Вообще рассказ Чехова «Шведская спичка» получается. Вот недаром Алёна терпеть не может Чехова!
К примеру, если бы она писала детектив на эту тему, то непременно увязала бы наличие на полу конюшни отнюдь не ржавой русской булавки (не успела заржаветь, значит, уронена недавно) с присутствием в шато некоей русской дамы, примеченной офицерами жандармерии на видео. Какой-нибудь хитрый сыщик непременно должен тайно наведаться к той даме (место обитания которой теперь известно Жоэлю) и произвести негласный обыск в ее вещах. И тогда отыщутся брючки, у коих вместо пуговицы – аналогичная булавка. (Алёна ведь до сих пор не удосужилась пришить пуговицу, поскольку второй день носит другие брюки, зачем время на те тратить.) Ну и поди докажи свою непричастность к убийству!
То есть доказать, наверное, можно, но мороки не оберешься.
Писательнице Дмитриевой стало не по себе. Конечно, так развивались бы события в воображаемом, не написанном еще детективе, но кто мешает им совершенно так же развиться в реальности?
Алёна настолько задумалась, что встала столбом посреди улицы. Заторчала она таким образом около небольшого магазинчика индийских вещей, и худая, смуглая, унизанная серебряными и костяными браслетами, обмотанная пестрыми шелками хозяйка уже поглядывала на нее с надеждой, как на потенциальную покупательницу. Однако наша героиня почему-то терпеть не могла всякие индийские штучки-тряпки, в том числе и браслеты, а потому пошла своей дорогой. Но тут зазвонил ее телефон.
– Алёна, извини, – сказала Марина виновато, – кажется, мы забыли в твоей сумке заколки для девчонок. И я никак не могу их волосы заплести так, чтобы не распускались. А тут, в бассейне, нельзя, чтобы волосы в воду падали. Ты не могла бы…
– Конечно, я сейчас вернусь, – сообщила Алёна и побежала назад, роясь на ходу в сумке.
Точно, вот пакет с заколками, приколками, резинками, «крабиками» и прочей атрибутикой, необходимой для создания гладенькой прически из непослушных девчачьих волос.
Она достала пакет, и все это добро вдруг выпало прямо на асфальт!
Экая ж ты криворукая, писательница Дмитриева!
Алёна поспешно подобрала заколки, причем за одной пришлось залезть чуть ли не под колеса красивого алого «Ситроена», припаркованного неподалеку от входа в бассейн, отряхнула коленки и вошла в стеклянную дверь.
В холле не было никого, кроме маленькой дамы за столиком – дежурной.
– Бонжур, – сказала та с дежурной же приветливостью. – Что вам угодно?
Лицо ее показалось Алёне знакомым. Да, наверное, уже видела ее здесь, на этом самом месте.
– Извините, я к своей подруге, – пояснила наша героиня. – Она уже прошла с детьми в бассейн, но забыла заколки для волос. Я их принесла, подруга сейчас выйдет. Я подожду, можно?
– Конечно конечно, – приветливо закивала дама.
Алёна прошлась по холлу, скользя взглядом по фотографиям, которыми были сплошь увешаны стены. Вспомнила, как приезжала сюда вчера вечером с Эсмэ. Хм, довольно неприятно закончилось знакомство с юношей… Она почему-то чувствовала себя перед ним слегка виноватой, хотя, по сути, виноват сам парень. Да ну его в пень, думать еще о нем!
Кстати, Эсмэ упоминал, что на одной из фоток запечатлен и он. Поискать разве знакомую физиономию?
Алёна только начала присматриваться к снимкам, как ее мобильник снова зазвенел.
– Алён, ну ты где? – жалобно спросила Марина. – Мы тут уже замерзли в раздевалке.
– А я тебя в холле жду!
– Ой нет, мы выходить не будем, забеги лучше ты, поможешь мне девок быстро причесать.
– Иду, – откликнулась Алёна. И повернулась к дежурной: – Извините, можно мне пройти в раздевалку? Моя подруга не может выйти, там дети… их нужно причесать…
Дежурная смотрела на нее изумленно и часто моргала. Потом до нее, видимо, дошла суть проблемы, а может, ей все было до лампочки, потому что она опустила голову к бумагам, разложенным на столе, и махнула рукой:
– Конечно, идите.
Алёна сбросила босоножки и побежала к раздевалкам, с удовольствием наступая на теплые, подогретые снизу плиты шершавого кафеля.
Девчонки сразу стали ныть, чтобы она шла с ними купаться, но Алёне совершенно не хотелось плавать, поэтому она только помогла Марине, и через минуту лучшая часть семьи Детур, вся гладенько причесанная, в купальниках, выбежала из раздевалки. А Алёна вернулась в холл.
По пути вспомнила, что хотела задать дежурной кое-какой вопрос. То есть ответ ей был практически известен, однако все же… Конечно, нелепо, что он потащился в бассейн, когда такие дела, но… Иначе как же вообще?
Однако дежурной на месте не оказалось. Алёна обувалась, рассеянно поглядывая на стены. Ни на одной фотографии Эсмэ обнаружить не удалось.
И вдруг она нахмурилась: пять минут назад, когда она ждала тут Марину, фотографий вроде бы было больше. А сейчас вон три пустых пятна, три пустых гвоздя, на которых недавно явно висели снимки в рамочках.
Алёна растерянно оглянулась.
Дежурной за столиком по-прежнему не было.
Почему она сняла фотографии, интересно знать? Ерунда, конечно, но… Почему она сняла их именно сейчас?
А может, не она? Но кто?
И вдруг Алёна вспомнила, где видела эту маленькую женщину. Странно…
Хотя, в общем-то, ничего странного, но…
Или все же странно?
Страннее всего то, что фотографии исчезли. Да вообще куча странностей!
Кстати, получается, все домыслы Алёны насчет Джейби и Жибе – чушь? И лысая узнала о синяке совсем другим путем?
Да нет, синяк – это потом, а маленькая женщина – сначала… Неувязка во времени!
Или они позже снова встретились? А зачем?
Чепуха какая-то…
Может, и правда чепуха, чушь, ерунда?
А может, Алёна вообще ошиблась, и дежурная – вовсе не та женщина? Они тут все маленькие, мадам Аршамбо из Нуайера тому пример. Хорошо бы еще раз посмотреть на дежурную… Наверное, она зашла вон в ту дверь, там, вероятно, какое-нибудь служебное помещение.
Алёна миновала столик и заглянула в приотворенную дверь.
Никакого служебного помещения за нею не оказалось – просто коридор, тоже ведущий к бассейну.
Куда же делась дежурная? На улицу вышла?
В это мгновение раздался странный звук. Словно били в колокол, но не звонко, а как-то глухо.
Алёна оглянулась.
Ах да, звонит телефон, который дежурная оставила на столе!
Ну, сейчас она вернется. Услышит звонок и вернется.
Но женщина не возвращалась. Колокол все бил и бил, причем работал и вибратор, так что телефон начал елозить на столе и двигаться к краю.
Алёна подскочила и успела подхватить маленький черный «Samsung» прежде, чем тот свалился на пол.
Мельком глянула на дисплей. Успела прочесть: «Вызывает 06 45 22…» – и дисплей погас, колокол умолк.
Маленькая женщина так и не появилась.
Алёна положила телефон, отскочила от стола, вышла за дверь, огляделась.
Дежурной не было и здесь. Не было также и алого «Ситроена», под который Алёна лазила, чтобы достать заколки.
Она медленно шла по дорожке, ведущей от бассейна к шоссе.
Ну что ж, мало ли куда автомобиль мог уехать… Хотя все это странно, если не сказать больше!
То есть вообще полная каша. Неужели так все связано? Или, наоборот, ничто ни с чем никак не связано?
Посмотрела на часы, подумала. Достала телефон и написала эсэмэску Марине:
«Решила снова съездить в Талле, не ждите меня, доберусь потом до дому сама, целую, Алёна».
И торопливо зашагала к улице, которая вела на автовокзал.
Дама в развевающихся индийских тряпках снова начала зазывно улыбаться, позванивая браслетами на пороге своего магазинчика, и наша героиня невольно замедлила шаги…
40-е годы XX века, Россия
Из дневников и писем графа Эдуара ТаллеДавно не брался за дневник. Столько всего случилось…
Я вернулся домой. Мы с Шарлотт вернулись домой! Во Францию! Встретились с сыном и уехали в Талле, потому что я ушел со службы. Долго стоял в нашем семейном склепе над гробом отца. Наверное, он знал, как я переменился. Теперь мне хотелось жить только делами моего родного дома. Отец всегда этого хотел, но смысл ведь состоял в том, чтобы того же захотел я.
Все минувшие с тех пор годы были посвящены имению.
Я старался не вспоминать ни Китай, ни Россию. Может быть, и следовало спокойнее думать обо всех наших перипетиях, но мне так трудно сдерживаться при воспоминании о тысяче унижений, которые пришлось пережить в последние дни в Петрограде, когда я, почти не веря в успех, хлопотал об отъезде. И я ведь еще не оставлял тогда надежды найти свою коллекцию!
Само собой, ничего я не нашел и не вернул. Я уж упоминал, что у меня сложилось впечатление, будто просьбу мою не особенно-то стремились выполнить.
А недавно произошло нечто, словно бы эхом долетевшее из тех далеких дней.
И мне вспомнилась одна странная встреча в коридоре Чрезвычайной комиссии, где я ждал разрешения на выезд.
И мне вспомнилась одна странная встреча в коридоре Чрезвычайной комиссии, где я ждал разрешения на выезд.
Мимо меня, стоящего в углу около комнаты, где выдавали какие-то очередные бумажки с печатями, прошел высокий, очень высокий человек с длинными волосами, причесанными на пробор, с большими, пожелтелыми от табака усами и большими голубыми глазами. При нем были две женщины. Одна – милая и нежная, с покорным выражением красивого лица и косами, окрученными вокруг головы. В России многие женщины стали носить такие прически после революции. Ведь куаферов больше нет, а заплести косы умеет каждая. Впрочем, иные пошли другим путем – просто остригли волосы. Вторая женщина была именно такая: с короткой стрижкой. Черные волосы забраны гребнем на затылке, но несколько прядей разметались и падали на черные глаза.
Я узнал ее! Потому что уже видел тут. Именно ее провели в кабинет к начальнику, когда я пришел сюда в первый раз. Тогда у нее был полумертвый, запуганный вид, а теперь она шла, смеясь, под руку с высоким, усатым человеком и, судя по всему, чувствовала себя здесь как дома, такая небрежная улыбка сияла на ее красивом, точеном лице.
– Алексей Максимович, может быть, я подожду в коридоре? – робко проговорила женщина с косами.
– Смотрите, Варвара, как бы вас по ошибке не отвели в камеру, – насмешливо проговорила стриженая.
Женщина с косами покачнулась, и высокий человек подхватил ее под руку.
– Какие-то у вас шутки нехорошие, моя дорогая Мура, – проговорил мужчина укоризненно, сильно налегая на букву «о».
У меня во Владивостоке был один из садовников, который говорил именно так. Он рассказывал, что родом с Волги, а там такой выговор. Видимо, высокий человек тоже родом с Волги.
– О, посмотрите! – воскликнула женщина, которую усатый назвал Мурой, и взглянула на меня. – Да ведь я знаю этого госпо… этого э-э… человека. Он французский консул и пытается найти какие-то статуэтки, которые у него украли. Китайский фарфор, что ли. Причем какого-то не вполне приличного содержания. Тут над ним все потешаются.
Она говорила совершенно спокойно, словно меня не было рядом. Видимо, ей не приходило в голову, что я знаю русский язык.
Неловкое положение. Правила приличия требовали признаться, что понимаю их, но я не успел.
Усатый мужчина уставился на меня своими голубыми глазами и вдруг покраснел. На его лице появилась детская виноватая улыбка, он еще крепче схватил своих спутниц под руки, словно искал в них опору или защиту, – и ринулся прочь по коридору.
Я смотрел вслед непонимающе. Мужчина явно меня испугался. Но почему?
– Ишь, веселые какие, – пробормотал какой-то молодой человек рядом. – Накаркал нам этот буревестник… Ох, накаркал!
Я ничего не понимал.
В ту минуту дверь, около которой мы стояли, отворилась, вышла строгая пишбарышня[38] и подала мне последние документы, которые следовало оформить. Я посмотрел – там стояли все печати, все подписи – и бросился к Шарлотт.
Я навсегда забыл бы о этой странной встрече, если бы не недавние события…
Суть их в следующем: то, что я считал навеки потерянным, вернулось ко мне. Это произошло случайно – настолько случайно, что даже я, чья жизнь вся состояла из случайностей, несчастных и счастливых, был поражен…
Наши дни, Франция
Алёна рассчитала правильно: как раз начался перерыв между экскурсиями, посетители толпились во внутреннем дворике. Кто-то пытался заглянуть в чудесный парк, где высокие, метра под два, штамбовые розы являли собой совершенно изумительное по красоте зрелище, кто-то рассматривал воду во рву под стенами замка – она была ну просто средневеково-зеленой, вся цвела от ряски, вполне возможно, тоже имеющей историческое происхождение…
Гиды пока разбрелись. Две девушки, одетые в чем-то похожие и весьма консервативные брючные костюмчики (не исключено, одна из них и была подружкой Эсмэ… этой, как ее, Бланш Марье… наверное, вон та в синем, а может, другая, в коричневом), поспешили в помещение касс – вероятно, хотели в небольшом баре подкрепиться и выпить кофе перед следующей экскурсией. Третья девушка – в аналогичном костюме, но сером – устроилась на широких перилах моста и с кем-то говорила по телефону. Разговор был явно не из самых интересных и волнующих – девушка откровенно позевывала.
Собственно, именно она могла оказаться Бланш, тогда две другие – Флоранс Вуазьен и Клоди Паскаль. А впрочем, три девицы Алёну интересовали лишь постольку-поскольку, а точнее, не интересовали вообще, потому что она приехала сюда ради четвертого гида, Жан-Батиста Беарна. А вот того как раз и не было пока видно.
Может, у него выходной? Хотя нет, едва ли. Сегодня шато Талле снова открыли для экскурсий после трехдневного перерыва, поэтому народу очень много, гораздо больше, чем в тот день, когда Алёна была тут в первый раз. И это несмотря на то, что Башня Лиги и выставочная комната по-прежнему закрыты. Машины прибывают и прибывают, туристы шляются по двору и фотографируют все подряд, в том числе и гидов. К сожалению, к прежней, сугубо исторической и культурной славе чудесного замка теперь прибавилась и скандальная. Именно она и притягивала туристов. Конечно, прежде всего они будут пытаться попасть в конюшню, где нашли мертвого Карло Витали. Вон сколько народу прохаживается по внутреннему дворику как бы невзначай… Странно, там даже оцепление не стоит. Хотя конюшни заперты, конечно.
Вообще очень странно, что шато открыто. Теоретически должны идти какие-то следственные мероприятия, а тут столько людей – все же следы затопчут, хозяйственно подумала Алёна Дмитриева, профессиональная загадывательница и разгадывательница всех и всяческих загадок, запутывательница и распутывательница всех и всяческих узлов. А впрочем, если там и были какие-то следы, их давным-давно затоптали, так что поздняк, как говорится, о них беспокоиться.
В это мгновение она увидела Жан-Батиста Беарна. Прикинутый столь же консервативно-уныло и респектабельно, как и гиды-девушки, тот вышел из боковой двери шато – Алёна вспомнила, что их группа после окончания экскурсии выходила именно оттуда, – и устало опустился на высокую каменную ступеньку, прислонившись к боку каменного, а значит, безобидного льва. Поднял глаза к башенным часам, вспомнил, что время там давным-давно остановилось навеки, поглядел на запястье, часов не обнаружил, сунулся в карман за мобильником, достал его, уставился на дисплей…
В общем, он как-то нервничал и был вполне готов для того, чтобы брать его тепленьким.
Что Алёна и сделала.
Она пересекла двор и села рядышком с Беарном. Гид в некотором испуге покосился на даму, всю увешанную развевающимися пестрыми тряпками, в очках в пол-лица, но спросил с профессиональной любезностью, одновременно уныло улыбаясь какому-то туристу, который фотографировал в это время исторических львов:
– Чем могу служить, мадам?
Алёна подсунула ему загодя приготовленный буклет, купленный в книжной лавке шато, и тихонько предупредила:
– Делайте вид, что мы беседуем о какой-нибудь достопримечательности, смотрите в буклет, а не на меня.
– Кто… – начал было Беарн. Но она чуть приспустила на нос очки и уставилась ему в глаза:
– Узнаете?
Гид подавился дальнейшими словами и тупо уставился на Алёну, которая быстро поправила очки и прошипела:
– В буклет, говорю, смотрите!
Беарн послушно опустил глаза и даже весьма конспиративно ткнул в страницу пальцем, словно указывая на некую особенную достопримечательность шато. И пробормотал потрясенно:
– Что у вас с лицом?
Ага, все же запомнил нашу героиню, несравненную красотку! Что и требовалось доказать! Несмотря на то что по вине этого болтливого гида Алёна натерпелась неприятностей (а главное, были расстроены Лизочка с Танечкой!), она чувствовала себя польщенной. Но показывать ему этого не собиралась, спросила ехидно:
– А почему вы так удивились, будто в первый раз мой синяк видите?
– А в какой? – еще больше удивился Беарн.
– Да уж как минимум во второй!
– С чего вы взяли? Мы разве виделись после того, как вы были тут на экскурсии?
– Я-то вас не видела, но вы меня – наверняка.
– Я – вас? Ну разве что во сне!
Алёна покосилась подозрительно. Потом сочла последнюю фразу за неуклюжую попытку флирта и расщедрилась на то, что шевельнула уголком рта, типа улыбнулась снисходительно:
– Нет, не во сне вы меня видели, а в реальности.
– Но где? Каким образом?
– Ох, бросьте! – начала злиться писательница… прежде всего за то, что мсье Беарн так натурально изумлялся. Честное слово, ему вполне можно было бы поверить! Но тогда недавно сделанные ею выводы становились вообще не выводами, а вымыслами, поэтому Алёна и злилась. А между тем не нами было сказано: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав!»
Наша героиня не была бы занудной Девой, если бы не подумала в тот момент, что, строго говоря, у Лукиана, из сатир которого это выражение взято, оно звучит несколько иначе. «Ты берешься за молнию вместо ответа – значит, ты не прав!» – говорит Прометей Юпитеру. Однако времена нивелируют даже экспрессивность цитат, а потому пусть будет – Юпитер, ты сердишься…