Но если вы пройдете Афган и Чечню, то жизнь научит вас осторожности. И не важно, что Инна, прервав наш роман и забрав компьютер, лишила меня заработка. Женщины, чтоб вы знали, вообще безжалостнее чеченцев: уж если они режут, то не палец или руку, а отрезают вас целиком. И – напрочь…
Однако деньги у меня как-никак еще были, и, оказавшись без дела (и без Инны), я даже подумал: а не купить ли мне путевку и не уехать ли от греха подальше куда-нибудь в Грецию, в Париж или на Таиланд? Друзья, которые побывали на Таиланде, расписывали чудесные сексуальные способности таиландок и дешевизну таиландских удовольствий.
Но два обстоятельства остановили меня. Во-первых, потратив за неделю штуку или полторы, я все равно вернусь в свою же пенсионную рутину на Беговой, это раз. А во-вторых, на хрена мне таиландки, когда точно такая же миниатюрная любовница с мастерством и умением ничуть не хуже таиландского почти три месяца выжимала из меня все соки – так, что я уже стал бегать от нее?
И я бы, наверное, никогда не отважился на эту авантюру с наследством Кожлаева, если бы не совершенно другое и абсолютно прозаическое событие. Ровно через неделю после моего возвращения от Федора над моей головой снова загрохотали отбойные молотки, причем с такой силой, словно кто-то решил обрушить мне потолок на голову. В бешенстве я взлетел на одиннадцатый этаж и обнаружил там, в квартире надо мной, отнюдь не лукашенковских белорусов, а трех армян, которые – в пылезащитных масках – отбойными молотками взламывали идиотский бетон полового покрытия. В воздухе стояло облако цементной пыли, а руководил работой этих мастеров молодой толстый чеченец, которому, оказывается, Инна два дня назад продала эту квартиру.
Когда я представил себе, что теперь над моей головой будут жить чеченцы, я понял, что у меня нет выхода.
И поехал электричкой в Повольск.
ПБР, или Повольский банк развития, располагается на площади Гагарина в трехэтажном здании какого-то бывшего НИИ и не представляет собой ничего особенного, если не считать, конечно, его по-купечески щедро отремонтированного фасада, пакетных евроокон и дубовых дверей с видеокамерой над ними. Но этот модерновый шик свойственен всем банкам, и Повольский только повторяет стиль своих столичных собратьев. А остальное тоже стандарт: дюжие охранники, иномарки и импортные внедорожники у крыльца.
Главным условием моего вояжа было не привлекать к себе внимания и ни при каких соблазнах не лезть в воду, не зная броду. Поэтому, прогуливаясь по пыльной площади с памятником Гагарину, я не столько изучал двери и окна банка, сколько дома напротив. На мое счастье, это были стандартные жилые пятиэтажки провинциальной запущенности. Я присмотрел на них несколько чердачных окон и отправился во дворы искать ходы к этим чердакам. В провинции, слава Богу, еще нет такого повального увлечения домофонами и магнитными замками, как в престославной; я без труда обошел все подъезды и в пятом по счету обнаружил наверху то, что искал: чердачная дверь была, конечно, заперта увесистым замком, но петли этого замка были замазаны пластилином, под которым винты были не вкручены, а вставлены и вынимались простым движением ногтя. На чердаке, когда я его открыл, я обнаружил несколько грязных матрасов, пустые водочные и пивные банки с мочой, окурками и использованными презервативами, а на чердачных балках – с десяток матерных надписей, сделанных ножами, химическим карандашом и спреем. Стандартное содержание этих надписей говорило о том, что здесь было логово местной шпаны с ее далеко не невинными шалостями. Это же подтверждали и три скобы, привинченные изнутри к двери и дверной раме, и тяжелый брус, который лежал на полу у входа. То есть, приходя сюда, ребята закладывали брусом дверь и – в случае атаса – могли уйти от милиции через чердачное окно.
Мне эта конура вполне подходила – несмотря на стойкий запах мочи и окаменелые экскременты в углу. Скорее всего шпана собиралась здесь по вечерам, а утром и днем я мог это логово у них позаимствовать. Я только проверил, виден ли из чердачного окна банк, и ретировался, закрыл чердачную дверь и замазал пластилином шаткие винты.
А назавтра, вооружившись биноклем и сумкой с бутербродами и водой, я приехал в Повольск пораньше и в 8.00 уже занял свой НП и заложил брусом дверь.
Что я хотел узнать?
А – всё! Кто посещает банк, кто его сотрудники и охранники, как они выглядят и т. п. Еще точнее, мне нужно было с помощью этого наружного наблюдения найти какую-то щель, зацепку для следующего шага или просто вычислить среди сотрудников ПБР какого-нибудь обиженного или алкаша. Поэтому, лежа на матрасе у чердачного окна и разглядывая в бинокль свой «объект», я аккуратно заносил в тетрадь время появления его охранников и сотрудников, их приметы, марки и номера их машин (семеро приехали на своих машинах, правда, недорогих, и среди них – совсем молоденькая крутобедрая блондинка на «хонде», которая не очень ловко припарковалась, въехав двумя колесами на тротуар). Потом, после десяти, стали подъезжать клиенты на импортных внедорожниках, «мерседесах» и «БМВ». Я, конечно, фиксировал и номера их машин. Но за всю первую половину дня я не увидел ни среди клиентов, ни среди банковских сотрудников ни одного лица кавказской национальности – все служащие ПБР, а также охранники были весьма молодые, не старше 35, русские и евреи.
В 13.05 два охранника торопливо выскочили из банка, озабоченно огляделись по сторонам (я опустил бинокль, чтобы он не отсвечивал), и тут же к банку подъехал серебристый «мерседес»-внедорожник. Один из охранников бросился к машине и предупредительно открыл заднюю дверь, а второй – парадную банковскую. Из «мерседеса» живо выбрался плотный и бритый наголо мужик в темных очках, цветастой рубахе навыпуск и полотняных летних брюках. Разлаписто ставя свои ноги с толстыми ляжками, которые цепляли друг друга, как у японских борцов-тяжеловесов, он напористо, словно танк, взошел – круглой головой вперед – на крыльцо и скрылся в банке, а шофер «мерседеса» вышел из машины и стал бархоткой протирать затененные окна.
Я подумал, что так встречать должны только хозяина банка, то есть Мусафа Харунова.
Вскоре на третьем этаже ПБР в окне возникла фигура крутобедрой красотки с деловой папкой в руках, она задернула шторы в двух открытых окнах. А еще через двадцать минут Харунов, явно утомленный, медленно вышел из банка и тяжело уселся в свой серебристый «мерседес»-внедорожник. Машина отчалила, и я усмехнулся, вспоминая свою аналогичную усталость и сонливость. Да, господа, жизнь проста до пошлости не только в романах примадонн книготорговли…
До пяти вечера ничего примечательного больше не произошло, а в пять я снова обратил внимание на эту крутобедрую молодку, которая вышла из банка, села в свою голубенькую «хонду» и, явно неумело, как новичок, с места рванула на второй скорости.
Я почесал в затылке, но решил перепроверить свою идею и отдежурить на этом НП еще два дня.
Они подтвердили мою нехитрую догадку: Харунов регулярно приезжал «на работу» между 13.00 и 13.30, сразу после его приезда эта блондинка с деловой папкой в руках закрывала шторы в окнах кабинета на третьем этаже, а спустя еще двадцать или тридцать минут открывала их снова. После этого ему приносили чай и бумаги на подпись, он принимал нескольких посетителей и сотрудников банка, давал «цэу», а затем устало спускался по ступенькам крыльца, тяжело заваливался на сиденье своего внедорожника и отбывал.
Взвесив все «за» и «против», я на четвертый день отправился в Повольскую ГИБДД.
Конечно, можно было прийти к начальнику ГИБДД, назвать ему номер машины этой молодки и получить ее фамилию, имя и адрес. Но кто же так делает?
Я положил перед ним лист с номерами всех машин сотрудников банка и сказал, что ЦБ сверяет данные о доходах сотрудников ПБР с их реальным имуществом – машинами, квартирами, дачами. В этом случае я почти не рисковал: ЦБ действительно заказал Инне Соловьевой проверку ПБР, и я был нанят ею для этой проверки – на всякий случай у меня было при себе наше «Трудовое соглашение». А то, что Инна уже отняла у меня компьютер и диски с базой данных этого банка, – это не имело значения. Ведь формально она не расторгла со мной трудового соглашения, вот я и продолжаю выполнять свои обязанности, на то я и Битюг, который даже в ФСБ был известен тем, что проверял все мыслимые и немыслимые следы и версии…
Впрочем, всего этого мне никому объяснять не пришлось – удостоверения подполковника ФСБ оказалось достаточно, чтобы я без препон получил все сведения о перечисленных мной машинах, сроках их приобретения и имена, на кого они были оформлены. Оказалось, что только два из семи автомобилей были оформлены на работников ПБР, а «хонда», которая меня больше всего интересовала, вообще принадлежала не частному лицу, а самому банку. То есть эта красотка по фамилии Корецкая Галина Анатольевна ездила на служебной банковской машине, как на своей. Оно бы и снова – какое мое собачье дело, если бы не маленькая деталь: эта Галина, со смехом сказал мне начальник ГИБДД, была уже шестой сотрудницей банка, которая за последние пять лет ездила по доверенности на этой машине. Причем все предыдущие тоже были блондинки, и каждая из них по протекции Харунова получала в ГИБДД автомобильные права, ездила на этой «хонде» ровно год, царапая ее и даже увеча, а после года службы в должности секретарш их увольняли из банка, машину ремонтировали и красили под новенькую… и Харунов вручал ее своей новой фаворитке…
Я – «ради смеха» – попросил дать мне их имена, адреса и даты дорожных происшествий.
Вам нужны подробности моих последующих «оперативных действий»? Галерея характеров бывших любовниц-секретарш Харунова? Но я вам не Гоголь Николай Васильевич, и, кроме того, должен заметить, что в отличие от гоголевской галереи Ноздрев – Манилов – Коробочка и т. п. все секретарши Харунова были на одно лицо (блондинки, 110x70x120, от 18 до 25 лет) и после увольнения из банка все неплохо трудились – кто на секретарских должностях в других фирмах, кто в ресторане. То есть Харунов не выбросил их на улицу, а вполне сносно пристроил в фирмах своих банковских клиентов. Но их обида на Харунова и мстительная женская разговорчивость позволили мне узнать куда больше, чем имена трех лиц, которые сидели на Кипре в оффшорных банках ПБР. Вот этот список:
Капельников Виталий Моисеевич – находился на Кипре в 1998–1999 годах, затем переехал в Австрию, в Вену, менеджером фирмы «Венарос», адрес: Австрия, Вена, Гюнтерберген-штрассе, 72, телефон 43 col1¦1 19 239.
Рогачева Кира Борисовна – находилась на Кипре в 1998–2000 годах, затем переехала в Венгрию, в Будапешт, менеджером фирмы «Бударос», адрес: Венгрия, Будапешт, улица Андрасси, 14, кв. 3, телефон 36 col1¦0 49 12.
Пачевский Иван Аркадьевич – находился на Кипре в 1997–2001 годах, затем – Чехия, Прага, независимый биржевой трейдер фирмы «Прагарос», адрес: Чехия, Прага, улица Панска, 7, кв. 12, телефон 42 2 24 22 79 72.
Поскольку все три фирмы – «Венарос», «Бударос» и «Прагарос» – принадлежали Кожлаеву, то вот вам еще одно подтверждение того, что и ПБР практически принадлежал Кожлаеву – на Кипре сидели его люди, и, убирая их оттуда, он переводил их в Европу менеджерами своих фирм.
Конечно, тот факт, что теперь вся эта троица «киприотов» оказалась за границей, а не в Москве, значительно осложнял мою задачу. И все-таки я был доволен собой. Кто сказал, что Чернобыльский кончился, выдохся и вышел в тираж? Дудки вам! Всего за неделю я сделал то, что ваши молодые сосунки, генерал Палметов, не могут сделать и за месяцы!..
Усталый, но довольный собой, я вечерней электричкой возвращался из Повольска в Москву. Была пятница, встречные московские электрички были набиты дачниками, а в Москву не ехал никто, до Бутова я в полном одиночестве дремал в вагоне, думая то о Харунове – интересно, как узбек Харунов оказался в одной связке с чеченской ОПГ? – то об Инне и Полине. Все-таки с кем они спят? И – как? Инна, конечно, нашла себе следующего рысака и продолжает скачку – такие хваткие дамочки не теряют время, берут от жизни все и перепрыгивают от мужика к мужику, как обезьянки с ветки на ветку, даже когда муж еще не остыл в морге…
И все-таки какое-то ревниво-щемящее чувство зажимало мне дыхание, когда я вспоминал ее томные вскрики, отброшенную назад головку, острые зубки, кусающие мои пальцы, маленькую грудь с крупными темными сосками, узенькие плечики, гибкую талию, танцующие бедра и кегельные ножки, которые она забрасывала мне на плечи. А ее горячая, хищная питонша?!.
Нет, лучше не думать об Инне, лучше думать о Полине. Полина, конечно, проще, примитивнее, но – человечнее. И безусловно красивее. Как жаль, что я не смог достучаться к ней, не смог разбудить в ней чувственность. Ведь такая замечательная девочка! Интересно, что она ощущает, занимаясь этим с лесбиянкой? И вообще, как говорит Жванецкий, интересно, что они чувствуют?..
Какое-то предощущение атаки, угрозы, опасности, которое спасало меня в Афгане и Чечне, вдруг резко вспыхнуло в мозгу, я открыл глаза и сразу же понял: конец! Поезд летел к Москве, а в мой все еще пустой вагон из следующего вагона на ходу вошла ватага парней и девиц, они – человек десять – шли, клацая дверьми, через вагоны вперед по ходу поезда, но один из них вдруг остановился подле моей скамьи и тихо свистнул остальным. Этот свист меня и разбудил. Я открыл глаза и узнал его – это был тот самый молодой козел с бритой башкой, который когда-то плюнул мне в лицо.
– Братва, он мне руку сломал, – сказал он своим. И легонько, с усмешкой ткнул меня кулаком: – Эй, ты помнишь меня?
«Братва» стала с любопытством подтягиваться к нам, это были простые 17–18 летние акселераты, в майках и широких джинсах с приспущенной мошной, с пирсингом в ушах, но без наколок. То есть наша стандартная молодежь, наша смена и будущее. Но в глазах у этого будущего уже появилось веселое хищное свечение…
– Эй, отвечай! – снова пнул меня мой знакомый, веселясь от предвкушения своей мести. И повернулся к своим: – Видали? Молчит, сука…
Я скосил глаза к окну, поезд приближался к станции. Я подумал, что в этом мое спасение, рывком перебросил свое тело через спинку скамьи и ринулся к выходу.
Но они оказались проворнее меня. Трое бросились мне наперерез, еще четверо блокировали двери вагона с обеих сторон, а остальные, весело скалясь, скопом приближались к отсеку, где я оказался, как в ловушке, меж двумя скамьями. Я знал, что должен продержаться до остановки поезда, и, помню, мне удалось отбиться от первых двух или трех, но затем…
Один из них – самый маленький и коренастый – вдруг разбежался по проходу, вскочил рядом со мной на спинку сиденья, оттолкнулся и в прыжке обрушился на меня сверху, надломив меня своим весом.
Теперь, когда он сидел на мне и душил меня руками борца-каратиста, взятыми в замок, остальным было легко бить меня кулаками и ногами в лицо, в живот, в пах и вообще куда придется.
Ухватив его руки, я пытался разжать их, одновременно выставив вперед свои уже окровавленные локти и качаясь из стороны в сторону – снаружи, с платформы, возле которой остановился поезд, я был, наверное, похож на старого слона, раскачивающегося в предсмертной схватке с молодыми шакалами.
Но хотя поезд стоял и десятки пассажиров видели с платформы, как меня избивают эти мерзавцы, никто не пытался ворваться в вагон, никто даже милицию не позвал – люди просто смотрели, а потом отвернулись и ушли в другие вагоны.
Последнее, что я помню: как под весом этого коренастого и ударами остальных я упал на пол в проходе вагона и кто-то – скорее всего мой давний «знакомый», – подпрыгнув, двумя ногами обрушился всем своим весом на мою правую руку. От пронзительной боли или, как говорят медики, от болевого шока я отключился, потерял сознание…
* * *Газета «Московский комсомолец», 26 июня 2001 г.
ИЗБИТ ВЕТЕРАН ФСБ
Вчера вечером в электричке Повольск – Москва был избит ветеран ФСБ подполковник в запасе П.А. Чернобыльский. На Павелецком вокзале пострадавшего нашли в вагоне в бессознательном состоянии и доставили в Институт скорой помощи им. Склифосовского. У Чернобыльского сломаны правая рука и два ребра. Ни документы, ни деньги, ни мобильный телефон не похищены, что говорит о политическом характере инцидента или о сведении счетов криминальных элементов с одним из последних мастодонтов КГБ – ФСБ, известным в своих кругах под кличкой Битюг.
Интересно, что эта публикация внизу первой страницы «МК» в их постоянном отделе жареных фактов тронула только моих сверстников – ветеранов ФСБ, которые стали названивать мне с предложениями найти избивших меня сволочей и тихо, без вмешательства властей расправиться с ними. Но она совершенно не впечатлила мое бывшее начальство – ни генерал Палметов, ни даже его заместитель полковник Высин не удосужились набрать мой телефон. И конечно, мне не позвонила Инна Соловьева.
Зато буквально на второй день после моего выхода из Склифа – рука еще в гипсе, бровь и скула зашиты и заклеены пластырем, а торс спеленут, оберегая ребра, – домофон загудел и на мой вопрос «Кто там?» отозвался знакомым голосом:
– Это я, откройте.
Полина!
Она вошла загорелая, просто шоколадная, в легком, на бретельках, цветном сарафанчике до причинного места и высоких, на шпильках, босоножках. При одном взгляде на это эскимо с шоколадными ногами и с зелеными глазами в обрамлении соломенно-шелковых волос сердце обмирало и дыхание останавливалось. Но Полина лишь усмехнулась на этот столбняк в моих глазах (и еще кое-где) и выложила из плетеной хозяйственной сумки сразу четыре коробки ягод – малину, клубнику, бруснику и крыжовник, которые теперь, в июне, появились у уличных торговок возле каждой станции метро. А из второй сумки – совершенно роскошной, из крокодильей кожи – фартук, резиновые перчатки и губки для мытья посуды.
– Ну, я так и знала, что здесь полный бардак, – сказала она, хозяйски оглядывая квартиру.
– Где ты так загорела? – спросил я.
– В Ницце. Клевое местечко! Яхты совершенно обалденные!
– И с кем ты там была?
– Да с одним козлом! – небрежно отозвалась она. – У него там яхта за триста тысяч баксов. Но такой мудак! На «трубе» сидит – газом торгует… Вот почему вы не миллионер?
– Это ты у меня уже спрашивала.