Анна Лыкова — частый и желанный Салтыкову гость в Лесном, его просто не замечала. В упор не видела. А если и видела, то на долю секунды — не больше. «Привет, хорошая погода, где Роман Валерьянович?» — это было обычно все, чем она удостаивала его при встрече. А ведь именно к ней он ревновал Салтыкова сильнее и мучительнее всего.
Еще более частый гость в Лесном, почти ежедневный завсегдатай, Марина Аркадьевна Ткач тоже, как он считал, ненавидела его всеми фибрами души. Прежде тайно, а сейчас, после смерти Филологовой, открыто давала это ему почувствовать.
Леша знал, что и она маячит в Лесном только ради Салтыкова. И терялся в догадках — знает ли об этом Денис Малявин, чьей женой Марина Аркадьевна фактически была. А если знает, почему не положит этому конец? Почему не вмешается и, как мифический Персей, не срубит этой Медузе, этой обольстительной стервозной гидре, ее золотоволосую голову?
Правда, раньше с Мариной Аркадьевной открыто он не сталкивался. Возможно, что-то про них с Салтыковым она, как и всезнайка Долорес Дмитриевна, подозревала. Но возможно, не верила своим догадкам. Ведь женщины — и это Леша считал их непростительным минусом — в отличие от мужчин никогда не осмеливаются взглянуть прямо, без предрассудков в глаза реальности, а забивают себе голову разными фантазиями. А затем случилось так, что она их застукала. Момент был не самый подходящий: наутро после убийства Филологовой Марина Аркадьевна примчалась в Лесное ни свет ни заря — якобы потрясенная происшедшим. Якобы…
Леша не очень любил вспоминать, какое выражение приняло ее холеное лицо, когда она переступила порог офиса-кабинета, явно намереваясь броситься на шею Салтыкову со своими утешениями и соболезнованиями, (ведь так поступают в такой трагический момент все они), и увидела их на диване вдвоем. Воспоминания ночи были все еще сильны у обоих. Им так не хотелось разлучаться ради соблюдения приличий — ведь день, это ужасный послеубийственный день обещал быть тяжелым и жестоким. Поэтому они так старались быть особенно нежными друг с другом. Это было так естественно! Но не для женщины в лице дражайшей Марины Аркадьевны. Леша вспомнил как она остолбенела на пороге кабинета, глядя на них. Словно шаровая молния поразила ее навылет, они тоже молчали, сразу же отпрянув друг от друга. Потом Марина Аркадьевна попятилась, хрипло сказала «простите» и хлопнула дверью.
Изумрудов надеялся, что она тут же уедет, смоется из Лесного. Но она не уехала. Нет, она осталась завтракать! Обращение ее с Салтыковым вроде бы даже и не изменилось, А вот он, Леша, почувствовал за тем завтраком, когда все только и говорили об убийстве Натальи Павловны, а Долорес Дмитриевна безутешно рыдала за чашкой какао, что ему, лично ему с этой минуты объявлена Мариной Аркадьевной беспощадная война на полное истребление.
Люди больше не услышат наши юные смешные голоса. Теперь их слышат только небеса…
Музыка. Приглушенная музыка из колонок. Песня. Леша был рад ей. Без музыки, без «Ночных снайперов», без «Смысловых галлюцинаций», без этого божественного хита «Ноги» в Лесном в этом воцарившемся могильном отстое было бы совершенно невозможно существовать.
Музыка доносилась, конечно же, из комнаты Вальки. Леша хотел побыть у него. Но Валька был не один. Приоткрыв дверь, Леща увидел в комнате и Долорес Дмитриевну. Она сидела на диване рядом с сыном. За дни, прошедшие со смерти Филологовой, она сильно изменилась: осунулась, похудела. Стала какой-то рассеянной, суетливой, часто плакала и пила успокоительное.
— Валя, я тебя прошу, я умоляю… Мама тебя на коленях умоляет, — донесся до Изумрудова ее тревожный шепот.
— Ну, ма! Ну что ты в самом деле? Что я — маленький, что ли? — Валька был чем-то крайне недоволен.
— Валечка, я прошу тебя. Мама просит тебя. Ты видишь, что здесь творится. Убивают людей. Наташа вот погибла… Я прошу тебя — с территории усадьбы ни шагу. Не ходи никуда.
— И даже в магазин, что ли?
— Никуда. Слышишь?
— И в дом отдыха? Но там же Интернет-кафе! Ну, ма, ну ты что совсем уже? Тут же от скуки подохнешь!
— Что за выражения, Валя? Следи за своей речью, — голос Долорес Дмитриевны звучал жалобно и плаксиво. — Если тебе дорого мое душевное спокойствие, если, наконец, ты меня любишь, ты… будешь на этот раз послушным. Слышишь? Я не разрешаю тебе никуда ходить! Пока не кончится весь этот ужас, Пока милиция не поймает это чудовище…
—Да тут в этом вашем Лесном хуже, чем там, в деревне! — выпалил Валька. — Вы ж тут все ненормальные. От собственной тени шарахаетесь!
Леша со вздохом притворил дверь в комнату друга. Мать на Вальку наседает. А насчет теней он, в сущности, прав…
В этот час во всем большом доме было тихо. Работы в парке по-прежнему шли, на берегу пруда. Но как-то вяло. Утром Леша видел Малявина — тот был мрачнее тучи. Орал и ругался матом на рабочих. О чем-то долго совещался с Салтыковым в кабинете. Салтыков в Москву не уехал, остался. И Леша был этому несказанно рад. Более того — даже благодарен, так же как и музыке, которая жила; не умирала благодаря Вальке Журавлеву в этом отстое.
Если посмотреть в окно, можно было увидеть Романа Валерьяновича. В куртке, толстом свитере и твидовой английской панаме он прохаживался по аллее под руку с Анной Лыковой. Она приехала в Лесное одна на такси, без брата.
Если же спуститься вниз в гостиную, можно было бы увидеть и Марину Аркадьевну Ткач. Она сидела под праздно горящей в свете дня настольной лампой — бронзовый сатир, умыкающий нимфу. Курила — перед ней на столике стояла яшмовая пепельница, полная окурков. Что-то читала.
Завидев Изумрудова в дверях гостиной, быстро перевернула это «что-то» обложкой вверх. Леша успел заметить только, что это была вроде как толстая тетрадь. Переплет обтянут поблекшим от времени сиреневым атласом, испещренным пятнами.
— Тебе что здесь надо? — тихо спросила Марина Аркадьевна.
— Ничего, — Леша не знал, как себя теперь с ней держать.
— Поди скажи Салтыкову — только что звонил его родственник Сергей Мещерский, — Марина Аркадьевна кивнула на телефон на диване. — Он собирается приехать сюда. Спрашивал, удобно ли. Ну чего же ты застыл? Иди.
Глава 20 ВНЕШНИЙ ФАКТОР
— Знаешь, а я бы тоже, наверное, все-таки не отказался от шанса найти легендарное сокровище, — объявил Сергей Мещерский Кате на следующий день уже на пути в Лесное. — Даже если бы этот шанс был один из тысячи, все равно бы, наверное, попробовал. Вчера я был, пожалуй, не прав. Даже если у человека есть все, что он хочет, он не устоит против такого шанса испытать судьбу. Все дело в азарте и во врожденной…
— Алчности? — подсказала Катя.
— Но Салтыков вовсе не алчен по натуре! — Мещерский покачал головой. — Нет, нет, я не об этом хотел сказать, а о его врожденной тяге к рискованным предприятиям. В его затею с возрождением усадьбы никто не верил, даже его отец считал это" чистым сумасбродством. А он в это поверил, рискнул, взялся и почти уже воплотил свою мечту в жизнь. Может быть, так же обстоят дела и с поисками этого клада… А это что у нас такое? Посмотри-ка, Катюша, у нас на хвосте, кажется, кто-то завис, — Мещерский мельком глянул в боковое зеркало машины. — Я уж с самого поворота с шоссе на это чудо в перьях любуюсь.
Катя оглянулась: позади них на приличном расстоянии шел пыльный «Форд», помятый, видавший виды. Эту машину Катя уже однажды видела в Лесном.
— Иван Лыков на сельских ралли с препятствиями, — прокомментировал Мещерский, высунул руку в окно и показал догоняющему их Лыкову рожки «виктории».
Преследуемые по пятам таким «эскортом», они и зарулили на территорию усадьбы. Аллеи парка, старые липы с желтом мертвой листвой, пруды, лужи, пирамида бетонных блоков, сложенных на берегу, кучи гравия — все это промелькнуло перед Катей в мгновение ока и словно растаяло в осеннем сыром воздухе. И остался только дом — деревянные леса, слепые окна, темные потеки дождя на свежепобеленных коринфских колоннах.
На этот раз Салтыков встречал их не один. На шум машины он появился из боковой аллеи вместе с Анной. Они шли под руку, дружно, сплоченно, живо о чем-то между собой беседуя. Салтыков приветственно помахал Мещерскому. Подойдя, вежливо и непринужденно поздоровался с Катей. Тут же извинился, подхватил Мещерского под руку и повлек в дом — «на пару слов». По его взволнованному лицу Катя поняла, что речь у них с Мещерским пойдет сейчас не только об общих семейных новостях и реставрации усадьбы. Судя по всему, Салтыков воспринял этот неожиданный визит Мещерского как жест родственной поддержки в трудную минуту. И был за это ему признателен. Катю он оставил на попечении. Анны.
— Быстро доехали? — спросила она, провожая Салтыкова взглядом. — Дорога сюда в будни намного свободнее, чем в выходные, правда?
Катя не успела ответить на этот чисто риторический вопрос. Во двор на бешеной скорости въехал помятый «Форд». Иван вышел, сильно хлопнув дверью. «Бедная дверь, — подумала Катя. — Так ей долго не продержаться». Лыков медленно направился к ним. Был он все в той же потертой кожаной куртке. И серьга его, что в прошлый раз так позабавила Катю, была на своем месте — в ухе. Но вот вид Ивана в этот раз был совсем не геройский. Пирата явно списали на берег. Или и того хуже — вот-вот должны были вздернуть на рее.
— Быстро доехали? — спросила она, провожая Салтыкова взглядом. — Дорога сюда в будни намного свободнее, чем в выходные, правда?
Катя не успела ответить на этот чисто риторический вопрос. Во двор на бешеной скорости въехал помятый «Форд». Иван вышел, сильно хлопнув дверью. «Бедная дверь, — подумала Катя. — Так ей долго не продержаться». Лыков медленно направился к ним. Был он все в той же потертой кожаной куртке. И серьга его, что в прошлый раз так позабавила Катю, была на своем месте — в ухе. Но вот вид Ивана в этот раз был совсем не геройский. Пирата явно списали на берег. Или и того хуже — вот-вот должны были вздернуть на рее.
— Идемте чай пить с медом, — Анна сказала это Кате так, словно никакого пирата с серьгой и не было на свете.
— Привет, — Лыков подошел к ним вплотную.
— Здравствуйте, Иван, — Катя почувствовала себя чисто инстинктивно маленьким громоотводом. — А вы, оказывается, прямо за нами ехали. Я вашу машину сразу узнала. А мы с Сережей к Роману Валерьяновичу, Сережа настоял: поедем да поедем. У Романа Валерьяновича несчастье. Жуткое событие. Мне Сережа рассказал про убийство Натальи Павловны. Ведь всего каких-то три дня назад она тут была, жива-здорова, и вот нате вам. Как это ужасно, правда?
— Правда, — ответил ей Лыков, сверля глазами молчавшую сестру. — Аня, я… в общем, я здесь.
— Новость какая. Я вижу, не слепая. — Анна пожала плечами. — И дальше что?
— Ничего. Я просто приехал к тебе, — Иван через силу улыбнулся. — Вот, И вообще — я сволочь. И дурак.
Катя, разыгрывая святую простоту, с любопытством уставилась на него. Из рассказа Мещерского о встрече с Лыковым в баре она сделала собственные выводы. И сейчас смысл происходящего был ей ясен: Лыков явился в Лесное мириться с сестрой после ссоры. Однако Кате неясна была причина этой ссоры. Странен был и тон Лыкова. Не братский какой-то тон. В последней фразе, например, было все, что угодно, только не раскаяние.
— Иди-ка ты, Ваня, умойся, — устало сказала Анна. — На кого ты только похож? Катя, ну что же вы, идемте в дом, чаевничать.
За чаем — та же комната-столовая, как и в прошлый раз, тот же старинный овальный стол из карельской березы с тугой крахмальной скатертью, те же вазы с фруктами, только вот камин дотушен, серый день сочится в окна, и один стул за столом навсегда уже останется незанятым -за чаем они оказались не одни. Приплелась, зябко кутаясь в шерстяную кофту, Долорес Дмитриевна, пришел ее сын Валя с плеером на груди, пришел Алексей Изумрудов. Он был только что из душа, пахло от него хвойным экстрактом и мятным лосьоном для тела. Из соседней со столовой гостиной чуть погодя появилась и Марина Ткач. Высокая и тонкая, как хлыст, замерла в дверях в изящной позе — как на портрете в обрамлении рамы: кашемировая темно-вишневая шаль Кензо свесилась до полу с плеча, глаза, затененные ресницами, сторожат всех, замечают все и одновременно уплывают куда-то вдаль в раздумье. Рядом с Катей был свободный стул, Марина Аркадьевна бесшумно пересекла столовую и уселась рядом.
— Простите, а вы кто по профессии? — спросила она Катю уже во время общей беседы, вяло перепархивавшей с одной темы на другую.
— Я юрист, — хоть в этом-то Катя решила пока их не обманывать.
— Да? Неужели? А вы какими вопросами занимаетесь?
— Да как вам сказать, Марина Аркадьевна, разными. И гражданскими делами, и уголовными… делами, — Катя улыбнулась ей ясной открытой улыбкой.
— Тут кое-кому как раз время к юристу обратиться, — усмехнулся сидевший напротив Валя Журавлев.
Катя подумала: «Надо же, а у паренька голос прорезался. В прошлый раз они с Изумрудовым за столом помалкивали, как пай-мальчики». В дверях, столовой возникла мощная, овеянная трагикомической аурой фигура Ивана Лыкова. Приказу старшей сестры он послушно внял — умылся, скорее всего подставив голову, судя по мокрым взъерошенным волосам, прямо под кран в ванной. И куртку рокерскую, жесткую, пропахшую бензином, бросил где-то в холле.
— Ваня, рада вас видеть, садитесь вот сюда, — громко приветствовала его Марина Аркадьевна, приглашая быт соседом. — Я из окна видела, как вы подъехали. Валентин, передай чашку. Поживее, Ваня, вам как обычно — очень крепкий? Ваш фирменный чифирь?
— Мой чифирь, — неласково буркнул Лыков. Он пил свой чай с таким видом, словно его этим душистым, ароматным английским чаем пытали. И все бросал взгляды на сестру — Катя силилась разгадать их смысл и не могла. Ее постоянно отвлекал Валя Журавлев — на него вдруг нашел разговорный стих, и к тому же он постоянно шуршал обертками от конфет, которые ел в неумеренном количестве. К середине чаепития в столовой появились и Салтыков с Мещерским.
— Не падай духом, все наладится, вот увидишь, — донесся до Кати заключительный аккорд их приватной родственной беседы. Бодрым голосом завзятого оптимиста это сказал Мещерский.
Салтыков грузно опустился на свое место за столом — место хозяйка и главы. Долорес Дмитриевна заботливо налила ему горячего чая. Положила меда и вишневого джема в хрустальную розетку. Но сладости Салтыкова не обрадовали. Лицо его было печальным.
— Я всегда был страстный противник всех этих замков и решеток, противник охраны, — сказал он тихо, — но обстоятельства вынуждают меня. После таких страшных событий я должен думать о нашей обшей безопасности. Денис Григорьевич был совершенно прав, а я с ним спорил, — он обвел столовую взглядом и не увидел за столом Малявина. — А я с ним спорил. Зря… Плетью, как говорится, обуха не перешибешь. Это точно. Но я несколько по-иному все это себе представлял. Все это, — он плавно повел рукой вбок. — В Париже все, что происходит здесь, на Родине, видится совсем по-другому. Сережа, дорогой мой, ты понимаешь, о чем я?
— Я все понимаю. А ты не принимай все так близко к сердцу. Все образуется, -откликнулся Мещерский.:
— Я решил по совету Сережи, — Салтыков тепло посмотрел в сторону Мещерского, -, и по совету Дениса Григорьевича принять меры к… Нет, нет, никаких решеток на окнах не будет. И железных дверей тоже не будет. Сережа только что рассказал мне, что даже в Москве сейчас жители ставят у себя квартирах железные двери… Это дикость, варварская дикость. Такого на Руси-матушке никогда не было! При Тушинском воре и тогда не бывало…И в Лесном этого не будет. Но я приму меры, не беспокойтесь. Я решил — я обращусь к услугам частного охранного агентства.
— Охрану наймете, Роман Валерьянович? — бойко спросил Валя Журавлев.
— Да, охрану. Двух, а может, и трех детективов с машиной. Завтра же позвоню в какое-нибудь толковое агентство.
— Вот Екатерина вам в этом, возможно, сумеет помочь, — сказала Марина Аркадьевна. — Мы тут все очень далеки от таких вопросов, а она, Оказывается, юрист пол профессии.
— Вы адвокат? — оживился Салтыков; оборачиваясь к Кате. — О, наши русские адвокаты. Я уже имел с ними дело, вам палец в рот не клади — откусите. Вы работаете в юридической фирме?
— Да, у нас довольно серьезная фирма, — подтвердила Катя, — со стажем. Я действительно могу помочь вам, Роман Валерьянович, я знаю несколько приличных охранных агентств. Обращаться на авось не стоит. Можно нарваться на жуликов и проходимцев.
— Это я уже понял. — Салтыков вздохнул. — Буду вам очень признателен.
— Вот мой телефон. Я постараюсь завтра же навести справки о стоимости их услуг, — Катя была сама любезность.
Мещерский смотрел на нее удивленно, однако не вмешивался. Объяснить свою ложь сейчас Катя ему не могла. Не могла сказать, что это реальный шанс внедрить в Лесное под видом частной охраны не одного, а сразу нескольких негласных информаторов. Колосов мог бы воспользоваться этим шансом.
— Ха! Кто так убивает, того никакая охрана не остановит, — хмыкнул Иван. — Я бы, Рома, дорогой, на твоем месте поступил бы не так.
— А как бы ты поступил? — вместо Салтыкова спросил Мещерский.
— А вот так, — Лыков полез в карман брюк и… брякнул на стол пистолет.
Звякнули чашки. Потом в столовой стало тихо-тихо. Валя Журавлев вытянул шею, напрягся, созерцая оружие.
Катя тоже невольно подалась вперед. Это был вроде как «Макаров»…
— Вот как бы я поступил. Кто сунется — тому пуля в лоб, — Лыков накрыл пистолет рукой. — А там суди меня бог и все ваши сто двадцать прокуроров. — Он поднял пистолет над столом.
Дуло уставилось прямо в грудь Салтыкова. Грохнул опрокинутый стул — это маленький Мещерский вскочил на ноги, точно подброшенный пружиной. Кто знает, что ему почудилось в словах своего дальнего родственника…
Лыков плавно нажал на курок и… из черной дырочки дула вырвался язычок синего пламени. Грозный с виду «Макаров» оказался газовой зажигалкой. Обманкой. Салтыков поднес к губам чашку чая. Катя заметила, что рука его дрожит.
— Боже мой… Как вы нас напугали, разве можно так шутить? — выдавила Долорес Дмитриевна.