Этьен (подхватывая в том же тоне): А у Дюбуа в это самое время двое прелестных деток, и живут они хорошо и спокойно, хотя и поговаривают, что она так и не оставила мыслей о женщинах. Он растолстел: я видел его как-то в гольф-клубе.
Зельда: Ты по-прежнему играешь в гольф? Встань, пожалуйста, Этьен.
Он не спеша поднимается.
Да, ты по-прежнему играешь в гольф. Ты такой же стройный, элегантный, красивый. Эти морщинки тебе очень идут — вот тут и тут… (Касается своих висков.) Это ведь от смеха, да? Ты хорошо повеселился, Этьен, несмотря на мое непредвиденное отсутствие?
Этьен: По-моему, ты слегка перегибаешь с иронией.
Зельда: Да нет, почему бы тебе и не соскучиться даже по мне? Мы так смеялись вместе. Я хорошо смеялась с тобой. С тобой, но никогда над тобой.
Этьен: Да, действительно, эту заботу взяли на себя наши друзья. Нам и правда было весело вместе — когда мы бывали вместе. Ты была очень остроумной, дорогая Зельда, и очень красивой. Впрочем, ты такой и осталась. Действительно, ты была бы идеальной женщиной для выхода, если бы не возвращалась домой каждый раз с другим.
Зельда (ласково): Этьен, думаю, ты не станешь сегодня, в день возвращения блудной, я бы даже сказала блудливой, дочери, пускаться в сожаления и взаимные упреки? И это в то время, когда я осыпаю тебя комплиментами по поводу твоей внешности, твоей любви и твоего терпения. Ах, чуть не забыла: и твоей мудрости! Наше состояние, кажется, еще увеличилось, как сказал мне господин Дюрматт. Вы с Дорис жили как маленькие честные муравьи. Вы заделывали оставленные мной дыры, исправляли содеянные мной глупости, заново позолотили славное имя Ван Пееров… (Ласково смеется.) Все это очень хорошо.
Этьен: Твои банкиры, как обычно, проявили чудеса изворотливости, и мы все это время жили роскошно, во всяком случае я. Что касается Дорис, то ее по-прежнему так возмущает цена железнодорожного билета Париж — Трувиль, что она все так же ездит туда на «бентли». Правда, нам пришлось продать конюшни, это ты знала. Слишком дорого было их содержать.
Зельда: Да, правда, мои лошади были чуточку слишком красивы.
Этьен: Кстати, о красоте: я был бы весьма тебе признателен, если бы ты не заявляла публично — пусть даже только при твоей кузине и лучшей подруге, — что я вызываю у тебя физическое отвращение. Это неприятно.
Зельда (любезно): Ты прав, хорошо, я буду осторожна, обещаю. Особенно при твоей юной подружке… Как ее зовут? Прости, я не запомнила.
Этьен: Лоранс. Я еще не называл тебе ее имени, так что можешь не извиняться.
Зельда (с воодушевлением): Я так думаю, что ты поедешь с ней в отпуск в Каренак? Она хорошо ладит с Дорис? А мое возвращение ее не слишком расстроило? Ты хорошо ей все объяснил?
Этьен: Естественно. Впрочем, она обожает Каренак. Она предпочитает его даже Таити или Идре. В этом одна из ее прелестей.
Зельда: И она не боится общаться с пациенткой Брабана?
Этьен: Да нет. Это поколение имеет уже кое-какое представление о психиатрии, а следовательно, и взгляды на душевные болезни у него не такие средневековые, как у нас. А ты как? Тоже собираешься пригласить кого-нибудь в Каренак?
Зельда (хохочет): Этьен, да кого я могу пригласить? Милого дружка из Брабана? Вылечившегося однокашника — товарища по палате? Но знаешь, выйдя на свободу, они всячески стремятся избегать друг друга. Я уверена, что ни один из них не захочет меня узнать, если вдруг такое случайно произойдет. Ты шутишь, Этьен. У сумасшедших есть одна общая черта с детьми: они ужасные снобы. Я видела, как кое-кто из моих товарищей по несчастью возвращался после трехмесячной неудачной попытки прижиться на воле. Так вот: они нас не узнавали, как будто никогда раньше тут не бывали!
Этьен (очень быстро): Ну знаешь, я вообще-то имел в виду скорее наших общих друзей. Дорис собирается устроить ужин, коктейль. Мы туда пойдем. Там, конечно, будут Оберы, Доминик. Все само собой устроится.
Зельда (весело): Да нет же, нет! Послушай, Этьен, я исчезла со скандалом — весь этот огонь, пожарные, любовные крики, — и я совсем не хочу, чтобы мое возвращение было отмечено дружеским ужином на шесть персон у моей кузины Дорис!..
Возвращается Дорис, в руках у нее букет, который она кладет на стол. Зельда, проходя мимо, нежно целует ее в щеку.
Какой роскошный букет! Как это мило с твоей стороны, спасибо, дорогая! Ты больше не сердишься?
Дорис (ворчливо, но тем не менее растроганно): Сержусь? Нет, конечно! С чего бы? Ты же всегда была такой оригиналкой!
Зельда: Это еще мягко сказано. Ты очень кстати, Дорис. Я как раз объясняла Этьену, что нам надо устроить большой коктейль по поводу моего возвращения.
Дорис (в ужасе): Коктейль?!
Зельда: Да, коктейль или ужин а-ля фуршет. Это еще существует?
Дорис (растерянно): Кто?.. Что?.. О чем ты?
Зельда: Я о вечеринках, которые устраиваются дома, на которые приглашается полно народу, все едят и пьют с восьми вечера до рассвета, и все это в чью-нибудь честь или просто так. Так это все еще существует? Практикуется?
Дорис: Конечно, только я не думаю…
Зельда (перебивая ее): Ну так мы и организуем такой ужин у меня дома в честь моего возвращения после трехлетнего отсутствия. Что с тобой, Дорис?
Дорис пристально и серьезно смотрит на нее.
Дорис: Ты это серьезно?
Зельда: Ну да. Я выздоровела или нет? Отвечай.
Дорис (пожимая плечами): Естественно, выздоровела. Шарвен сам тебе это сказал, только…
Зельда: Только что?
Дорис: Не знаю… Все это кажется мне… Э-э-э… Этьен, а ты что думаешь?
Этьен: Ничего.
Зельда (наивно): Ну так подумайте. Мои друзья не видели меня целых три года! Наверняка среди них найдется кто-нибудь, кому приятно будет снова меня повидать, как ты думаешь?
Дорис: Ну да, ну да, разумеется! Только, может быть, стоит начать с маленького ужина именно для этих…
Зельда: Только, видишь ли, после трех лет разлуки трудно сказать, кто будет рад тебе по-настоящему. Кто бы это ни был, где бы это ни происходило — никогда не знаешь точно. А потому давай пригласим всех одним махом, это увеличит мои шансы.
Дорис по-прежнему молчит с подавленным видом.
Этьен (услужливо): Дорис, Зельда имеет в виду Каренак.
Дорис: Каренак? Я не понимаю…
Этьен: Ты там будешь с Томом, я — с Лоранс, которую Зельда сама только что пригласила. Наверное, Зельде будет не слишком весело оказаться пятой в нашей маленькой семейной компании. Конечно, она всегда любила нечетные цифры, только не в такой комбинации.
Дорис: Боже мой, Зельда, ну конечно! Только так быстро? Я хочу сказать… Э-э-э…
Этьен: Зельда же не в трауре была, Дорис, к счастью для меня. Она была в Брабане, и теперь ей хочется повидаться с теми, кто ей нравится. По-моему, это естественно.
Дорис: Ну конечно-конечно, Этьен! Я же не дура!.. Но так сразу — и коктейль… И что она думает написать на пригласительных карточках? Этьен, можешь ты мне сказать?
Зельда (очень весело): Она может написать, что «госпожа д’Уши́ будет рада по случаю своего выздоровления…». Не волнуйся, Дорис, и перестань говорить обо мне в третьем лице: это очень заразно, поверь мне.
Дорис: Послушай, Зельда, устраивать коктейль по случаю выздоровления… Это дурной вкус, поверь мне…
Зельда: Вот как? Этьен, ты тоже так считаешь?
Этьен (сухо): Да, очень дурной вкус. Но если тебе так хочется, чтобы твое возвращение было громким и как можно более нелепым…
Зельда: Почему нелепым? Я была больна, а теперь выздоровела. Выздоровление обычно празднуется. Помнишь, Дорис, как ты в Церматте сломала обе ноги? Когда тебя выписали из больницы, мы устроили целый праздник в Париже…
Дорис: Зельда, это совсем другое.
Зельда (ледяным тоном): И правда: три года — это не два месяца, это гораздо дольше. (Смотрит на них, потом вдруг смеется.) Ну ладно-ладно, я прекрасно знаю, что выздоровления бывают разные: одни празднуются, другие — нет. И я знаю, что, напиши я: «Госпожа д’Уши́ приглашает вас на праздник по случаю своего возвращения из сумасшедшего дома», меня тут же отправят туда обратно. Так что я не настаиваю. Не сейчас. Нет-нет, мы напишем так: «Господин и госпожа д’Уши́ приглашают вас на коктейль в честь своей кузины и лучшего друга Дорис Мандель». И людям этого будет достаточно. Кто-то позвонит мне, кто-то — тебе или тебе… (Указывает на обоих.) А кто-то позвонит друг другу. Но все придут и будут говорить о другом. А позже, гораздо позже им вспомнится длинная нервная депрессия с небольшой порцией туберкулеза да еще и с малокровием в придачу, а может, и еще с чем-то, уж не знаю. С каким-нибудь вирусом, во всяком случае, с чем-то очень достойным: мы ведь люди богатые, правда? Я буду восхитительна на этом коктейле. Я постараюсь найти себе шестого, но только чтобы он не был ни женатым, ни вульгарным, ни вором. Если такого не найдется, обойдусь просто приятелем на одно лето. А если какой-нибудь из приглашенных дам захочется попудрить носик, я отведу ее в свою комнату — настоящую, в ту, что внизу, с телефоном и без чехлов. (Глядя на Дорис.) Ну что с тобой такое, Дорис? Почему ты плачешь?
Этьен (сухо): Да, очень дурной вкус. Но если тебе так хочется, чтобы твое возвращение было громким и как можно более нелепым…
Зельда: Почему нелепым? Я была больна, а теперь выздоровела. Выздоровление обычно празднуется. Помнишь, Дорис, как ты в Церматте сломала обе ноги? Когда тебя выписали из больницы, мы устроили целый праздник в Париже…
Дорис: Зельда, это совсем другое.
Зельда (ледяным тоном): И правда: три года — это не два месяца, это гораздо дольше. (Смотрит на них, потом вдруг смеется.) Ну ладно-ладно, я прекрасно знаю, что выздоровления бывают разные: одни празднуются, другие — нет. И я знаю, что, напиши я: «Госпожа д’Уши́ приглашает вас на праздник по случаю своего возвращения из сумасшедшего дома», меня тут же отправят туда обратно. Так что я не настаиваю. Не сейчас. Нет-нет, мы напишем так: «Господин и госпожа д’Уши́ приглашают вас на коктейль в честь своей кузины и лучшего друга Дорис Мандель». И людям этого будет достаточно. Кто-то позвонит мне, кто-то — тебе или тебе… (Указывает на обоих.) А кто-то позвонит друг другу. Но все придут и будут говорить о другом. А позже, гораздо позже им вспомнится длинная нервная депрессия с небольшой порцией туберкулеза да еще и с малокровием в придачу, а может, и еще с чем-то, уж не знаю. С каким-нибудь вирусом, во всяком случае, с чем-то очень достойным: мы ведь люди богатые, правда? Я буду восхитительна на этом коктейле. Я постараюсь найти себе шестого, но только чтобы он не был ни женатым, ни вульгарным, ни вором. Если такого не найдется, обойдусь просто приятелем на одно лето. А если какой-нибудь из приглашенных дам захочется попудрить носик, я отведу ее в свою комнату — настоящую, в ту, что внизу, с телефоном и без чехлов. (Глядя на Дорис.) Ну что с тобой такое, Дорис? Почему ты плачешь?
Дорис действительно плачет, прислонившись к дверному косяку.
Этьен (улыбаясь): Дорис? Ну, она плачет от облегчения — из-за пригласительных карточек.
Дорис поднимает голову и смотрит на Этьена.
Дорис: Ну ты и сволочь! Какая же ты сволочь!
Зельда удивленно смотрит на них.
Занавес.Сцена 3
Та же печальная комната. Постель застлана, но кресла все еще покрыты чехлами. Зельда одна в вечернем платье сидит перед туалетным столиком. Через открытую дверь доносится праздничный гомон, а через окно со двора снизу — звуки кухни. Зельда медленно расчесывает волосы. Время от времени она останавливается, чтобы перевернуть страницу альбома, который лежит у нее на коленях. Слышится голос Дорис, зовущий: «Зельда! Зельда!» — затем входит она сама, нарядно одетая, пышная. Она очень весела, возможно, чуточку пьяна, но явно довольна.
Дорис (целуя Зельду): Зельда! Я беспокоилась о тебе. Куда ты подевалась? Уже четверть часа прошло. Что ты тут делаешь? Красишься? Ну и зря! Ты великолепно выглядишь. Все так и говорят: великолепно, очаровательно. Ах, я так рада, так рада! Такой успех, киска, поздравляю! (Опускается на диван и тут же вскакивает, ворча.) Эти чехлы, право, что за блажь…
Зельда (улыбаясь): С чем поздравляешь? Ты боялась, что я их покусаю или стану говорить непристойности?
Дорис (смеясь): Нет, конечно! (Пауза.) Заметь, с тобой случалось и то и другое.
Зельда: Потому что те люди наводили на меня тоску, и это меня бесило. Но это было не нарочно, скорее от нервов, ты же знаешь.
Дорис: Значит, сегодня ты не скучаешь, что уже хорошо.
Зельда: Да нет, конечно скучаю, но теперь мне все равно — скучаю я или нет. Раньше скука проникала мне в кровь, как огненная вода. А теперь как будто слабенькая настойка растекается по венам.
Дорис (покладисто): Согласна, они далеко не все интересны, но среди них попадаются и занятные типы. Дорогая, эти люди заправляют миром. Их межнациональные корпорации, их статьи, их власть все направляют, все организуют, даже беспорядки. Революции, катастрофы, войны выгодны им так же, если не больше, как мир, экономический рост и прогресс. Фантастика, правда — такой дирижер, который всем управляет, всякой музыкой, даже фальшивой?
Зельда: Это называется атональная музыка или серийная, да? А ты что, теперь пустилась в политику?
Дорис (твердо): Я считаю, не женское это дело, что бы там ни говорили наши разбушевавшиеся феминистки. Но стоит туда сунуть нос, понять кое-какие механизмы — и это так захватывает, уверяю тебя.
Зельда: А что твой муж-идеалист? Он по-прежнему весь такой левый-левый или с возрастом его направленность все же поменялась?
Дорис (смеясь): Он неисправим… Дитя, большое дитя, которое рассуждает об абстрактных вещах. У них бывают такие вечеринки со всеми этими изобретателями в духе профессора Турнесоля!.. Я как-то позвала туда Этьена, так он чуть не помер со смеху, потихоньку, конечно.
Зельда (не переставая расчесывать волосы): Почему — потихоньку? Ему что, иначе набили бы морду?
Дорис (шепотом): Что ты… Эти левые, крайние левые — там есть просто настоящие коммунисты, — очень, очень воспитанный народ, такие умные. Ты удивилась бы.
Зельда (отчетливо): Нет.
Дорис (удивленно): Что — нет?
Зельда: Я не удивилась бы, если бы увидела вежливого коммуниста. Никогда не представляла их себе плюющими на ковер. Так, значит, Этьен хорошо тогда повеселился?
Дорис: Да. (Замолкает в замешательстве.) Знаешь, мне понадобилось на это какое-то время, но я по-настоящему оценила юмор Этьена. А ты нет?
Зельда: Да. Мне тоже понадобилось на это какое-то время.
Дорис: Зато мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы оценить его чувствительность, настоящую чувствительность.
Зельда (тем же тоном): Да, мне тоже понадобилось на это гораздо больше времени.
Дорис: Знаешь, Зельда, в сущности… (Смотрит на Зельду, но та не оборачивается и никак не реагирует на начатую фразу, будто глухая. Вздыхает.) Ладно, ничего.
Зельда (улыбаясь): Да? Ну тем лучше. Я никогда не знала, что там такое «в сущности». Мы померли бы со скуки.
Дорис: Что ж, посмотрим. Так скажи-ка мне, нашла ты себе кого-нибудь? А? И кого? Лично мне интуиция подсказывает двоих, моя девочка… (Грозит Зельде пальцем.)
Зельда (холодно): Дорис, я совсем тебя не понимаю. Моя задача на сегодняшний вечер заключалась в том, чтобы быть любезной со всеми нашими знакомыми. Мне надо было еще что-то найти? Что же? Что я должна была найти среди этих людей, таких непринужденных, таких предупредительных, таких культурных? И таких здоровых к тому же… Раньше — во времена Бальзака, правда? — всегда считалось, что деловые люди должны быть худыми, с желтой кожей, мрачным взглядом, отечными, болезненными. Я же здесь увидела одних только молодых людей разного возраста, иногда даже очень и очень солидного, но все они бодры, полны сил, с прекрасным цветом лица, открытым взглядом, даже с юмором; безупречны и неумолимы. И что я должна была найти среди этих цветущих джентльменов? (Ее голос становится резким, угрожающим. Дорис молчит в замешательстве. Зельда резко оборачивается к ней.) Так что же?
Дорис (испуганно): Гостя… Ты хотела… Мы хотели пригласить кого-нибудь в Каренак на лето.
Зельда: Юная подружка Этьена не играет в бридж? Если надо, я могла бы тряхнуть стариной. (Улыбается Дорис.)
Дорис встает с облегчением. Она сама не знает, чего испугалась.
Дорис: Во всяком случае, повторяю, вечер удался, Зельда. А что это у тебя на коленях?
Зельда: Альбом. Репродукции Карпаччо, очень красивые.
Дорис (возмущенно): Ну, знаешь ли, Зельда, у тебя две сотни гостей! Тебе не кажется, что читать сейчас — это по меньшей мере легкомысленно по отношению к нашим друзьям? К друзьям, которые проявили такую деликатность, вели себя так естественно, так тепло отнеслись к тебе! Не допустили ни единой фальшивой ноты! Ни на секунду!
Зельда, не глядя на нее, листает свой альбом.
Твое поведение становится странным. Мне кажется, что это… не хорошо. Да, вот так. Не хорошо.
Зельда (закрывая книгу и с усилием поворачиваясь обратно к туалетному столику): Я ведь не читала, а только рассматривала картинки. Я открыла для себя Карпаччо в Брабане.