоты. Отдать Никола со всеми потрохами? Не годится. Сунул в рот, так глотай!
— Обычно Бич этот на гнедой ездит. — Дювье чихнул и покраснел. — Хорошая лошадка, видная, впору офицеру. А тут на мерине заявился. Рыжем, жирном, хоть сейчас муку вези.
Лошадь не доказательство. Лошадь можно сменить по десятку причин, и все же почему камердинер Повелителя Скал взгромоздился на крестьянскую клячу?
— Давай его сюда. Никола, начнете вы, я послушаю.
Карваль уперся ладонями в колени и выпрямился. Хочет казаться выше? Визгливо скрипнули дверные петли, покачнулись огоньки свечей.
— Монсеньор! — Джереми вытянулся по-военному, от чего стало еще тошней. Когда змея ползает и шипит, все в порядке, если гадина пытается ржать, это мерзко.
— Входи, — взялся за дело Никола, — можешь сесть, у нас долгий разговор. Расскажи о покушении на герцога Окделла. О том, что было позапрошлой весной.
— Господин генерал, — несмотря на приглашение, Джереми остался стоять, — я уже все рассказал.
— Не нам. — В голосе коротышки звучала сталь. — Начни с самого начала. Поручение тебе дал генерал Люра?
— Тогда он был полковником. — Джереми смотрел прямо, очень честно смотрел. — Господин Люра, помяни он нас в Рассвете, вызвал меня и сказал, что тессорий хочет, чтобы герцога Окделла убили разбойники. Я должен нанять убийц, но так, чтобы монсеньор остался жив. Еще господин Люра сказал, что если в Талиге творятся такие вещи, то с Талигом пора кончать.
Как же Люра доверял славному Джереми, и какой же он был совестливый. Святой Авксентий[9] да и только.
— Как ты отыскал убийц?
— В нашем гарнизоне служил капрал, его звали Грегуар Мель. Он погиб у леса Святой Мартины. Мель проговорился, что его брат пошел по дурной дорожке. Я приехал в Олларию, разыскал этого брата, и тот меня свел с одним человеком. Настоящего имени не знаю, он называл себя Выдра. Мы договорились, что Выдра с приятелями станут следить за герцогом Окделлом и, когда представится случай, нападут, а я стал следить за ними.
Все вышло, когда монсеньор пришел в «Шпору». Я чуть домой не пошел, не думал, что герцог Окделл в одиночку возвращаться будет, но тут Выдра крикнул своим, что добыча близко. Все, что я мог, — затаиться и вмешаться, если дело будет плохо. Сначала монсеньор отбивался любо-дорого, но потом его окружили. Разбойников собралось больше, чем я думал. Я выстрелил, перезаряжать пистолеты времени не было. Я вытащил шпагу, побежал на помощь, но тут в конце улицы показались люди, и убийцы удрали. Вот и все.
— Больше ты Выдру не видел?
— Видел. Он отказался от работы и возвратил залог, а я вернулся к моему полковнику.
— А Манрик что?
— Разозлился, — покачал головой Джереми. — Господин полковник говорил, орал тессорий на него как резаный.
— Как же вышло, что Люра стал генералом? — хмуро спросил Карваль. — Монсеньор, я разбирал бумаги в военной канцелярии. Симон Люра получил чин после покушения.
— Откуда мне знать. — Джереми и не подумал смутиться. — Может, рыжий боялся, что донесут на него, только полковник отродясь в доносчиках не ходил.
Правильно. Люра ходил не в доносчиках, а в убийцах и предателях, надо думать, по себе и ординарцев подбирал.
— Значит, — спросил Робер, чтобы хоть что-то спросить, — герцог Окделл хорошо дрался?
— Да. — Глаза Джереми блеснули. — Монсеньор очень ловко фехтовал. Ранил двоих, остальных на клинке держал, не подберешься.
— Сколько их было?
— Пятеро.
— Как же ты все разглядел, ведь было темно?