— Боже мой… Как вы нас напугали, разве можно так шутить? — выдавила Долорес Дмитриевна.
Красный от смущения Мещерский нагнулся поднимать стул с пола.
— Ты что, все еще пьян? — резко спросила брата Анна. — Не соображаешь, что делаешь?
— Катя ясно прочла это по их лицам — неизвестно что произошло бы здесь, в этой комнате, за этим домашним чаем дальше. Обернулось бы все это грандиозным скандалом или же при всеобщей неловкости было бы спущено на тормозах, Узнать этого она так и не успела, потому что в дело внезапно вмешался внешний фактор.
Перед флигелем, взвизгнув натруженными тормозами, лихо затормозил милицейских «газик».
— Ой, а к нам снова менты! — звонко, тревожно объявил всей честной компании Валя Журавлев.
Помня обещание Колосова «проутюжить» Лесное, Катя приготовилась к худшему. Так бывает в самолете, когда объявляют: «Мы в зоне турбулентности. Пристегните ремни, пригнитесь».
Но в первые мгновения ничего такого не произошло. Салтыков поднялся из-за стола и как хозяин дома лично встретил Колосова и сопровождавших его (явно для солидности) двух оперативников холле. В холл любопытной гурьбой вслед за ним высыпали и все домочадцы.
— Милости просим, пожалуйста, — Кати видела, что Салтйков, еще не совсем оправившийся от выходки Лыкова, за любезностью пытается скрыть тревогу. — Чем могу служить? Что случилось?
Катя мысленно сравнила его и Никиту: Как говорится — вода и камень, стихи и проза, лед и пламень — полнейшая противоположность во всем. Однако оба держали себя так, словно должны друг другу показать: а ты тут брат, не очень, тут я распоряжаюсь. Колосов обвел мрачным взглядом сгрудившуюся в холле команду Лесного. На мгновение задержал этот свой роковой взор на Кате. Она быстро отвернулась — не рассмеяться бы.
— Вы скажите, не томите нас, молодой человек. Что-то опять произошло, да? — испуганно спросила Долорес Дмитриевна.
Колосов вперил взгляд в стоявшего рядом с ее сыном Валей Алексея Изумрудова. Улыбнулся (Катя поклясться была готова — улыбка была хищной, как у людоеда).
— И вы тут, — произнес он. — Очень хорошо. А мы как раз за вами, гражданин Изумрудов Алексей Андреевич. Прошу следовать за нами.
— Да что же все-таки случилось? — громко спросила Долорес Дмитриевна.
— Я думаю, гражданин Изумрудов догадывается, — зловеще ответил Колосов.
Леша метнул на Салтыкова испуганный умоляющий взгляд. Катя четко прочла в этом взгляде: СОС! Тону!
— Объясните нам, в чем дало, прошу вас, — сказал Салтыков.
— Простите великодушно, Роман Валерьянович, без комментариев. Гражданин Изумрудов должен сейчас тми ехать снами.
— Куда? — тихо спросил Салтыков.
— Пока в отделение милиции. Дальнейшее зависит от правдивости и честности его показаний. Прокуратура суд, тюрьма — мест много.
— Роман, я ничего не делал! — воскликнул Изумрудов. Салтыков шагнул вперед, заслонил собой парня. Катя видела, как Анна, все время державшаяся рядом с Салтыковым, пыталась его остановить, но он мягко отвел ее руку.
— Извольте объясниться, — отчеканил он со своим неподражаемым старопетербургским акцентом, — В чем вы обвиняете мальчика?
— Мальчика мы ни в чем не обвиняем. Пока что, — зловеще парировал Колосов. — У мальчика пока что мы хотим только выяснить обстоятельства убийства настоятеля местной церкви небезызвестного всем вам отца Дмитрия.
— Отца благочинного? — испуганно воскликнула Долорес Дмитриевна.
— Я ничего не делал, — Изумрудов схватился за Салтыкова, как утопающий за соломинку, — Ромочка, честное слово… Ромочка, верь мне, я никого не убивал!
Когда он выкрикнул это свое «Ромочка» — так жалобно и так ужасно по-женски, в холле что-то сразу изменилось. Катя ощутила это как перепад давления. Мещерский, видимо, тоже это почувствовал. Перевел изумленный взгляд с Изумрудова на Салтыкова.
— Вы не посмеете увезти его отсюда, — сказал Салтыков.
— Не посмеем? Мы, между прочим, уважаемый, при исполнении служебных обязанностей, — ледяным тоном отбрил его Колосов, давая понять: с политесом, с вежливостью покончено. — А противодействие — дело опасное, тем более для иностранца.
Но Салтыков ничуть не испугался. Положил на плечо Изумрудова руку, словно брал его под свою защиту.
— Да вам-то что до этого, Роман Валерьянович? — удивился Колосов. — С вами мы уже беседовали. Пока у нас к вам никаких новых вопросов нет.
— Вы не увезете его отсюда! — голос Салтыкова зазвенел… Вы не посмеете. Это… это форменной большевизм — вот что это такое! Насилие! Вы не заберете его у меня!
— Роман! — это вырвалось у Анны.
— Ах, оставьте меня, Аня, оставьте! Вы не посмеете увезти моего мальчика!
— Ну-ка, пацан, руки, — скомандовал Колосов. Оперативники подхватили Изумрудова, и уже через секунду на его запястьях защелкнулись наручники. Колосов сам выбирал — новенькие, блестященькие!
— Нет, ни за что, я не дам, не позволю! Не смейте! — Салтыков попытался оттолкнуть от Изумрудова одного из оперативников. — Не трогайте его!
— Роман, тихо, тихо, ты что? Успокойся, — Мещерский протиснулся к нему, стараясь привести его в чувство. — Так нельзя. И вообще, тут не Франция… И там тоже так нельзя вести дела с полицией… Мы сейчас же позвоним твоему адвокату.
— К черту адвоката! — Салтыков гневно обернулся к Мещерскому. — Яне дам увезти моего дорогого мальчика, моего бесценного, единственного друга, мое сокровище! Он ни в чем не виноват. Кто угодно, только не Алексис! Я ручаюсь за него словом чести. Я внесу за него залог! Все, что угодно, только не увозите его, не забирай те его у меня!
Оперативники по знаку Колосова потащили упирающегося Лешу на улицу к машине. Салтыков, буквально волоча повиснувшего на нем маленького Мещерского, ринулся за ними, изрыгая проклятия на русском и французском. Следом бросилась Анна. Катя видела, как она тоже пыталась удержать Салтыкова. Но он уже без всяких церемоний оттолкнул ее.
Когда Изумрудова запихнули в «газик», Салтыков буквально прилип к его забрызганным грязью, зарешеченным дверям, снова что-то неистово выкрикивая по-французски. «Газик» тронулся, и он побежал за ним. Катя глазам своим не верила. Салтыков бежал, спотыкаясь о рытвины. В изнеможении остановился на середине парковой аллеи. Затем повернул назад и бросился к стоявшей во дворе машине Мещерского. Мещерский стремглав кинулся к нему. Катя смотрела на них — они спорили, убеждали друг друга, жестикулировали. Все было как в немом, кино. Сели в машину — Мещерский за руль, Салтыков — рядом.
— Ха! — хмыкнул кто-то у нее за спиной. Она обернулась: это был Иван. — Ха-ха, — повторил он словно ворон каркнул. — Ха!
И вдруг его словно прорвало. Он согнулся пополам и разразился таким смехом…
— Прекрати! — крикнула Анна. Но он продолжал смеяться, смеяться, смеяться, не в силах остановиться.
Взревел мотор: машина Мещерского, взметая фонтан грязи из лужи, стартовала со двора, увозя с собой и Мещерского и Салтыкова — в отделение милиции в погоню за «газиком»-разлучником.
— Да что же это тут такое делается-то, а? — потрясенно прошептала Долорес Дмитриевна. — Какой-то вселенский содом просто, а не дом! Валя, Валечка, сыночек, ты где?
Долорес Дмитриевна, как всякая мать, пыталась оградить от этой новой, столь неожиданно грянувшей катастрофы свое самое дорогое — сына.
Катя увидела Валю Журавлева позже, когда уже вернулась в дом. Он сидел в гостиной, на валике дивану боком, болтал ногой в кроссовке. Рядом, откинувшись на мягкую спинку дивана, сидела Марина Ткач. Правой рукой она закрывала глаза, словно оберегая их от электрического света и чужих нескромных взоров. В левой ее руке тлела сигарета.
— Да не переживайте вы из-за него так, — донесся до Кати голос Вали Журавлева — рассудительный и одновременно мягкий, дружеский. — Плюньте. Он с Лехой живет. У него ориентация другая. А вы, Марина, не расстраивайтесь. Вам ли, — как у Гайдая, помните? — вам ли быть в печали? Вы такая красивая… Я вот все смотрю на вас — вы прямо модель. Красивее всех тут у нас. И Аньки, и этой милашки, что с Мещерским приехала. Им всем до вас далеко. Вы у нас одна такая. Настоящая красавица.
Глава 21 ДИСПУТ
Такой реакции от Салтыкова не ожидал и Никита Колосов. Честно признаться, к такому повороту событий он был совершенно не готов. Вообще любовные мелодрамы были не по части уголовного розыска.
Алексея Изумрудова привезли в отделение милиции в Воздвиженское. И спустя четверть часа туда же примчался и Салтыков — взмыленный как лошадь и неистовый как торнадо. Сопровождал его Мещерский, мужественно игравший свою коварную роль до конца. Никита оставил им обоим на растерзание Кулешова. Он все же начальник ГОМ, ему и ложиться, как говорится, грудью на амбразуру. Пока в кулешовском кабинете гремела гроза и сверкали молнии, сам он тихонечко вывел через запасной выход скованного наручниками я совсем упавшего духом Изумрудова, посадил его в свою «девятку» и форменным образом увез — куда глаза глядят.
— Куда вы меня, куда? — раскудахтался испуганный Изумрудов, но Никита, продолжая играть свою коварную роль, на эти его жалкие вопросы не отвечал. Мрачно усмехался и знай жал на газ во всю железку.
Он доставил парня на то самое место, где было найдено тело священника. Обстановка здесь была самая подходящая: осенние дни коротки, смеркается рано. А тут еще тучки небесные… вечные странники, подвалили: Угрюмо было на пустынной сельской дороге. Угрюмо и неуютно.
— Узнаешь место, Алексей, как там тебя по батюшке — Андреич, что ли? — спросил Никита Изумрудова, закуривая.
В кармане у него лежала справка из информационного центра МВД, к которой черным по белому значилось, что Изумрудов Алексей Андреевич, уроженец г. Выборга, ранее не судим и к уголовной ответственности не привлекался. Жалкие эти сведения не грели душу. На Лешу Изумрудова, за освобождение которого потомственный аристократ граф Роман Валерьянович Салтыков бился с милицейскими бюрократами-утюгами как лев, никакого дельного, полезного компромата всеми принятыми оперативно-разыскными мерами добыто не было. Впрочем, как и.m всех остальных фигурантов. И это Никиту страшно огорчало.
— Ну что воды в рот набрал? Место, я спрашиваю, узнаешь?
— Н-нет.
— Как это нет?
— Это… это, кажется, дорога на автобусную остановку и в Тутыши, — выдавил Изумрудов.
— Верно. И когда же ты был тут в последний раз? — Никита грозно нахмурился.
— Н-не знаю. Летом. Я на машине тут ехал. Потом еще на велике…
— На каком ещё велике? Вы ж тогда с отцом Дмитрием пешком здесь шли.
— Да, правильно. Мы пешком, мы… — Изумрудов осекся, поднял растерянный взор свой на Колосова и…
— Выходи, — коротко скомандовал Никита.
— Зачем?
— Выходи, я сказал! — Никита вытолкнул парня из машины. Рывком выбрался сам. Эх, коли играть роль утюга, тогда уж в полную силу, смачно. Жаль, зрители не видят: кто в Лесном остался раны зализывать, а кто и в отделении милиции рубаху от Джордже Армани на себе рвет.
— Давай, показывай на месте, как ты его прикончил, — он сгреб Изумрудова за грудки. — Ну? Быстро показывай, как ты убил здесь священника!
— Я его не убивал! — завопил Изумрудов. И от этого заячьего вопля нежная изысканная красота его (на которую, исходя из уже известных обстоятельств, обратил внимание и Колосов) сразу как-то поблекла, полиняла. Изумрудов стал похож на плаксивую женщину с мальчишеской фигурой и мужской модной стрижкой.
— Нет смысла запираться. У нас есть свидетель, который тебя видел вместе с отцом Дмитрием в день убийства. Давай, давай, пацан, не зли меня. Колись, рассказывай, как дело было. Увидишь, сразу легче станет. И слезы высохнут. Давай на месте демонстрируй детально: что, где, как. А потом и к убийству вашей реставраторши Филологовой плавненько перейдем.
— Да вы что? — Изумрудов попятился, выставляя вперед скованные наручниками руки. Он словно защищался от надвигающегося на него Колосова.
— Будет легче, пацан. Вот увидишь. Ну?
— Но я никого не трогал!
— Будет хорошо, — интимным голосом демона-искусителя обещал Никита. — Кайфанем на пару, а?
— Я не убивал, это какая-то ужасная ошибка. Ваш свидетель ошибается. Он наговаривает на меня, врет!
«Ох, где-то я уже это слышал, — подумал Никита. — Не иначе как от этого… Журавленка в Лесном».
— Кто бы вам что ни говорил — не верьте. Он просто не мог меня здесь видеть, — Изумрудова несло в оправдательном экстазе. — Я ведь не идиот, я отлично помню тот день. Мы вечером с Валькой Журавлевым в дом отдыха ходили, в Интернет-кафе. Нас там сто человек видело, спросите! А мы видели ваши милицейские машины с мигалками на дороге. Но я был тогда с Валькой, он подтвердит!
— Отца Дмитрия убили гораздо раньше.
— Раньше? — лицо Изумрудова застыло. — Но ведь это было вечером? Вечером, правда? А я приходил к нему…
— Ага, наконец-то. Хоть одно слово правды появилось, — Никита прищурился. — То, что это именно ты приходил к отцу Дмитрию в тот день, я и так знаю. Давай выкладывай — зачем.
Изумрудов вытер скованными руками пот со лба. От переживаний он взмок. «Мне бы сразу тогда в Лесном его первым выдернуть, а не канителиться с Журавленком и его поносом, — подумал Никита. — Сколько времени зря упущено!»
— Я приходил в церковь. Это было днем, где-то около часа дня, — Изумрудов силился быть точным. — И я приходил вовсе не к отцу Дмитрию.
— А к кому же, интересно?
— Мне надо было просто поговорить со священником. Спросить… А отца Дмитрия я и не знал.
— Врешь.
— Нет, правда, я видел его всего дважды до этого. Он приезжал в Лесное освящать дом и павильон, — Изумрудов стиснул пальцы. — Его Роман приглашал, Роман Валерьянович, сам. А я там с ним даже и не разговаривал, стеснялся. А в тот день я решил зайти в церковь, узнать про одну вещь. Мне не нужен был конкретно этот отец Дмитрий, уверяю вас. Мне нужен был просто любой священник…
— Любой? Но встретился тебе там отец Дмитрий?
— Да. Он как раз церковь запирал, он куда-то торопился. Я не хотел его задерживать. Но он спросил: «Вы ко мне, молодой человек? У вас ко мне какое-то дело?» Может быть, он узнал меня — он ведь видел меня накануне в Лесном. Решил, наверное, что меня Роман послал…
— Валерьянович. Романом Валерьяновичем шефа твоего зовут. Ты слишком уж фамильярничаешь, Леша. Да и он что-то уж слишком горячо о тебе печется.
Изумрудов отвернулся.
— Ну дальше. Что же ты замолк? Значит, в тот день, в четверг, ты пришел в Воздвиженскую церковь примерно в час дня it встретил там отца Дмитрия, так? И что было потом?
— Я сказал: у меня к вам один вопрос, очень важный. А отец Дмитрий ответил: «Ну раз важный — делать нечего. Наверное, окреститься желаете, молодой человек?» Но я сказал: «Я крещеный, мне просто надо поговорить с вами. Кое-что узнать». А он сказал: «Извините, в город еду, на автобус спешу. Но если это срочно, пойдемте, побеседуем по дороге». И мы пошли вместе на остановку к шоссе.
— И что было дальше?
— Мы дошли, почта сразу же и автобус приехал. Отец Дмитрий сел в него, а я остался.
— Вы шли здесь, этим путем?
— Да, — Изумрудов потупился. — Это же самая короткая дорога до остановки.
— И какой же вопрос у тебя был к отцу Дмитрию?
Изумрудов молчал.
— Диспут ты, что ль, со святым отцом устроить собирался? О чем? На какую тему?
— Я… мы шли, и я все никак не мог собраться с мыслями, с духом собраться… Не мог решиться. Он все спрашивал меня — чем я занимаюсь, где меня крестили, кто мои родители… Он казался таким простым, доступным, интеллигентным. Но я все равно никак не решался.
— Чего ты не решался?
— Не решался заговорить об этом, — с трудом выдавил Изумрудов.
— Да о чем?
Но Изумрудов снова умолк. «Так, — подумал Никита. — Кажется, и тут все дело в нашем кладе. Новая версия сказки про заклятое дьявольское сокровище». Изумрудов упрямо, смущенно молчал. И Никита решил зайти с другой стороны.
— Ты вот что мне скажи, Алексей Андреич, чего это шеф твой Салтыков так к Лесному душой прикипел? Такое строительство развел, сырость болотную вон по-ударному осушает. Ям каких-то по всему парку нарыл, а?
— Это же реконструкция полная, — промямлил Изумрудов.
— Реконструкция говоришь? А ты-то сам чем там занимаешься?
— Я помогаю. Если что надо привезти, достать — меня посылают.
— Ты что же там, рыбка золотая на посылках? — усмехнулся Никита. — У тебя и тачка есть? «Москвич»?
— Ага, железо, хлам, Я ее за четыреста баксов у одного парня в Питере купил.
— А твой Салтыков жалованье тебе платит?
Изумрудов не ответил. На его скулах выступили пятна румянца.
— Неужели не платит? Ой, — Никита покачал головой, — да брось ты. А что же тогда тебя там у него держит? Молчишь… Вообще-то, честно говоря, догадаться совсем нетрудно, — он вздохнул. — Друг бесценный, единственный… Но, по-моему, не только этим одним вы там в Лесном с ним занимаетесь. Молва идет среди местных — вроде клад ищете, а?
— Какой клад? — тихо спросил Леша Изумрудов. Никита смотрел на него сквозь дым своей сигареты.
Таким взглядом с экрана несравненный Лино Вентура в роли комиссара полиции гипнотизировал зрительный зал.
— Ты вот что, пацан, ты давай лучше всю правду, — сказал он. — Выгоднее это для тебя будет и спокойнее — от души совет даю. А то если убийство священника на тебя повесят по какому-нибудь сатанистскому мотиву — солоно тебе придется, мальчик светлый, в тюряге.
Изумрудов внимал, широко раскрыв глаза, словно не верил.
— Я священника не убивал, — прошептал он. — Никогда бы такого не сделал. Ни за что.
— Зачем же ты к нему ходил? — резко спросил Никита. — Что тебе было от него надо? Что ты хотел узнать?
—Я… хотел спросить его про венчание, — прошелестел Изумрудов.
— Чего? Про какое венчание?
— Про венчание. Бестужевский клад тут совсем не при чем. Про него не у священников надо спрашивать. А я хотел узнать… — Леша Изумрудов умоляюще взглянул на Колосова. И во взгляде этом ясно читалось: ну что ты мучаешь меня? Отпусти!