Побочные эффекты
РОБ КУРЦБАН
Психолог, руководитель лаборатории экспериментальной эволюционной психологии Университета Пенсильвании, автор книги Why Everyone (Else) Is a Hypocrite: Evolution and the Modular Mind («Почему все (остальные) лжецы: эволюция и модульный разум»)
Когда я что-то делаю, мои действия часто имеют непреднамеренный побочный эффект, который сказывается на вас. В большинстве случаев мне не приходится выплачивать вам компенсацию за причинение неумышленного вреда. С другой стороны, вы обычно не платите мне за какие-то случайные выгоды, полученные с моим неосознанным участием. В таких случаях говорят о внешних (или побочных) эффектах, они существуют повсюду и очень важны, особенно в современном взаимосвязанном мире, потому что, занимаясь своими делами, я оказываю влияние на вашу жизнь множеством разных способов.
Внешние эффекты могут быть большими или маленькими, положительными или отрицательными. Когда я жил в Санта-Барбаре, многие девушки, просто загорая на пляже, украшали собой пейзаж и этим оказывали положительное (хотя и не слишком большое) воздействие на прохожих. Последние не должны были платить за это улучшение, но это же воздействие было негативным для тех, кто катался вдоль пляжа на роликах и, засматриваясь на девушек, рисковал столкнуться с пешеходами.
Внешние эффекты приобретают особенную важность в современном мире, где происходящее в одном месте земного шара может оказать влияние на людей в совершенно другой точке. Когда я изготавливаю для вас устройства, побочным продуктом будут отходы, в результате чего люди, живущие около завода – а возможно, и по всему миру, – будут страдать. До тех пор пока мне не придется выплачивать кому-нибудь компенсацию за загрязнение воды и воздуха, я вряд ли буду прилагать усилия, чтобы это прекратить.
На индивидуальном уровне мы все оказываем различные воздействия на окружающих, занимаясь самыми обычными делами. Я еду на работу, повышая интенсивность трафика, в который попадаете и вы. У вас возникает непреодолимое желание (как это часто бывает) проверить почту на мобильном телефоне прямо посреди сеанса в кинотеатре, и светящийся экран вашего телефона режет глаза мне, сидящему сзади, и портит мне удовольствие от просмотра.
Концепция внешних воздействий полезна, потому что привлекает наше внимание к таким ненамеренным побочным эффектам. Если не думать о внешних эффектах, то можно считать, что лучший способ борьбы с автомобильными пробками – строительство новых дорог. Возможно, это и помогло бы, но другой способ – потенциально более эффективный – это внедрение правил, заставляющих водителей платить за отрицательное влияние, которое они оказывают. Можно, например, ввести плату за пользование дорогой, особенно в часы пик. Подобные меры введены в Лондоне и Сингапуре, где нужно платить за въезд на перегруженные участки дороги. Если дело у меня не слишком срочное, то я лучше останусь дома, чем буду платить за въезд в город в час пик.
Концепция внешних эффектов напоминает, что в сложной системе простые вмешательства, направленные на получение определенного результата, имеют множество потенциальных последствий – как положительных, так и отрицательных. Возьмем, например, историю инсектицида ДДТ. При первом использовании этот препарат оказал желаемый эффект, а именно уменьшил распространение малярии, сократив популяцию комаров. Однако он имел и два непредвиденных последствия. Во-первых, было отравлено множество других живых существ (включая людей), и, во-вторых, он способствовал мутациям, которые сделали комаров более устойчивыми к гербицидам вообще. В конце концов ДДТ был запрещен, и его негативное влияние прекратилось. Но хотя о деталях этой истории до сих пор спорят, сам запрет тоже имел побочный эффект – повышение уровня заболеваемости малярией, которую переносят комары.
Ключевым здесь является тот факт, что эта концепция заставляет нас думать о непредусмотренных эффектах (положительных и отрицательных) наших действий. По мере того как мир становится все меньше, эта проблема становится все важнее. Концепция внешних эффектов подчеркивает, что необходимо учитывать не только преднамеренные недостатки и выгоды, но также и побочные эффекты. Более того, она помогает сосредоточиться на конкретном решении проблемы непредумышленного вреда – подумать о финансовых стимулах, которые заставят людей и компании
производить больше позитивных побочных эффектов и сокращать негативные.
Если мы будем учитывать внешние эффекты в повседневной жизни, то обратим внимание на то, как мы, пусть и неумышленно, вредим окружающим, и будем принимать решения более ответственно. Например, проверять сообщения в телефоне не раньше, чем на экране пойдут финальные титры.
Все движется
ДЖЕЙМС О’ДОННЕЛ
Историк античности, проректор Университета Джорджтауна, автор книги The Ruin of the Roman Empire («Руины Римской империи»)
Самая удивительная человеческая черта – наша способность абстрагировать, делать заключения, рассчитывать, разрабатывать правила, алгоритмы и составлять таблицы, помогающие творить чудеса. Мы – единственный вид, способный, хотя бы в воображении, оспорить право Матери Природы управлять миром. Вполне возможно, мы потерпим поражение, но тем не менее это поразительное зрелище.
Но нет ничего более обескураживающего, чем отказ людей пользоваться собственными открытиями. Вывод, который можно сделать, основываясь на предложенном в этом году вопросе Edge.org, – мы одновременно гениальны и глупы. Мы изобретаем невероятные вещи, забываем об этом и делаем глупые ошибки. В нашем познавательном инструментарии вечно не хватает отвертки, когда она нужна, и мы все время стараемся вытащить винт из гайки зубами, хотя где-то рядом, в когнитивном наборе, лежит удобный инструмент, которым мы никогда не пользуемся.
Как специалист по классической античности, я хочу напомнить одну из самых старых условных абстракций, чьи корни восходят к философу-досокра-тику Гераклиту. Он как-то сказал, что невозможно два раза войти в одну и ту же реку. Другими словами, его мантра – «все течет, все изменяется». Нам очень трудно помнить, что все всегда находится в движении – лихорадочном, беспорядочном и невероятно быстром. Огромные галактики разлетаются прочь друг от друга со скоростью, которая кажется физически невозможной; движение субатомных частиц, из которых мы состоим, неподвластно нашему пониманию больших чисел, и в то же время я лежу на диване, словно большой слизень, вялый и ленивый, и пытаюсь дотянуться до пульта и переключить канал, в полной уверенности, что все дни похожи друг на друга.
Поскольку о пространстве и времени мы думаем (и двигаемся в них) в человеческом масштабе, мы можем легко себя обмануть. До Коперника астрономы исходили из самоочевидного факта: неподвижные звезды медленно вершат свой ежегодный танец вокруг Земли; научным прорывом было в свое время заявление, что атом (по-гречески это слово значит «неделимый») и в самом деле представляет собой неделимый строительный блок материи – пока его не расщепили на составляющие. Эдвард Гиббон был удивлен падением Римской империи, потому что не осознавал, что самым удивительным в этой империи было как раз то, как долго она существовала. Ученые находят волшебные лекарства, но быстро понимают, что болезнь мутирует быстрее, чем они работают.
Послушайте Гераклита и добавьте это к своим когнитивным инструментам: изменение – это закон. Стабильность и устойчивость – это иллюзии, в любом случае временные явления, это плоды человеческой воли и упорства. Когда мы хотим, чтобы что-то оставалось неизменным, нам в конце концов приходится играть в догонялки. Лучше уж плыть по течению.
Субличность и модульный разум
ДУГЛАС КЕНРИК
Профессор социопсихологии, Университет штата Аризона, автор книги Sex, Murder and the Meaning of Life («Секс, убийство и смысл жизни»)
Хотя кажется очевидным, что у нас в голове только одно «я», исследования в разных областях психологии показывают, что это иллюзия. «Я», принимающее рациональное и «эгоистичное» решение разорвать отношения с приятелем, который вам не перезванивает, постоянно занимает деньги и не отдает долги, а в ресторане предоставляет вам оплачивать счет, – это не то «я», которое принимает совершенно иные решения в отношения с сыном, любимым человеком или бизнес-партнером.
Тридцать лет назад специалист в области когнитивных наук Колин Мартиндейл выдвинул предположение, что каждый человек имеет несколько субличностей (subpersonalities), и связал это с другими идеями, появившимися в когнитивистике. Теория Мартиндейла опиралась на довольно простые факторы, такие как избирательное внимание, латеральное торможение, память, зависящая от состояния, и когнитивный диссонанс. Хотя в нашем мозгу постоянно возбуждаются миллиарды нейронов, мы не смогли бы сделать и шага, если бы не игнорировали множество параллельных процессов, проходящих в фоновом режиме. Когда вы идете по улице, на вас воздействуют тысячи стимулов, возбуждающих и так до предела загруженный мозг, – сотни прохожих разных возрастов, говорящих с разным акцентом; разный цвет волос; самая разнообразная одежда; разная походка и жесты… И это не говоря уже о мигающей рекламе, необходимости смотреть под ноги или об автомобилях, которые несутся на желтый свет, когда вы пытаетесь перейти дорогу.
Наше внимание крайне избирательно. Нервная система обеспечивает эту избирательность отчасти благодаря мощному принципу латерального торможения: группа нейронов подавляет активность других нейронов, которые могли бы помешать передаче важных сигналов на следующий уровень обработки информации. Если говорить о зрении, то латеральное торможение помогает замечать потенциально опасные ямы на дороге следующим образом: клетки сетчатки, стимулированные светлыми областями, посылают стимулы, которые, подавляя активность соседних нейронов, вызывают ощущение падения яркости и появления темных областей у краев неровностей. Несколько таких «определителей края» на более высоком уровне объединяются в «определители формы», которые позволяют отличить b от d или от р. На еще более высоких уровнях нервной системы комбинация нескольких определителей формы позволяет распознавать слова, еще выше – предложения, еще выше – встраивать эти предложения в контекст (а значит, распознавать, стоит ли за фразой «Привет, как дела?» просто желание познакомиться, или вам сейчас предложат что-то купить).
Память, зависящая от состояния (state-depending memory), помогает сортировать всю получаемую информацию для последующего использования, разбивая ее на категории в соответствии с контекстом. Например, если вы познакомились с девушкой за двойным эспрессо в кофейне у вас на углу, вам будет проще вспомнить ее имя, если вы снова встретитесь в «Старбаксе», а не в баре после пары мартини. Вернувшись из Италии, я еще в течение нескольких месяцев пытался заговорить по-итальянски и активно жестикулировал каждый раз, когда собирался выпить бокал вина.
Мартиндейл утверждал, что на высшем уровне все эти процессы торможения и диссоциации ведут к своеобразному перманентному «диссоциативному расстройству». Другими словами, каждый из нас имеет множество субличностей, и единственный способ добиться чего-нибудь в жизни – в каждый отдельный момент времени позволять только одной субличности занимать капитанский мостик.
Мартиндейл разработал теорию о субличностях еще до развития современного эволюционного подхода к психологии. Но его идея выглядит особенно убедительно, если соотнести ее с концепцией функциональной модульности (functional modularity). Исходя из того, что животные и люди используют для обучения совершенно различные психические процессы, психологи-эволюционисты предположили, что в нашей голове находится не какой-то один орган, перерабатывающий информацию, а множество систем, предназначенных для решения разнообразных проблем адаптации. Иными словами, у каждого из нас в голове имеется не случайный и уникальный набор субличностей, а набор функциональных субличностей. Одна из них отвечает за общение с друзьями, другая – за самооборону (защищая нас от плохих парней), третья – за успешный общественный статус, четвертая – за поиск партнера, пятая – за удержание партнера (что подразумевает кучу самых разнообразных проблем, как известно некоторым из нас) и шестая – за заботу о потомстве.
Осознав, что наш разум состоит из нескольких функционально независимых субличностей, мы сможем понять многие несообразности и иррациональности в поведении людей – например, почему какое-то решение кажется рациональным, если речь идет о сыне, но становится в высшей степени иррациональным, если касается друга или любимой.
Предиктивное программирование
ЭНДИ КЛАРК
Профессор философии, Университет Эдинбурга, автор книги Supersizing the Mind: Embodiment, Action and Cognitive Extension («Увеличение разума: воплощение, действие и когнитивное расширение»)
Идея о том, что наш мозг, по сути дела, представляет собой генератор предсказаний, будет, я уверен, оценена по достоинству не только в области вычислительной нейробиологии, где она сейчас обсуждается. Эта идея пригодится искусству, гуманитарным наукам и поможет нам понять, как человек взаимодействует с окружающим миром.
Термин «предиктивное программирование» сегодня используется в разных смыслах во множестве научных дисциплин. Но если использовать его так, как это предлагаю сделать я, – то есть в качестве одного из повседневных когнитивных инструментов, – то смысл термина можно сузить: речь о том, как мозг эксплуатирует предсказание и предвидение для распознавания входящих сигналов и использования их в управлении восприятием, мыслями и действиями.
Именно в этом смысле термин «предиктивное программирование» употребляется в обширном корпусе исследований по вычислительной нейробиологии и неврологии (важнейшие теоретики в этой области – Дана Бэллард, Тобиас Эгнер, Пол Флетчер, Карл Фристон, Дэвид Мамфорд и Раджеш Рао). В исследованиях этих ученых с помощью математических инструментов и моделей изучаются средства, с помощью которых эта разновидность программирования опосредует восприятие и влияет на формирование мнений, принятие решений и процесс рассуждений.
Основная мысль проста: воспринимать мир – значит удачно предсказывать состояние нашей собственной сенсорной системы. С помощью уже имеющихся знаний о структуре мира и с учетом вероятности того, что одно событие или состояние окажется следствием другого, мозг формирует предсказание о возможном состоянии в настоящий момент. Если входящий сигнал противоречит предсказанию, генерируется сигнал об ошибке, который меняет предсказание или (в более экстремальных ситуациях) форсирует обучение и адаптацию.
Интересно сопоставить это со старыми моделями, согласно которым процесс восприятия развивается линейно «снизу вверх», а поступающая информация (при помощи особого процесса аккумулирования данных – сначала простых, а потом все более сложных) последовательно складывается в развитую модель мира.
Согласно теории предиктивного программирования, верно обратное. В большинстве случаев, чтобы установить простые вещи, мы обращаемся к целому потоку предсказаний самого сложного уровня, при этом наши общие ожидания, касающиеся природы и состояния мира, непрерывно уточняют, «шлифуют» эти предсказания.
Пересмотр старой модели имеет важные последствия.
Во-первых, вопрос успешного («достоверного») сенсорного контакта с миром сводится к использованию правильных ожиданий. Удалите эти ожидания, и в лучшем случае мы получим ошибки в прогнозах, необходимых для адаптации и обучения. На деле это значит, что любое восприятие, по сути, является «эмпирическим восприятием», а получить какую-либо информацию с помощью одной только сенсорной системы невозможно (если только речь не идет о профессиональном восприятии подготовленного специалиста).
Во-вторых, становится критически важным время, в течение которого мы воспринимаем. Модель предиктивного программирования предполагает, что сначала мы воспринимаем общую суть (общее ощущение) явления, которая затем постепенно детализируется. Мозг привлекает более обширный контекст, соответствующий времени и задаче, для генерации более точных и детализированных подробностей. Это объясняет, почему мы сначала видим лес, а потом уже отдельные деревья.
В-третьих, стирается четкая грань между восприятием и познанием. То, что мы воспринимаем (или думаем, что воспринимаем), определяется тем, что мы знаем. А то, что мы знаем (или думаем, что знаем), зависит от того, что мы воспринимаем (или думаем, что воспринимаем). Эта взаимосвязь, похоже, поможет объяснить различные патологии мыслительного процесса и поведения: почему, например, при шизофрении галлюцинации неразрывно связаны с ложными убеждениями? Кроме того, становятся понятны более привычные вещи, такие как «предвзятость подтверждения» (склонность обращать внимание лишь на свидетельства, подтверждающие наши убеждения, и не замечать фактов, которые с ними не согласуются).
В-четвертых, если предположить, что ошибки в предсказаниях можно исправить не только изменением самих предсказаний, но и изменением объектов предсказания, то мы сможем объяснить, почему мы ведем себя так, а не иначе, как мы эмпирически познаем окружающую среду и управляем ею. При этом нашей целью будет получение достоверных предсказаний и подробного отчета о каком-либо феномене – будь то гомеостаз, поддержание нашего эмоционального состояния или сохранение межличностного баланса.
Если мы понимаем восприятие как предсказание, то у нас, как мне кажется, появляется отличная возможность оценить и мощь, и потенциальные риски нашего базового способа взаимодействия с окружающим миром. Мы вступаем с ним в контакт, уже предполагая, что именно мы увидим или испытаем. Концепция предиктивного программирования указывает на этот факт и снабжает нас прекрасным инструментом познания, важность которого для науки, законодательства, этики и повседневной жизни трудно переоценить.