– Вы сказали... вы сказали, Алена была в вашем, в этом, как его... заведении?! Спрашивала вас? Вы с ней виделись? Вы с ней?..
Он замолк, словно не знал, какое слово подобрать. Костя мог бы предложить ему с десяток вариантов подходящих словечек и выражений, типа: спать, жить, вступать в связь, иметь интимные отношения, иметь половые отношения, заниматься любовью, заниматься сексом, сношаться, трахаться, е... Стоп, это уже из разряда бранной лексики, так что молчать, господа гусары!
Молчали не только господа гусары – ничего не сказал и Костя. Потом, чувствуя, что его собеседник на том конце провода затих как-то слишком уж мертво, решил все же проявить человечность, тем более что ему ничего не стоило сказать чистую правду:
– Не было у нас с ней ничего, я ее и в глаза не видел! Я вообще уехал по вызову, если хотите знать. – И, предупреждая естественный вопрос Александра, а оказалась ли в агентстве на такой случай замена, он решил увести разговор в сторону и выпалил: – Но, насколько мне известно, за вашей писательницей явился муж и устроил там у нас немалый скандал!
– Как – муж? – обалдело спросил психолог. – Какой еще муж?!
«Э-э, милый! – с сожалением подумал Костя. – Да ты, погляжу, вообще ничего о своей барышне не знаешь! С другой стороны, ты по-своему прав. Во многой мудрости многия печали, как любит говорить маманя...»
И тут психолог воскликнул:
– Ее муж, насколько мне известно, сейчас в Болгарии, вернется только десятого января.
– Может быть, – согласился Костя. – Она наших девушек тоже уверяла, что этот парень в черной косухе ей никто, просто преследует ее, и все.
– В черной косухе?! – завопил психолог. – Какой-то парень в черной куртке и в самом деле гнался за ней по Дому связи буквально позавчера. Она от него чудом скрылась – тогда-то мы и познакомились.
«Только позавчера познакомились? – не поверил своим ушам Костя. – И ты уже до такой степени из-за нее заводишься? Крепко же ты завяз, бедолага, крепко же она тебе в душу влезла! С другой стороны, ты психолог, тебе по должности положено, чтоб душа была чувствительная...»
– Боже мой! – причитал психолог. – Но ведь могло статься, что этот человек подстерег ее, когда она уходила из вашего агентства, и... и... Так вот почему ее нет дома! С ней что-то случилось! С ней беда!
Ладно, хоть ревность перестала парня мучить, и на том спасибо. Костя и сам не понимал, почему этот психолог с телефона доверия (по которому во все время их разговора, понятно, никто не мог дозвониться, но на это психологу было наплевать, а уж Косте и подавно!) возбуждает в нем чувство не просто мужской солидарности, но какого-то братского сочувствия. Может, потому, что был так ошалело, откровенно, по-щенячьи влюблен в женщину, которая, судя по всему, плевать на него хотела. Он ей сердце, можно сказать, преподнес на серебряном блюде – на, бери! – а она... она тем временем... Анька сказала, что Влад с высокой похвалой отзывался о талантах своей клиентки. То есть неведомо, как она там писала свои романы, но крутила их, во всяком случае, виртуозно!
Короче, именно братское сочувствие, а никакая не элементарная болтливость, было причиной того, что Костя вдруг взял и ляпнул:
– Да ты не переживай. Я почти уверен, что она ушла из агентства живая и здоровая.
– Почему? – снова возбудился психолог. – Почему ты так думаешь?!
Как-то они на «ты» незаметно перешли. Ну, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Костя и рассказал новому приятелю про зеленого зайчика. Как эта писательница невесть зачем, наверное, из-за врожденной клептомании, взяла да и сперла игрушку в агентстве, а потом эту игрушку – уникальную в своем роде! – Костя обнаружил в собственном подъезде.
– Значит, она приходила тебя искать, – решил психолог, и в голосе его снова зазвучали отчаянные, ревнивые нотки.
Костя подумал было, что в этом умозаключении есть рациональное зерно, однако тотчас покачал головой:
– Исключено. Ей просто неоткуда было взять мой адрес. У вас телефон без определителя, значит, по номеру она адрес бы не вычислила. В агентстве взяла, скажешь? Да я скорей поверю, ну, не знаю, в высадку зеленых человечков перед собором Михаила-архангела в нашем Кремле, чем в то, что в агентстве кто-то скажет мой домашний адрес. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! То есть факт, что она искала меня дома, можно не принимать во внимание. Куда более реально, что она и в самом деле к Люське пришла...
– К Люське? – насторожился психолог. – А кто такая Люська?
– Никто, ничто, и звать никак, – хихикнул Костя. – Бомжиха, алкоголичка, грязная, жуткая, немытая... бр-р, чучело помойное! Твоя подружайка как, любит острые ощущения? Могла она закорешиться с такой оторвой? Ради новых впечатлений? Ради правды жизни?
– Да бог их разберет, писателей, на что они способны... – нерешительно отозвался психолог. – Алена мне очень мало о себе рассказывала, но я так понял, она женщина рисковая и ради правды жизни... – Помолчал задумчиво, а потом вдруг вскричал: – Но с бомжихой – нет, не могла. Пришла бы, поглядела на такую – и убежала бы, зажав нос. Я ведь тоже кое-что в людях понимаю. Она... она утонченная и чувствительная, ты понимаешь? И вообще, ну зачем бы она потащилась набираться новых впечатлений к этой вашей Люське среди глубокой ночи?! Не верю!
Костин отец, пока не свалил к молодой и красивой бабе, преимущественно книжки читал. В частности, он очень любил Федора Михайловича Достоевского. Льва Николаевича Толстого на дух не переносил, а вот Достоевского очень жаловал. И одним из любимейших его выражений была фразочка из «Братьев Карамазовых» – Костя ее на всю оставшуюся жизнь запомнил: «Коль лететь, так вверх пятами!» Если следовать логике Федора Михайловича, писательница Алена Дмитриева, пообщавшись с наемным стебарем, а конкретно – с Северным Варваром, вполне могла решить «лететь вверх пятами» и искать дальнейших приключений на свою голову в доме у пропойцы Люськи. То есть в это Костя как раз вполне мог поверить! Но он не стал портить настроение психологу – прежде всего потому, что тот опередил его, воскликнув:
– А что, если тот парень в косухе все же настиг Алену? И силком притащил ее к этой самой бомжихе? И держит ее там связанную?.. Ох, я сейчас умру... У нее большая квартира, у Люськи-то? Есть где человека спрятать?
– Квартира двухкомнатная, к тому же там столько грязи, что не одного человека, а роту солдат запросто под мусор замести можно, – ухмыльнулся Костя. – Но этот вариант не проходит.
– Почему?
– Потому что у Люськи снимает комнату какой-то мент. И надо быть полным дураком, чтобы прятать похищенного человека под носом у мента. Логично?
– Логично, – согласился психолог. – Но знаешь, кроме прямой логики, есть еще и логика парадокса. Скажем, выражение «под свечой всего темнее» – это и есть пример логики парадокса. Понимаешь?
– Не дурак. Ты хочешь сказать...
– Вот именно. Слушай, ну о чем мы спорим, а? Ты ведь можешь по-соседски зайти в Люськину квартиру и окинуть там все закоулки зорким взглядом? Вдруг ты этим поступком жизнь человека спасешь!
– Да глупости это! – фыркнул Костя. – Нету там твоей писательницы и никогда не было. Выкинь свою логику парадокса на помойку, понял?
– Хорошо, – неожиданно согласился психолог. – Но как в этом случае быть с зайцем?
Костя пожал плечами. Нет, конечно, он мысли не допускал, что эта шалая писательница может быть похищена и спрятана у Люськи. А вот что она там конторит с какими-нибудь кобелями – это запросто. Утонченная, утонченная... эх, психолог, психолог, дитятко малое, невинное, повидал бы ты то, что повидал Костя! Такие утонченные дамы становились перед ним на колени и самозабвенно раскрывали свои накрашенные стодолларовой помадой ротики!..
Ладно. Он сходит к Люське – хотя бы ради того, чтобы успокоить этого наивного младенца. Если писательницы в соседней квартире нет – хорошо. Если все-таки она там... ну что ж, чем раньше этот душелюб и людовед расстанется с некоторыми иллюзиями насчет женской утонченности, тем для него же лучше будет!
– Уговорил, – буркнул Костя. – Схожу, поищу. Потом перезвоню, жди.
И положил трубку.
***Услышав его голос, Ольга сначала не поверила ушам. Чудилось, до нее донесся не просто оклик, а какая-то песня, одна из тех, которые им так нравились давно-давно, еще в школе, ну, к примеру, про то, как в небе падали две звезды, но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты... Или что-то такое же щемящее, невозвратимое, но незабытое – несмотря на бурную, даже буйную жизнь, несмотря на замужество, несмотря на то, что она сумела себя убедить: он для нее потерян навеки. Забыть его, забыть... чем скорей, тем лучше.
Значит, не забыла, если сразу узнала этот голос!
Не забыла первую любовь. Похоже, она однолюбка, вот ведь какая смешная история получается.
Медленно повернулась, уставилась в эти незабываемые глаза:
Медленно повернулась, уставилась в эти незабываемые глаза:
– Гоша?
Она так давно не произносила его имени, что в горле пересохло.
– Приветик, – сказал он, улыбаясь совершенно так же, как раньше, как там, в 13-й школе, когда он шел по лестнице, едва успевая отвечать этими мимолетными, отработанно-ослепительными улыбками на девичьи влюбленные, восторженные, ошалелые взоры. – Как жизнь?
Он изменился. Раньше его лицо лучилось улыбкой, даже когда он не улыбался, на щеках играли ямочки. Теперь щеки запали, скулы обострились. Некогда пухлогубый рот поджался. Резче выступал подбородок, а в черных волосах вроде бы даже седые волоски проблескивали. Но зато его необыкновенные глаза стали еще больше.
По-прежнему обалденно красив! Нет, он стал даже еще красивее!
– Как жизнь? Да нормально.
Ольга напряглась, остро ощутив, как изменилась по сравнению с теми временами, когда бегала за ним тощей девчонкой с голодными от любви глазами. Теперь она не тощая, вот уж нет. Никак не может прийти в форму после родов. Толстеет, кажется, даже от одного только запаха жареной картошки. Конечно, она не расплылась квашней, живот не отвисает, этого нет, однако от прежней точеной фигуры мало что осталось. Наверняка он сейчас подсчитывает все эти кардинальные изменения! Вот же черт, у Любки, которая метет что ни попадя, по-прежнему остается поджарая стать – после того, как муж годами чуть ли не силком ее на диете держал. Теперь она как будто нарочно, назло всем хочет пополнеть, а – никак. Ольга же сейчас отдала бы все на свете, чтобы поменяться с сестрой конституцией, обменом веществ – что там обеспечивает у женщин отсутствие жировых отложений на бедрах и на талии? Поменяться хотя бы на то время, что стоит рядом с ним, смотрит в его глаза... Конечно, мужу она и такая нравится, да и не только мужу. Но все ее любовники сейчас словно бы вымелись из памяти – вместе с Володей, мужем, и даже сыном Никиткой.
У Гоши в опущенной руке букет темно-бордовых, почти черных роз. Для кого эти цветы? Для кого?
– Нормально, говорю, жизнь. А у тебя?
– Да так, по-всякому, – он пожал плечами. – Слышал, у тебя семья теперь, ребенок?
Господи, как она хотела назвать сына Гошей... Но мужу это имя не нравилось. Ольга потом надолго затаила на него обиду – за то, что настоял на своем.
– Ну да. Все как у людей. А твои дела как?
– Ну, у меня как раз все не как у людей, – ответил он вроде бы с насмешкой, но лицо на миг словно окаменело. – Ладно, обо мне неинтересно. Я у тебя вот что хотел спросить...
Хотел спросить? Ольга задрожала от этих слов. Хотел спросить?! Значит, они не просто так, случайно столкнулись в проходном дворе неподалеку от ее дома? Значит, он ее ждал? Хотел ее увидеть? Почему? Зачем?
А что, если он сейчас преподнесет ей эти красивейшие, хоть и мрачноватые, розы?
Господи, ну какая она была дура, если вдруг поверила, что его привела в этот проходной двор внезапно вспыхнувшая любовь! Да, да, поверила, мол, он не замечал Ольгу, когда она была девчонкой, а стоило ей сделаться зрелой женщиной, как он... Конечно, конечно! Такое бывает только в стихах Асадова и в мексиканских сериалах. Да еще в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
Тем более что букет Гоша вручать Ольге явно не собирался. И смотрел-то на нее без всякой любви. С каким-то затаенным интересом, не более. С научно-исследовательским интересом – вот как можно определить выражение этого взгляда.
– Ну, спрашивай, что хотел, – буркнула она угрюмо, не в силах справиться с разочарованием.
– Слушай-ка... про Олега по-прежнему так ничего и не известно?
Сказать, что у нее подкосились ноги, – значило ничего не сказать. Сказать, что сердце пропустило один удар, а может, даже и несколько, – значило ничего не сказать! Язык мигом распух и перестал ворочаться во рту – как если бы ей перехлестнули горло удавкой. И ей тоже...
– А откуда мне что-то может быть про него известно? Пропал... Милиция ищет...
– А что говорит его жена на этот счет?
– Ты бы у нее и спросил.
– Я бы спросил, – хмыкнул Гоша. – Да к ней не подберешься. Телефон никогда не отвечает. В принципе. Такое ощущение, что он отключен.
Ольга бросила на него косой взгляд. Любка и впрямь находилась в отключке. Как телефонной, так и физической. В таком состоянии Ольга двоюродную сестру никогда не видела. Раньше Любка выпивала, конечно, но как все. Ну, пару раз напивалась до положения риз. А с кем не бывает? Но теперь она на несколько дней впала в натуральный запой. Причины были... Вчера, впрочем, Люба позвонила относительно нормальная и сказала, что очухалась маленько, надо встретиться, обговорить дела, назначила место и время. Но на связь вышла она сама, а в другое время телефон так и держала отключенным. То есть неудивительно, что Гоша не мог ей дозвониться.
– Так ты ко мне сюда пришел, чтобы узнать, не слышно ли что про Олега? – угрюмо взглянула Ольга. Неизвестно, что ее сейчас больше мучило: разочарование от несбывшихся розовых надежд или страх.
– Не только. Я прекрасно понимаю, что про него ничего не слышно и долго еще не будет слышно, верно? – с особым выражением сказал Гоша, поглядывая на Ольгу исподлобья, и глаза его были сейчас совершенно непроницаемы. – Вообще-то я пришел просить тебя свести меня с твоим мужем. Желательно, чтобы при этой встрече и Люба присутствовала.
– Стою и падаю! – раздался рядом хриплый голос. – Ну просто валюсь! Неужели это сам красавчик Воропаев? Неужели сам Гоша? И неужели он жаждет встретиться со мной? А цветочки не для меня припас?
Ольга и Гоша обернулись и увидели Любу. Она выглядела, как всегда, безупречно, особенно в этом новом пепельном парике. Что-что, а подбирать парики Любка научилась виртуозно: кто не знал о ее пострадавшей в аварии голове, и заподозрить не мог бы, что она носит волосы чужих баб! Никакой синтетики Люба не признавала – только натуральные пепельные локоны. Одеваться после исчезновения Олега она стала очень строго – в черное, и этот цвет ей шел. Короче, только набрякшие подглазья, покрасневшие глаза и слегка обвисшие щеки могли выдать внимательному человеку, что Люба последние несколько дней безудержно квасила.
Услышав ее развеселый голос, Ольга откровенно испугалась, что сестра все еще не в себе, не владеет ни собой, ни ситуацией, а потому вполне может ляпнуть чего не надо. А Гошка сегодня уж до того странный, что ляпать при нем не просто нельзя, но даже и опасно. Однако у Ольги тотчас отлегло от сердца, когда она увидела, что глаза у Любы холодны, настороженны и абсолютно трезвы. Возможно, она услышала последние Гошкины слова, которые были не просто двусмысленны, но очень двусмысленны? Или это просто почудилось Ольге с перепугу?
– И о чем же ты хочешь поговорить со мной и с Вовкой?
– Да так, есть одна просьба.
– Какая? Для милого дружка, сам знаешь, хоть сережку из ушка.
– Ты ж вроде не носишь сережки, – лучезарно улыбнулся Гоша. – Но ладно, хватит словами играть. Просьба такая. Вот эти цветы, – он протянул свой букет, – положи, пожалуйста, на могилку Олега. Ну есть же хоть какая-то яма, котлован, не знаю, куда вы его бросили? Неля, надо думать, тоже там? Туда и цветы положи.
У Ольги закружился перед глазами серый туман. Ноги подкосились... Потом что-то больно впилось ей в руку повыше локтя. Щипок с оттягом вернул ускользающее сознание. С трудом сообразила, что Любка успела подхватить ее под руку и удержала, не позволила рухнуть в обморок. После этого, конечно, просто не о чем было бы говорить, не от чего отпираться.
Но откуда он знает?! Или просто на пушку берет? Знает, определенно знает... вон как азартно блестят глаза. И про Нельку знает.
Что теперь делать? Залиться слезами, начать причитать-плакать и бить себя в грудь? Каяться?
А в чем ей каяться? Строго говоря, чем она, Ольга, виновата? Двоюродная сестра пришла и пожаловалась на мужа, который... Ну, в общем, жить с которым стало невозможно. При этом присутствовал Ольгин муж, Володя Кутьков. Выслушал причитания родственницы: да чтоб он, постылый, провалился вместе со своей блядешкой! Посочувствовал Любе. Сказал, что готов помочь всем, что в его силах. Ну, прикинули, что в его силах... Оказалось, многое. Конечно, не за просто так. Конечно, за определенную сумму. Но и обсуждение суммы, и разработка всяких деталей происходили уже без участия Ольги: она укладывала спать Никитку. Так что какое она имеет вообще отношение к случившемуся? Тем более что Люба до сих пор Володе так и не заплатила за его помощь...
В общем, Ольга быстренько убедила себя, что во всем виновата именно Люба. Так пусть она и трепыхается под пристальным взглядом Гоши Воропаева. Пусть она и соображает, как отвечать на его безумные обвинения:
– Не отпирайся, Люба. Я все знаю. Все. Как раз накануне того дня, когда Олег пропал, мы с ним имели долгий разговор. Он рассказал обо всем, что у вас в доме творится. И про ногу твою, и про забавы со скальпелем, и про Нелю. Он чуял, понимаешь ты, чуял, что его жизнь в опасности. И хоть посмеивался над своими страхами, а все же решил себя обезопасить максимально. Я дал ему несколько советов. Некоторые он выполнил: например, изложил свои подозрения письменно и передал в конверте надежному человеку, юристу, с просьбой переправить в милицию, если с ним, с Олегом, что-то случится...