Индия находится приблизительно там же, где пребывала двадцать лет назад, прежде чем начались пресловутые реформы. Да, в стране произошел существенный экономический рост. Приедете в Дели — увидите изобилие и роскошь. Но это богатство — лишь некая привычная «вывеска третьего мира», истинная показуха. В наихудшие былые времена, посети вы самую бедную страну мира — скажем, Гаити, — заметили бы общественный слой: белых, европейцев, может быть, некоторое количество мулатов, живших в невероятной роскоши, обладавших огромными состояниями. Сегодня можете увидеть то же самое и в Индии, только на совершенно другом уровне. Да, сегодня в Индии сотни две миллионов людей имеют телевизоры, машины и живут в неплохих домах. Есть в Индии мультимиллионеры, возводящие для себя настоящие дворцы. И в то же самое время, за этот же период бурного экономического роста, среднестатистическое потребление продуктов питания сократилось в Индии устрашающим образом.
Между прочим, самым богатым человеком в мире сегодня выступает мексиканец — Карлос Слим[3]. В текущем году он опередил даже Билла Гейтса. За последние двадцать-тридцать лет после состоявшейся в Мексике приватизации Слим сумел почти полностью прибрать к рукам все мексиканские системы вещания и связи.
Кстати, думается, что нужно глядеть на рейтинги развития, ныне приписываемые Китаю, с изрядной долей иронии. Индия — куда более гласное общество; о том, что творится в Индии, мы знаем куда больше. Китай же — государство замкнутое. Не очень много известно о происходящем в китайских деревнях и селах. Довольно важными исследованиями по этой части занимается социолог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Чин Кван Ли. Она досконально изучила условия труда в Китае и разделяет страну на две части — как сама она выражается: «Ржавый пояс» и «Солнечный пояс». «Ржавый пояс» протянулся по северо-востоку страны: огромная промышленная область, где находились в основном старые государственные предприятия. Однако все это уже в прошлом, все это исчезло с лица земли. Чин Кван Ли сравнивает китайский «Ржавый пояс» с таким же «Ржавым поясом», существовавшим некогда и в США. У американских рабочих из этого «Ржавого пояса» нет за душой почти ни гроша. Прежде они простодушно считали, будто имеют «социальный контракт». Социологи опросили рабочих в штатах Огайо и Индиана. Люди чувствуют себя обманутыми и ограбленными. Повторяю: они полагали, будто имеют некий социальный контракт с корпорациями и правительством, будто станут работать не покладая рук всю свою жизнь, а взамен получат пенсии и уверенность в завтрашнем дне, и детям их дадут работу. Люди работали, служили в армии, жили как достойные граждане. Теперь же их вышвырнули на свалку. Никаких пенсий, никакой уверенности в завтрашнем дне, никакой работы. Все производство перевели в другие места. Чин Кван Ли обнаружила: весьма похожая беда случилась и в китайском «Ржавом поясе» — с той лишь разницей, что социальный контракт в Китае представлял собой маоистскую разновидность американского контракта: мы передовой народ, мы строим новую страну, мы готовы приносить жертвы ради нее, — а уж затем появится и уверенность в завтрашнем дне.
«Солнечный пояс» — Юго-Восточный Китай; сегодня это огромная промышленная область, на чьи заводы и фабрики стекается множество молодых рабочих, вчерашних крестьян. У этих рабочих нет ни маоистской сплоченности, ни желания работать во имя будущего. Они — простые крестьяне, выходцы из деревень. Там остались их родные, там растут их дети, туда они могут вернуться, если потеряют работу. Они — странствующая рабочая сила.
По всему Китаю прокатываются волнения рабочих. На юго-востоке, в «Солнечном поясе» — потому, что правительство не выполняет ни долга своего, ни своих обязательств. Существуют законы, согласно которым рабочим причитается определенное жалованье и определенные условия труда, — но у рабочих ничего этого нет. Рабочие принимаются протестовать. Даже по официальной статистике, в Китае огромное количество протестов. Рабочий класс раздроблен, однако настроен крайне воинственно. О событиях в сельской глубинке мы не знаем, по сути, ничего. Ко всему этому, в Китае растет число невероятных по размаху экологических проблем.
Таким образом, если измерять экономический рост точнее, исчисляя не только количество производимых товаров, но также их себестоимость — иначе говоря, издержки производства, то и темпы роста Китая, и место, занимаемое страной в индексе развития человеческого потенциала, вероятно, оказались бы куда ниже, хотя и 101-е место — весьма незавидное.
На двери вашего кабинета в Массачусетском технологическом институте приклеена табличка со знаменитым изречением генерала Смедли Батлера[4], кавалера двух медалей Почета, участника многих американских вторжении в другие страны — от Китая до Никарагуа. Табличка гласит: «Война — просто грабеж, рэкет, в котором меньшинство получает выгоду, а большинству приходится платить».
И в самом деле генерал очень выразительно определил войну как своеобразный грабеж с угрозами: рэкет. Он говорит: «Я был рэкетиром капитализма» — и описывает роль, сыгранную им во многих вторжениях. Очень своевременный пример — Гаити. Когда в 1915 году президент Вудро Вильсон санкционировал ввод войск на Гаити, Смедли Батлер был одним из американских командующих, высадившихся на острове. Правда, возглавляли эту военную экспедицию другие люди, но генерал был тем самым офицером, которого Вудро Вильсон послал разогнать гаитянский парламент, отказавшийся принять написанную Соединенными Штатами конституцию, что разрешала американским корпорациям за бесценок скупать все земли на Гаити. Эта мера в те дни считалась весьма передовой. Великие политические мыслители заявляли: Гаити необходимы зарубежные капиталовложения, чтобы развиваться. Но ведь нельзя же было ожидать, что американские дельцы вложат свои деньги в Гаити раньше, чем завладеют страной. Значит, необходимо ввести передовое законодательство. А отсталые люди этого не понимают, вот мы и вынуждены распустить островной парламент. Батлер рассказывал: парламент Гаити распустили наипростейшим способом из тех, какими всегда пользовались в подобных случаях североамериканские морские пехотинцы, — ударами прикладов и нацеленным пулеметом. Затем упомянутые морские пехотинцы, возглавляемые Батлером, провели всенародный референдум, в ходе которого 99,9 % гаитян высказались в пользу новой конституции, предложенной США. Правда, во всенародном референдуме участвовало только 5 % народа, а именно — гаитянские богачи, сливки островного общества. Кампанию объявили великим демократическим достижением. Гаитянские события привели к тому, что местное население лишилось собственной земли и люди поголовно превратились в заводских рабочих, стоящих у конвейера, — тогдашние передовые мыслители считали это «сравнительным преимуществом» для подобного рода «двуногих животных». Вдобавок ко всему этому «на закуску» — без малого столетие спустя — произошло еще и ужасное стихийное бедствие, свидетелями которого мы стали в январе 2010 года: землетрясение на Гаити.
В последующие годы Батлер очень озлобился. Он предотвратил покушение на президента Франклина Делано Рузвельта — попытку государственного переворота, которую намечали деловые круги страны. Генерал вмешался и пресек заговор. Его проклинали за то, что выступил против переворота. Батлер был истинно американским героем.
Давайте поговорим об Афганистане и той войне, что США ведут в этой стране. В марте 2010 года Обама посетил авиабазу Баграм, где совершались неслыханные по размаху военные преступления, оставшиеся почти не замеченными мировой прессой. Обама сказал американским военнослужащим: «Ваша миссия крайне важна», а затем заявил: «Не мы начали эту войну. Америка не стремилась расширить свое влияние, мы не хотели вмешиваться в чужие дела. На нас вероломно напали 11 сентября». В конце своей речи Обама сказал собравшимся военным следующее: «Если хотя бы на минуту я усомнился в том, что здесь, в Афганистане, речь идет о защите жизненно важных интересов США, то немедленно вернул бы всех вас домой». Каковы, с точки зрения президента Обамы, эти жизненно важные интересы США?
Действительно, существуют некие стратегические интересы, но подозреваю, что основными все же являются причины, связанные с внутренней политикой США. Даниэль Эллсберг[5] довольно точно сказал некогда о вьетнамской войне: «Если уходите из чужой страны без победы — это принято называть поражением, — вы в буквальном смысле слова политический труп». Обама получил афганскую войну в наследство. И подозреваю: нынче Обамой руководит исключительно инстинкт политического самосохранения.
Соединенные Штаты вторглись в Афганистан вовсе не из-за вероломного нападения на Америку. Конечно, 11 сентября США получили неожиданный и сильный удар, однако правительство до сих пор и понятия не имеет, кто именно его нанес. Через восемь месяцев после нападения, после крупнейшего международного следствия, проведенного в истории человечества, глава Федерального бюро расследований сообщил представителям прессы: мы по-прежнему не знаем, кто совершил террористический акт. И добавил: имеются подозрения. Подозрения состоят в следующем: заговор вызрел на афганской почве, а орудовали заговорщики в пределах Германии, Объединенных Арабских Эмиратов и — конечно — самих Соединенных Штатов.
После событий 11 сентября Буш-младший, по сути, приказал талибам выдать Соединенным Штатам Усаму бен Ладена. Талибы стремились выиграть время, оттого и медлили с ответом. Конечно, бен Ладена могли бы и выдать Америке — но Талибан попросил представить доказательства тому, что бен Ладен стоял за террористами, ударившими по США 11 сентября. Правительство не смогло представить каких-либо доказательств: их попросту не было. И США ответили на просьбу Талибана полным презрением. Какие могут быть доказательства, если мы требуем чего-то? Это наглый вызов Соединенным Штатам! И президент Буш просто-напросто не предупредил жителей Афганистана о том, что их будут бомбить до тех пор, пока Талибан не выдаст Усаму бен Ладена. И ни слова тогда не сказал о том, что необходимо свергнуть Талибан. Это произошло три недели спустя, когда британский адмирал Майкл Бойз, начальник штаба обороны Великобритании, объявил афганцам: бомбежки будут продолжаться до тех пор, пока вы не свергнете свое правительство. Все это прекрасно определяется понятием терроризма, однако на самом деле намного хуже. Это — неприкрытая агрессия.
О чем думали сами афганцы? Угадайте. Ведущие деятели афганских движений, противостоящих Талибану, резко осуждали американские бомбардировки. Через две недели после начала воздушных налетов любимец американского истеблишмента Абдул Хак[6], считающийся великим афганским мучеником, прилюдно поведал о том, что происходит: «Американцы бомбят Афганистан, стараясь похвалиться своей мощью. Они сводят на нет все усилия афганского народа свергнуть Талибан — так что же остается делать нам, простым афганцам? Если бы американцы не убивали невинных людей, а помогли нам, то мы бы сумели победить Талибан». Вскоре после этого в Пакистане, в городе Пешавар, встретились вожди различных местных племен. Вождей набралось тысяча человек. Частью они явились из Афганистана — пешком, через горные перевалы, добираясь до Пешавара, а частью были пакистанцами. Во время встречи жарко спорили, дискутировали по различным вопросам, но единодушно требовали: прекратите бомбить Афганистан! Это случилось приблизительно через месяц после начала бомбардировок. Можно ли было свергнуть Талибан силами самих афганцев? Скорее всего, да — в стране имелись довольно мощные организации, враждебные талибам. Но Соединенные Штаты этого не хотели. США хотели вторгнуться в Афганистан, завоевать его, а затем возвести в правители своего ставленника.
То же самое творилось и в Ираке. Не введи США пресловутых санкций, Саддама Хусейна почти наверняка свергли бы изнутри — точно таким же образом, как целую вереницу других мошенников и бандитов, на которых США и Великобритания в свое время глядели благосклонно: таких, как, к примеру, Николае Чаушеску — один из самых жестоких диктаторов Восточной Европы. Никто не хочет об этом вспоминать — но ведь Соединенные Штаты поддерживали Чаушеску до самого конца! Сухарто в Индонезии, Фердинанд Маркос на Филиппинах, Жан-Клод Дювалье на Гаити, Чон Ду Хван в Южной Корее, Мобуту Сесе Секо в Заире — всех этих диктаторов свергли собственные народы. Но Соединенные Штаты не хотели этого в Ираке. В Ираке планировалось установить желанный, марионеточный режим. То же самое относится и к Афганистану.
В мире существуют геостратегические факторы. Они весьма значимы. Насколько велика их роль в глазах крупных политических деятелей, ведающих стратегическими вопросами, остается лишь гадать. Но имеется одна очень веская причина, по которой все пытаются завоевать Афганистан еще со времен Александра Македонского. Эта страна занимает крайне важное стратегическое положение относительно Центральной Азии, Южной Азии и Ближнего Востока. В наше время такое стратегическое положение страны сказывается на различных проектах прокладывания трубопроводов. Пока что проекты вынужденно пылятся на полках. Не скажешь в точности, насколько важны эти доводы сегодня, однако еще в девяностых годах Соединенные Штаты не щадили усилий, обустраивая проведение Трансафганского газопровода (ТАПИ) из Туркменистана, обладающего огромными запасами природного газа, в Индию. Трубопровод должен пройти через Кандагар. Таким образом, в проект вовлечены все вышеупомянутые страны: Туркменистан, Афганистан, Пакистан и Индия. Соединенные Штаты хотят проложить упомянутый трубопровод по двум причинам. Первая причина — США стремятся воспрепятствовать попыткам России получить полный контроль над рынком природного газа. Это своеобразная «большая игра» в геополитике: а кто первым дотянется до природных богатств Средней Азии? Вторая причина связана с попытками изолировать Иран. Самый простой с географической точки зрения способ снабжать Индию энергоресурсами — поставлять их из Ирана по нефтепроводу, протянутому прямо оттуда в Пакистан и затем в Индию. Соединенные Штаты делают все возможное, чтобы предотвратить подобный поворот дела. Это довольно сложно. Пакистан недавно согласился на строительство нефтепровода из Ирана в Пакистан. Сейчас возникает вопрос: присоединится ли Индия к этим договоренностям? Строительство Трансафганского газопровода могло бы свести на нет все усилия протянуть нефтепровод из Ирана.
Те события, которые я только что назвал, во всей своей совокупности, вероятно, и составляют главную причину, по которой в 2008 году Соединенные Штаты заключили с Индией соглашение, позволяющее ей невозбранно пренебрегать Договором о нераспространении ядерного оружия и покупать ядерные технологии, пригодные для производства атомных бомб и ракет. Это еще один способ вовлечь Индию в сферу интересов Соединенных Штатов и отдалить ее от Ирана.
Так вот и движутся дела. В них замешаны многочисленные и разнообразные политические интересы. Но все же подозреваю: главную роль тут играет внутренняя политика. Мы не можем просто так убраться из Афганистана, не одержав там победу. Это равнозначно политическому самоубийству американских правителей.
Связано ли это с тем, что заметно участились и усилились атаки «шершней» — беспилотных самолетов — в Пакистане?
Да, связано. Атаки ужасны, однако и довольно интересны с политической точки зрения. Они красноречиво говорят об американской идеологии. Воздушные налеты американских «шершней» ни для кого не секрет. Конечно, мы многого не знаем о том, что происходит в действительности. Население Пакистана большей частью негодует по поводу налетов, но те считаются оправданным приемом боевых действий, поскольку пакистанское руководство втайне одобряет их. К счастью для нас, Пакистан — столь жестокая диктатура, что властям вовсе не обязательно учитывать мнение собственного народа. Стало быть, если страной правит жесточайшая диктатура — просто великолепно: в этом случае тамошнее руководство потихоньку дает согласие на все, что мы творим, и не обращает ни малейшего внимания на собственный народ, который в подавляющем большинстве возмущается нашими действиями. То есть недостаток демократии в Пакистане оборачивается для нас благом. А газеты американские голосят: «Мы укрепляем всемирную демократию!» Джордж Оруэлл назвал это «двоемыслием» — способностью одновременно держать в голове две противоположные идеи, считая истинными обе. Двоемыслие и определяет нашу умственную культуру. Происходящее в Пакистане — непревзойденный тому пример. Да, воздушные удары «шершней» приемлемы и даже хороши — ибо руководство Пакистана втайне с ними согласно. Но можно и внушить населению страны, что правители якобы возражают против бомбежек — почему бы и нет? Ведь «шершней» люто ненавидит почти весь народ…
В Индии, сопредельной Пакистану, за последнее время оживилось внутреннее сопротивление политике неолиберализма. Манмохан Сингх, в настоящее время занимающий должность индийского премьер-министра, в начале девяностых годов был министром финансов. Именно он случайно сделал тайное явным, когда в своей речи перед индийским парламентом в июне 2009 года объявил: «Если левый экстремизм — очень широкое определение, под которое в Индии попадают наксалиты[7], маоисты, террористы, — будет по-прежнему шириться в тех областях страны, где находятся огромные запасы полезных ископаемых и других природных богатств, инвестиционный климат в стране ухудшится весьма значительно».