Она так наслаждалась моим неведением, что я на миг подумала, что она сейчас закукарекает от радости.
Но неожиданно все встало на свои места. Сколько раз в прошлом Доггер точно описывал мне клиническую картину различных медицинских состояний? Я даже не могу сосчитать. Почему, подумала я, мы так часто не замечаем то, что у нас под самым носом?
Ну я и балда. Хотя я всегда гордилась своей способностью сложить два и два, в результате-то я получала три. Унизительно!
– Он был вместе с отцом в лагере военнопленных, верно? В тюрьме «Чанги» в Сингапуре?
Этот эпизод семейной истории я вытащила из миссис Мюллет и ее мужа Альфа по крупицам, слишком маленьким, чтобы они привлекали внимание по отдельности.
– Доггер не раз спасал жизнь твоему отцу, – с неожиданной мягкостью произнесла она. – И поплатился за это.
Мерцающий свет свечей искажал лицо тетушки Фелисити шевелящимися тенями, и казалось, будто эту историю рассказывает незнакомка.
– Японцы приговорили твоего отца к смерти. За какое преступление? За отказ назвать людей под его командованием, которые участвовали в планировании побега. Я не стану рассказывать тебе, Флавия, что они с ним делали, это неприлично.
Она помолчала, давая мне возможность переварить ее слова.
– Несмотря на примитивные условия и имея в распоряжении немногим большее, чем столовые приборы, Доггер каким-то образом сумел помочь твоему отцу не истечь кровью.
Мое горло вмиг пересохло и окаменело. Я не могла сглотнуть.
– За это вмешательство Доггера отправили работать на Дорогу смерти.
Дорога смерти! Железная дорога протяженностью в двести с лишним миль, построенная военнопленными через недоступные холмы и джунгли из Таиланда в Бирму. Я с ужасом смотрела на жуткие фотографии в старых журналах: рабочие-скелеты с изможденными лицами, грубые могилы вдоль обочины. Сто тысяч погибших. И хуже, намного хуже, читать об этом было слишком тошно.
– Что касается Доггера, – продолжила тетушка Фелисити, – это было только начало. Его отправили работать на Перевал адского огня – печально известный отрезок дороги, где его и других заключенных заставляли продалбливать скалу примитивными орудиями и голыми руками.
– Какой ужас, – произнесла я и тут же осознала, как банальны мои слова.
– Разразилась эпидемия холеры, как часто бывает в таких ужасающих условиях. Потом дизентерия, за ней голод, а потом… Несмотря на то, что он сам был в ужасном физическом состоянии, Доггер пытался уменьшить потери.
Она внезапно замолчала.
– Я думаю, что на этом лучше опустить занавес над сценой, Флавия. Некоторые вещи слишком ужасны, чтобы описывать их простыми словами.
Мой разум понимал, что она имеет в виду, хотя я не могла это осознать.
– Твой отец и Доггер снова встретились только в конце войны, случайно оказавшись в госпитале Британского Красного Креста. Они не узнали друг друга, пока их не представил капеллан. Потом падре сказал, что при виде их воссоединения даже Господь заплакал…
– Пожалуйста, тетушка Фелисити, – попросила я. – Больше ничего не хочу слышать.
– Ты разумное дитя, – заметила она. – Я не хочу больше ничего тебе рассказывать.
Мы еще несколько минут постояли в молчании. Потом, не сказав ни слова, тетушка Фелисити развернулась и покинула комнату, оставив меня наедине с Харриет.
17
Я прислушалась к тихому гулу голосов по ту сторону двери.
Сделав глубокий вдох и повернув ручку, я торжественно выступила в коридор.
– Леди и джентльмены, – объявила я. – Друзья… соседи…
Я отчаянно пыталась вспомнить, как это формулировал отец.
– Я знаю, что вы терпеливо и очень долго ждали, и не могу выразить, как наша семья это ценит. Но, к сожалению, мы должны закрыть дом до конца дня. Вы представляете, как много вещей нужно сделать перед похоронами моей матери, и я…
Призыв к их воображению пришелся очень кстати, но все равно послышался гул разочарования.
– Все в порядке, голубушка, – сказала женщина с голубиными глазами, и я чуть не зашлась в приступе истерического смеха из-за шутки, понятной только мне. – Мы все знаем, через что тебе пришлось пройти, так что не надо повторять дважды, когда нам надо очистить помещение.
– Вы очень добры, – сказала я. – Спасибо за понимание. Мы продолжим утром в четверть девятого.
К этому времени дежурство Даффи подойдет к концу, и к добру или нет, я закончу большую часть своей работы.
Если, как я надеюсь, ночью свершится история, рано утром скорбящие обнаружат, что склеп, так сказать, опустел.
День обещает быть интересным.
Женщина с голубиными глазами уже собралась было уходить, но обернулась и обратилась ко мне почти с отчаянием:
– Мисс Харриет однажды присматривала за мной и моей сестрой. Нашу маму неожиданно увезли с приступом аппендицита, и мисс Харриет, благослови ее Господи, приготовила нам сладкие сэндвичи.
Я грустно улыбнулась ей: грустно, потому что возненавидела ее, нет, не возненавидела, – позавидовала ей из-за этого внезапного воспоминания о Харриет, которая никогда не делала мне сладких сэндвичей – и никаких других, если уж на то пошло, насколько я могу вспомнить.
Мое объявление передавалось из уст в уста по очереди; люди начали неохотно разворачиваться, и через несколько минут коридор опустел.
Когда несколько последних человек ушли по западной лестнице, я тихо проскользнула сквозь обитую сукном дверь, открывавшуюся в северо-западный угол дома, и кружным путем пробралась в восточное крыло. Опять-таки, если не считать Лены и Ундины, тут мало шансов кого-то встретить.
Через несколько минут я уже возвращалась из лаборатории, мысленно перечисляя список инструментов, которые я аккуратно приготовила: ножницы для резки металла, фонарик, перчатки, отвертку и ведерко, не говоря уже об АТФ и тиамине, которые лежали у меня в кармане, предусмотрительно завернутые в носовые платки. В ведерке стоял медный будильник, отсутствие которого могло бы поставить под угрозу всю операцию.
Вернувшись в будуар Харриет, я благодарно прислонилась к двери и испустила вздох облегчения. Меня никто не застукал.
Замок приятно щелкнул, когда я повернула ключ и затем убрала его в карман.
Вот так, – подумала я, бросая взгляд на часы. – Пора показать, из чего ты сделана, Флавия.
Семь часов двадцать две минуты.
Пора снять черную пелену, покрывающую гроб Харриет.
Но перед тем как приняться за работу, я заменила и снова зажгла все свечи в изголовье и изножье катафалка, которые уже начали угасать.
Мне потребуется весь свет и все тепло, которое они смогут предоставить.
Dare Lucem.
Шурупы в гробу были простой частью задачи. Поскольку они были новыми и не успели покрыться плесенью и заржаветь на каком-нибудь старом сыром кладбище, вытащить их до нелепости легко. Удивительно быстро я их ослабила.
Теперь наступил момент истины.
– Святой Танкред, помоги мне, – прошептала я. – Харриет, прости меня.
С этими словами я подняла крышку гроба.
Все было так, как я ожидала: под деревянной крышкой находился внутренний цинковый гроб. Цинк, хоть он немного тяжелее свинца, так же легко разрезать специальными ножницами, как и масло.
А под цинком должна быть моя мать. Как она выглядит?
Я начала мысленно готовиться к этому. Заставила думать себя как ученого.
Если ее тело изуродовано, я не стану продолжать. Нет смысла.
Но если же она чудом сохранилась в леднике, я сразу же приступлю к попыткам вернуть ей жизнь.
Я проковыряла маленькую дырочку в цинке кончиком отвертки и воткнула в нее лезвие ножниц для резки металла.
Щелк!
Это труднее, чем я предполагала.
Щелк!
Большой и указательный пальцы уже начинали болеть.
Легкий порыв воздуха – или это мое воображение? – вырвался из гроба. Я сморщила нос от специфического запаха земли, льда и чего-то еще.
Это легчайший запах духов Харриет, «Миратрикс»?
Наверное, мне лишь хочется, чтобы это было так.
Щелк!
Мои пальцы заболели, но я продолжала резать.
После того, что показалось вечностью, я вырезала треугольник со сторонами по футу каждая. Если мои расчеты верны, я тружусь прямо над лицом Харриет.
Осторожно, – подумала я. – Не порань ее.
В этот самый момент я осознала, что забыла паяльник. Если мне понадобится запечатать внутренний гроб, надо будет заварить разрезы, которые я сделала в цинке.
Для этого мне потребуется не только паяльник и изрядное количество мягкого припоя, но и достаточный объем флюса. Первые две вещи найти несложно: дядюшка Тар прекрасно укомплектовал свою лабораторию разными инструментами, чтобы ему никогда не понадобилось приглашать слишком любопытных мастеровых для ремонта водопровода. Флюс, однако, – совсем другое дело. Я планировала приготовить его самостоятельно, «убив» водный раствор серной кислоты кусочками цинка.
Чтобы это сделать, придется еще раз сбегать в лабораторию и снова отложить процесс.
Щелк!
И вот еще что: хотя я не боюсь трупов, этот случай совсем другой. Что, если зрелище моей замороженной матери повергнет меня в совершенно непредвиденный шок?
Есть только один способ это узнать.
Я воткнула отвертку в верхнюю часть разреза и пальцами отогнула цинк.
Меня охватил приступ слабости. Я чуть не потеряла сознание.
Там, в нескольких дюймах от моих жадных глаз, покоясь в щупальцах клубящегося газа, показалось лицо моей матери, давно утраченной Харриет.
Если не считать легкого почернения на кончике носа, она выглядела в точности так же, как на всех ее фотографиях, которые мне довелось видеть.
К счастью, ее глаза были закрыты.
Она легко улыбалась – это первое, что я заметила, и ее кожа была бледной, как у сказочной ледяной принцессы.
Это все равно что оказаться лицом к лицу с более взрослой версией себя в ледяном зеркале.
Меня сотрясла дрожь.
– Мама, – прошептала я, – это Флавия.
Она, конечно, не ответила, но мне все равно было необходимо поговорить с ней.
Что-то скользнуло рядом с ее шеей: кусочек отвержденной двуокиси углерода. Я была права. Перед долгой дорогой домой ее упаковали в сухой лед.
Из гроба поднимались пары, они извивались в огне мерцающих свечей, а затем медленно опускались на пол и образовывали слой тумана, охвативший мои лодыжки.
Я коснулась ее лица указательным пальцем. Холодная.
Как легко это говорить и как сложно сделать.
Я осознала, что во мне шевелятся чувства, будто змеи в яме.
Какая-то часть меня, которую я не могла контролировать, заставила меня наклониться и поцеловать ее в губы.
Твердые и сухие, словно пергамент.
– Давай же, Флавия, – говорила я себе. – У тебя мало времени.
Мне надо изначально знать, сохранилось ли хоть какое-то тепло, хоть какое-то движение сердца. Конечно, ничего такого быть не должно, но надо убедиться. Каждый эксперимент должен начинаться с определенных основ.
Харриет была все еще одета в альпинистский костюм, в котором ее обнаружили, – куртку из габардина цвета загара, которая уже начинала разлагаться или по крайней мере смягчаться от тепла свечей.
Я расстегнула жесткую пуговицу на ее груди и просунула руку внутрь, нащупывая ее сердце.
Как обычно, меня охватил иррациональный страх, который мне всегда внушают трупы: ощущение, что мертвец вот-вот вскочит, закричит «Бу!» и вцепится в твою руку ледяной хваткой.
Конечно же, ничего такого не случилось.
Что действительно случилось, так это то, что пальцами я нащупала среди того, что ощущалось как слои шерсти, шелка и хлопка, нечто более твердое, чем ткань.
Я как можно осторожнее просунула руку дальше. Что бы ни было спрятано в одежде Харриет, оно было немного влажным от сухого льда и хрупким.
Я ухватила это большим и указательным пальцами и медленно извлекла на свет: большой бумажник из промасленной ткани. Твердый, как замороженная рыба.
С величайшей осторожностью я его открыла, но все равно от него отвалились несколько чешуек, упав на грудь Харриет.
Внутри обнаружился листок сероватой, пахнущей плесенью бумаги, покрытый пятнами от воды и сложенный в четыре раза.
Когда я его разворачивала и читала написанные карандашом слова, мои руки дрожали:
Это последняя воля и завещание Харриет де Люс.
Сим я передаю и завещаю…
Бум!
У меня сердце в пятки упало.
В дверь с грохотом заколотили: Бум! Бум! Бум! Бум!
Первой моей мыслью было то, что этот шум разбудит отца, спальня которого находится рядом с будуаром Харриет. Или, быть может, Доггер дал отцу что-нибудь снотворное?
– Кто там? – спросила я дрожащим голосом в неожиданной тишине.
– Это Лена, – донесся шипящий ответ, заглушаемый толстыми панелями. – Открой дверь и впусти меня.
Я была так поражена, что не могла ответить. Вот я стою над открытым гробом практически нос к носу с телом моей матери, сжимая в трясущейся руке ее завещание…
Просто кошмар.
– Флавия!
– Да? – это все, что я смогла выдавить.
– Немедленно открой дверь.
Иногда сильный шок как будто замедляет время, и именно так было и сейчас. Как будто со стороны я наблюдала, как прячу завещание в кошелек, бросаю его в ведерко, отгибаю назад кусок цинка и возвращаю на место деревянную крышку гроба, которую перед этим поставила у стены, драпирую гроб черной тканью, прячу ведерко под низ, прикрывая его тяжелым бархатным покровом, поворачиваю ключ и открываю дверь – все одним замедленным движением.
– Чем ты занимаешься? – спросила Лена. – Почему ты заперла дверь?
Как будто не слыша, я упала на колени на резную скамеечку для молитвы, которую поставили для тех, кто захочет помолиться за упокой души Харриет. Надеюсь, у меня получилось сделать вид, что я только этим тут и занималась.
– Что ты делаешь? – повторила Лена.
– Молюсь за свою мать, – сказала я после продолжительной паузы.
Я перекрестилась и поднялась на ноги.
– В чем дело, Лена? – спросила я. – Что случилось?
Один из способов сразу же выиграть пару очков в разговоре – это, как я уже как-то говорила, использовать имя взрослого.
– Ты меня напугала, – добавила я.
Еще один способ одержать верх – это обвинить собеседника, пусть даже завуалированно, перед тем как он успеет хоть слово сказать.
– Мне показалось, что я почувствовала запах дыма, – сказала она. – Отсюда.
– Свечи, – сразу же ответила я. – Они ужасно горячие, и их так много. С учетом всех этих драпировок, – я обвела комнату рукой, – и закрытых окон…
– Наверное. – Она несколько скептически согласилась, окидывая комнату внимательным взглядом.
С того места у двери, где мы стояли, казалось, что все в порядке, ничего не изменилось.
Именно в этот момент мой сверхчувствительный слух уловил в комнате новый звук.
Кап.
Кап.
Агонизирующе медленный, но такой же очевидный для моих ушей, как пушечные выстрелы.
Наверняка Лена его тоже услышит.
– Значит, все в порядке? – спросила она.
Я печально кивнула.
– Очень хорошо, – сказала она, но не пошевелилась, чтобы уйти.
Вместо этого она медленно обвела взглядом комнату, как будто убеждая себя, что никакие посторонние уши нас не подслушивают, хотя за объемными черными бархатными портьерами могла спрятаться целая армия.
– Ты помнишь, я тебе говорила, что хочу признаться тебе кое в чем, Флавия. Что мне нужна твоя помощь. Нас прервали, когда тот ужасный человек прилетел на биплане.
– Тристрам Таллис, – сказала я.
– Да.
Кап!
Кап!
Я сразу же поняла, откуда идет звук. Тает сухой лед, и капли воды падают на дубовый пол будуара Харриет.
– Я говорила тебе, не так ли, что с Ундиной надо обращаться очень по-особенному.
– Да, – сказала я.
– Очень специфически.
Свечи, ближе всего стоявшие к ее лицу, оплывали под специфическое шипение его голоса. На полу плясало отражение – легчайшая вспышка света под катафалком.
Вода! Гроб Харриет протекает!
Мне надо выставить отсюда Лену как можно скорее.
– Ты нравишься Ундине, – продолжала она. – Она думает, ты сообразительная. Так она и сказала: сообразительная. Ты была к ней очень добра.
Я снисходительно улыбнулась.
– Нам надо поговорить. Не здесь, но где-то, где мы сможем пообщаться откровенно и не бояться, что нас прервут. Ты знаешь Джека О’Лантерна?
Я знала. Это черепообразный выступ скалы на востоке от Букшоу, выходивший на Изгороди – зловещего вида рощу в излучине реки Ифон, окаймлявшую восточную границу наших владений. Мы с «Глэдис» частенько ездили туда, последний раз – чтобы посоветоваться со старым школьным директором отца, доктором Айзеком Киссингом – обитателем Рукс Энд, частного дома для престарелых.
– Да, – подтвердила я. – Я слышала о нем.
– Это в конце Пукерс-лейн, – сказала она. – Ты знаешь, где это?
Я кивнула.
– Отлично. Пойдем туда завтра в половине третьего дня. Устроим славный пикничок.
– После похорон? – спросила я.
– После похорон. Я попрошу миссис Мюллет собрать нам корзинку, и мы прекрасно проведем время.
– Хорошо, – согласилась я, мечтая избавиться от этой женщины. Наверное, в этот момент я бы согласилась на что угодно.
Я открыла дверь, чтобы ускорить ее уход.
– Доггер! – воскликнула я. – Извини! Я и не знала, что ты тут.
Мы чуть не столкнулись в дверном проеме.
– Все в порядке, мисс Флавия, – сказал он. – Вы меня не ушибли. Миссис Мюллет просила меня передать вам, что принесет немного холодного мяса. Она почему-то думает, что вы сегодня не ели.
Как мило. Именно то, что мне надо: хороший кусок свинины, чтобы поддержать меня в моих продолжительных ночных трудах!
– Пожалуйста, скажи ей спасибо, Доггер, но днем я перекусила в деревне. Больше не могу есть.