Он медленно поднялся, поправил камуфляж, пригладил волосы и двинулся на выход.
Чеченец посторонился, пропуская пленника.
Выйдя на лужайку, Сергей невольно зажмурил глаза. Слишком ярко светило солнце, ослепляя после темного сарая. Странно, но боевик не поторопил майора, не толкнул прикладом в спину, не приказал идти, а дал возможность Солоухову адаптироваться. Это был хотя и ничего не обещающий, но все же неплохой знак. По крайней мере, этот чеченец пока относится к пленным миролюбиво. Возможно, позже именно он и полоснет своим кинжалом по горлу Сергея. Но позже. А сейчас угроза от него не исходила. Просто пришел чеченец за человеком, которого приказал доставить командир, и все.
Привыкнув к свету, майор взглянул на конвоира:
— Дальше что?
Тот указал на тропу, уходящую в лес:
— Иди вперед. И не дергайся. Отсюда не уйти даже тебе.
Сергей попытался изобразить усмешку:
— Даже мне? А что я, Рембо из боевика штатовского?
Конвоир буркнул:
— Мне плевать, кто ты! Я должен доставить тебя в штаб, и я доставлю. Иди по тропе.
Солоухов, стараясь держать себя раскованно, создавая вид, что совершенно ничего не боится, пожал плечами:
— Ну что ж, если твоему командиру с утра больше нечего делать, как общаться со мной, пошли! Только прошу — не дыши в спину. От тебя чесноком на метр тащит. Ты его что, вместо хлеба жрешь?
— Заткнись, майор! Не зли меня! Пошел вперед, иначе прикладом приласкаю.
В голосе бандита по-прежнему не чувствовалось злобы.
Сергей двинулся к лесу, заложив руки за спину.
Они вошли в лесной массив и, пройдя метров тридцать, вышли на другую, более обширную лужайку, окаймленную высокими деревьями, между ветвей которых и нескольких поддерживающих шестов была натянута плотная маскировочная сеть. Она надежно скрывала лужайку от наблюдения сверху. На лужайке находились две восьмиместные армейские палатки и у кустов блиндаж с небольшим окопом, который, собственно, и являлся входом в полевое укрытие.
Конвоир указал на блиндаж:
— Тебе туда!
Майор подошел к окопу, спустился по земляным ступеням, остановился у прикрытой двери.
Чеченец скомандовал:
— Входи, тебя ждут.
Сергей вошел в так называемый предбанник, в котором справа за столом перед мощной радиостанцией сидел связист, а рядом стоял вооруженный охранник. Тот, бросив быстрый взгляд на Солоухова, отодвинул полог, закрывающий вход в следующий отсек, сказав:
— Проходи.
Майор оказался в помещении, которое, судя по всему, служило главарю штабом. В нем, кроме длинного стола, пары стульев, скамеек да карты района на стене, ничего не было. За стульями — дверь. Из нее вышел еще один чеченец, этот был, видно, рангом повыше тех, которых до сих пор лицезрел майор. Он подошел к Сергею.
— Солоухов?
Майор усмехнулся:
— Чего дуру гонишь, горец? Даже твоему рядовому бандиту известна моя фамилия.
Но чеченец повторил вопрос.
Сергей вздохнул:
— Солоухов, Солоухов, майор Российской армии, Сергей Викторович. Остальное узнаешь из моего личного дела.
Чеченец посторонился, открыв дверь в третий по счету отсек.
— Проходи!
Майор вошел в помещение, меблированное столом с креслом и стулом напротив, шкафом сбоку и такой же, что в штабном отсеке, оперативной картой района на столе. Возле сейфа в углу, спиной к офицеру, стоял стройный человек с пышной, но почти седой шевелюрой, в отлично подогнанном офицерском камуфлированном костюме.
Сергей кашлянул. Главарь банды медленно повернулся.
Взгляды офицера и бандита встретились.
Солоухов слегка вздрогнул. Он узнал этого человека.
— Чечен? Ваха Карсанов?
— Узнал, Серега? А ведь сколько лет прошло. Хотя признаю — ты изменился мало. Только я теперь не Ваха Карсанов, Ваха погиб в Грозном, в новогоднюю ночь девяносто пятого года. Я — Умар Балаев, или Дервиш!
Сергей тихо повторил:
— Дервиш. Ваха, Чечен, взводный и Дервиш? Что-что, а вот этого я не ожидал. Офицер, герой Афгана, и вдруг главарь бандитов, какой-то паршивый Дервиш!
Балаев проговорил:
— Вот этого не надо. Дервиш — это нищий, бедняк. Человек, которого унизили, довели до отчаяния.
Солоухов усмехнулся:
— Это ты-то нищий? Ты, получающий бабки за дела свои кровавые из-за «бугра».
Балаев ответил спокойно:
— Ты не дослушал меня. Да, я не нищий, но и не богач. У меня нет личных счетов, нет особняков, «Мерседесов», я дервиш, который не желает мириться со своим унизительным положением, вот поэтому на мне не лохмотья, а военная форма и в руках не посох, а оружие. Но… может быть, поздороваемся по-человечески, майор? Все же в одной роте в Афгане «духов» гоняли.
Сергей процедил:
— Поздороваться с тобой по-человечески после того, что ты сделал с солдатами подчиненного мне взвода?
Балаев вздохнул:
— Не хочешь, значит, по-человечески. Что ж, твое дело.
И резко повысил голос:
— А кто звал этих солдат сюда? Какое они имели право находиться здесь? Что здесь делают войска? Танки, авиация, артиллерия? Разве по Конституции армия должна подавлять внутренние политические противоречия? На что ж тогда войска МВД? Милиция? Но твое руководство ввело в мою республику армию, по количеству и вооружению превышающую те силы, которые в восьмидесятых годах были задействованы в Афганистане! Почему? Кто дал право твоим начальникам превращать мой народ во врага и давить его всей мощью своей Армии?
Солоухов промолчал.
Балаев обошел стол, присел в кресло, немного успокоившись.
— Ты, Серега, пришел ко мне с оружием в руках, а не я к тебе! Ты привел за собой необстрелянных солдат, хотя не мог не знать, что здесь, в горах, их ждет смерть. Твои «грамотные» командиры ввели танки, БМП и БТР в Грозный. Это же уму непостижимо — боевую технику ввести в крупный населенный пункт. Даже молодому лейтенанту не придет в голову подобная глупость, потому как лейтенант с училищной скамьи знает, что не вводят в город бронетехнику без предварительных специальных мероприятий. А твои генералы ввели. И результат? Горы оплавленных обломков машин и трупов. Трупов восемнадцатилетних пацанов, которые так и не поняли, за ЧТО их родина послала в ад! Не имея на это никакого права!
Сергей достал из кармана ополовиненную пачку «Примы» (часть сигарет и спичек он оставил сержанту Чупину), прикурил сигарету. Взглянул на сидящего напротив чеченца. Когда-то он был старшим лейтенантом Вахой Карсановым. Таким же взводным, которого все звали Чеченом, как и старший лейтенант Солоухов. Они служили в одной роте, пришедшие на первую и, как оказалось, далеко не последнюю свою войну молодыми лейтенантами из одного и того же училища, из одного и того же батальона и даже из одной и той же тринадцатой учебной роты. Служили вместе два года. Вместе выводили свои подразделения в боевые рейды, дрались с «духами» плечом к плечу. Однажды в Панджшере рота попала в клещи. Она, проводящая разведывательный выход в ущелье, нарвалась на крупную банду Хамаза, известного полевого командира афганских моджахедов. И, зажатая в Панджшерском ущелье, приняла бой! Тяжелый, неравный бой! Когда это было? Летом восемьдесят седьмого? Да, летом, а точнее, в июле 1987 года. И тогда им казалось, что из капкана, устроенного «духами», выхода нет. Роте оставалось одно — погибнуть на камнях чужой страны.
Но появились вертолеты огневой поддержки, а с ними и надежда на спасение. Обстрел с воздуха позволил роте начать прорыв. Тяжело он давался. Среди личного состава было много раненых, которых приходилось выносить на себе. Был ранен и Ваха. И тащил его на себе Солоухов. Они прорвались. Сумели прорваться к десантному батальону, спешившему им на помощь. В «вертушку» Чечена Сергей грузил сам, осторожно передав друга санитарам. Тогда Ваха еще сказал: «Спасибо, брат! Теперь я твой должник. Да, должник». После того боя они больше не виделись… до сегодняшнего утра. И долг свой Чечен «отдал» сполна, уничтожив взвод, которым командовал Солоухов. А ведь знал Ваха, что именно Сергей шел к нему! Знал! И заманил в западню. Что ж, проходят года, меняются люди.
Балаев посмотрел на бывшего сослуживца:
— Чего замолчал? Сказать нечего? А я знаю, о чем ты сейчас думаешь, знаю! О бое в Панджшере, когда вытащил меня на себе из пекла неравной схватки. О том, как я назвался твоим должником, от чего не отказываюсь, и о том, КАК, с твоей точки зрения, отплатил тебе за то, что ты для меня сделал.
Он вновь повысил голос:
— Но ты же шел, чтобы убить меня! Окружить, навести авиацию и не дать выйти из обстрела. Никому! Мне в том числе. Или ты, может быть, отказался выполнить приказ, узнав о том, КТО скрывается под именем Умара Балаева, или Дервиша? Хотя… ты, может, и отказался бы. Но пошел бы другой, третий, пятый, десятый, в конце концов. Твое командование решило уничтожить меня, а я не баран, чтобы покорно подставлять голову под тесак, и люди мои не бараны!
Сергей взглянул на Балаева:
— Так, значит, ты прекрасно знал задачу взвода?
— Конечно, знал. И взвода, который вел к перевалу ты, и подразделений внутренних войск, прикрывавших твой рейд «зачисткой» Гатани. Я узнал об этом! И знаешь, от кого? Не от своих агентов-чеченцев, которые внедрены к вам, а от вашего же офицера штаба дивизии, готового за доллары продать с потрохами не только какой-то взвод, но и мать родную. Он продал! Так кто твой истинный враг: я, защищающий интересы своего государства, или тот козел, что сидит в штабе соединения армии, которой верой и правдой служишь ты?
— Вы оба для меня враги. И не надо бандитизм прикрывать высокими словами о свободе и независимости Чечни! Чечены устали от войны, они хотят мира, но такие, как ты, не даете этому миру установиться. Поэтому здесь войска, а не строительные бригады. Тоже мне защитник интересов государства нашелся. Чечня и без таких защитников прекрасно обойдется!
— А с чего ты взял, что, говоря о защите интересов государства, я имел в виду Чечню?
Сергей вскинул на Балаева удивленный взгляд:
— Я что-то не понимаю тебя, Чечен!
— Вот именно, что не понимаешь! Я воюю против той власти, которая разрушила строй и страну, в которой мы вместе жили как братья! Я воюю с теми, кто превратил меня и моих земляков в людей второго сорта. Против тех, кто решил на Чечне показать остальным национальным республикам России, что ждет их, если они посмеют только вякнуть о своей свободе. Против тех, кто войну превратил в доходный бизнес, как с вашей, так и с нашей стороны. Поэтому я один, я принимаю решения сам, а не по указке Басаева с Масхадовым! Да, я получаю деньги. На которые покупаю оружие и боеприпасы. Но у кого покупаю? Ты видел вооружение отряда. Оно российского производства, с российских складов. И деньги мне доставляют не только с востока, но и с севера, из Москвы. А я, купив оружие, провожу его по Чечне почти открыто. Знаешь почему? Да потому, что могу откупиться. И откупаюсь. Сегодня плачу на блокпосту за проверку оружия, а завтра, применяя это же оружие, разношу в пух и прах этот блокпост. Или ты ничего о подобном не знал?
Сергей покачал головой:
— Знаешь, Чечен, по-моему, у тебя просто сорвало крышу. Ты превратил войну в игру. В этакую чеченскую рулетку. Тебе доставляет удовольствие сам процесс боя. Процесс уничтожения людей. Да, слышал, ты воюешь только против вооруженного противника, над ранеными не издеваешься, даже иногда оказываешь помощь. Но все это ты делаешь только ради себя. Больное воображение создало в твоей голове образ этакого героя. Но ты не герой! Ты человек, потерявший себя. И ты опасен для общества, потому как непредсказуем. Сегодня тебе нравится играть в благородство, и ты просто так, для острастки, обстреливаешь колонну, не причиняя ей вреда, завтра же все может измениться, и тебе захочется крови, много крови. И ты прольешь ее не задумываясь. Больные на голову не думают, они лишены этой способности. Они живут инстинктами. Вот и ты живешь инстинктами!
Балаев пододвинулся к Солоухову, положив подбородок на кулак сложенных вместе рук.
— Вот, значит, какие выводы ты сделал, выслушав меня? Я — безумец! Но если я безумец, то кто твое начальство? Какое определение ты найдешь тем «своим», кто упорно продолжает поддерживать огонь войны на Кавказе? Ведь таких отрядов, как мой, в Чечне немного, а войск полно. Почему же славные российские вооруженные силы вместе с не менее славными внутренними войсками и подразделениями спецназа не ликвидируют эти отряды? Ты помнишь Афган? Там одна Сороковая армия держала всю страну. Хотя ей противостояли куда более значительные силы, чем какие-то банды чеченских мятежников, как вы нас называете. Я знаю, что говорю! Ведь если бы не предатель в штабе дивизии, я не смог бы ничего узнать о готовящейся против себя операции. И твой взвод вместе с авиацией выполнил бы поставленную задачу. И перестал бы существовать Дервиш, а вместе с ним и его отряд. А следом и других уничтожили бы! Но… на дворе уже 2005 год, а война продолжается. Разве безумцы могли столько времени безнаказанно крутить свою чеченскую рулетку? Нет, Серега! Это не я безумец, а ты. К сожалению, Солоухов и Карсанов уже никогда не смогут быть друзьями. Из нас сделали врагов, ими мы и останемся! Сейчас ты наводишь «конституционный порядок в Чечне», а потом тебя перебросят подавлять мятежи недовольных в городах России. И ты будешь их подавлять, по-прежнему оставаясь верным долгу и присяге. Вот только какой присяге? Помнится, мы вместе на одном плацу зачитывали одну и ту же клятву на верность стране, которой больше нет. А дважды, Серега, присягу не принимают.
Сергей, не желая больше слушать бывшего сослуживца, спросил:
— Ты у перевала уничтожил весь взвод?
Балаев отвернулся, нервно застучав костяшками пальцев по крышке стола, но ответил на вопрос:
— У тебя погибло пятнадцать человек. Четверым удалось вырваться на равнину, куда высадились вэвэшники. Остальные — ранены. Их никто из моих бойцов не тронул, не добил. Ваши подобрали, и «вертушки» отправили их в неизвестном мне направлении. Пилотов «Ми-24» не считаю, у меня с ними свои счеты. И это тебя не касается.
— Ты можешь сказать, кто предал взвод? Сдал тебе операцию?
Балаев перевел взгляд на Солоухова.
— А ты назвал бы мне предателя в моем окружении? Только честно.
— Нет!
— Нет! Тогда зачем задаешь вопросы, на которые не получишь ответа?
— Обидно просто, Чечен, что пацаны полегли, а эта гнида, получив за их смерть деньги, наслаждается жизнью. Такие подонки не должны жить.
Дервиш согласился:
— Ты прав. Я сам ненавижу эту породу, но… предатели в стане врага нужны. И вам, и нам! Поэтому по их вине будут гибнуть десятки, если не сотни, и ваших и наших бойцов, а они будут за это получать деньги! Вот я и говорю тебе, что война сплошное паскудство.
— Так прекрати ее. Ты же можешь это сделать. Дервиша люди послушают. Распусти отряд по домам, а сам свали куда-нибудь «за бугор».
Балаев усмехнулся:
— Распустить людей, чтобы их тут же менты по лагерям отправили? Или ты обеспечишь их неприкосновенность? После того, как долгие годы мои бойцы воевали против федералов? В лагерях разбираться не будут, кто против армии воевал, а кто пленным горла резал! Всех махнут под одну гребенку. Некоторые полевые командиры испытали на своей шкуре, что значит сдать свои отряды на милость федералам. Семьи без мужчин остались, а куда делись эти мужчины, никто не знает. Нет, Сергей, этот путь не для меня! Я собрал вокруг себя людей, я поднял их на борьбу, мне и отвечать за них. Хотя если кто захочет уйти, путь свободен. Я в спину не стреляю.
Солоухов поинтересовался:
— А что, были случаи, когда от тебя уходили бойцы?
— Были! Правда, всего два, но были. Первый — учитель сельской школы. Как-то в старом лагере он подошел, сказал, что не может больше видеть кровь. Попросил либо убить, либо отпустить к семье, она у него тогда в Ингушетии среди беженцев обреталась. Отпустил. Денег дал, коня, провизии. Ушел. Что было с ним дальше, не знаю — возможно, и живет счастливо где-то с женой и детьми.
— А второй?
— Второй? Тот родом из Грозного был. Тоже как-то на беседу напросился. Поговорили. Утром в село соседнее отправил, так же снабдив всем необходимым, но… второму не повезло. В тот день на селение, как назло, ваши менты налетели. Ну и попал под раздачу. В общем, что уж там вышло, никто не видел, только пристрелили его во дворе одного дома. Наверное, решил скрыться, да не удалось. Но он сам выбрал свою судьбу.
Солоухов закурил еще одну сигарету.
— А с нами что думаешь делать? Со мной, сержантом и рядовым?
— А что скажешь, то и сделаю! Ведь я ж должник твой.
— А если без всякого долга?
Балаев повторил:
— Что скажешь, то и сделаю!
Сергей усмехнулся:
— Скажу отпустить, отпустишь?
Дервиш спокойно, даже как-то безразлично ответил:
— Отпущу.
— Прямо сейчас? И с бойцами?
— Прямо сейчас и с бойцами, хотя рядовой у тебя, оказывается, клиент ценный, мне уже предлагали за него круглую сумму. Но отпущу, потому что людьми не торгую.
— Что ж, тогда отпусти.
— Хорошо. Но вам отсюда самостоятельно не выбраться. Слишком далек путь до ближайшего блокпоста. В лесу может произойти что угодно. А я не хочу, чтобы ты погиб или попал в рабство к какому-нибудь идиоту-наркоману. Так что лучше подожди до вечера.
Сергей, не ожидавший такого поворота событий, машинально спросил:
— А что изменится вечером?
Голос Балаева оставался по-прежнему спокойным:
— Ничего особенного. Вечером ко мне должен приехать на джипе гость. Он вас и вывезет прямо к блокпосту. Правда, к утру следующего дня, но ночевку вам обеспечат, равно как и полную безопасность. Хотя, если ты настаиваешь на немедленном и самостоятельном уходе, держать не буду.
— Ладно, подождем до вечера.
— Разумно.