– Прооперировали? – удивилась Татьяна, выпятила нижнюю губу, напоминающую пропитанную водой вату. – Что это с ним? Допился?
Копылов не стал уточнять. Ей все равно, что с ним, это ясно.
– Так вот сегодня ваш брат из больницы исчез, – продолжил он объяснение, которое с него потребовали супруги. – К нему пришла с визитом какая-то женщина, и после этого из больницы он исчез.
– Это не я!! – тут же взвизгнула тонко и противно Татьяна и снова напряглась, как перед броском.
– Это не она! – чуть тише возмутился ее супруг. – Она была дома, с детьми и няней.
– Никто и не утверждает, что это вы. – Копылов поморщился, как от кислого. – Просто вы могли бы знать, кто это помог ему бежать из больницы?
– Мы не можем, – закачала головой она.
– Мы не можем, – в такт с ней закачал головой он. – Илья для нас изгой. Мы с ним не общаемся. Вы зря сюда пришли…
– Мы зря сюда пришли, – десятью минутами позже проговорила Светлана, когда они вышли из квартиры и, не дождавшись лифта, пошли вниз по лестнице пешком. – Они ничего не знают.
«Возможно», – устало подумалось Копылову. Но почему-то после визита Ильи к родной сестрице вдруг кто-то начинает искать его. И для начала отправляется к его бывшей жене и узнает его адрес. А потом появляется во дворе его дома и наводит справки у соседей Ильи. И при этом ухитряется остаться незамеченным. И следом что? А следом, через несколько часов буквально, на человека, находившегося в квартире Ильи, совершено нападение. И в результате этого нападения тот человек оказывается мертв.
Был бы мертв Илья, окажись он в ту ночь дома? Не перепутали ли его с его другом?
«Они, алкаши, все на одно лицо! – вспомнил он слова одного из опрошенных во дворе Ильи. – Морды у всех раздутые, все лохматые, все вонючие! Попробуй их не спутай!..»
Получается, что только благодаря приступу холецистита Илья остался жив? А почему тогда остался в его квартире Сопунов, если у него в этом же доме есть своя квартира? И за что можно убить Илью, если их все же перепутали? Кто искал его адрес? И что за женщина, что помогла ему удрать из больницы?
– Вы задумались, Саша, – тронула его руку на перилах лестницы Светлана. – И даже остановились. Что-то вам не нравится?
– Все! Мне не нравится в этой истории все! – он вздохнул и накрыл ее ладошку сверху своей. – Кому нужен конченый алкаш? За что его убивать?
– Вы считаете, что все же хотели убить Илью? – снова безошибочно разгадала его мысли Света.
– Считаю. Но очень осторожно. Скорее про себя. Не для всех, – начал он оправдываться. – С чего тогда ему драпать из больницы? А он убежал! Сломя голову! С распоротым животом буквально! Чего он так боялся?
– Прямо так и просятся слова: он слишком много знал! – фыркнула Света, не делая попытки убрать свою ладошку из-под его руки. – Только вот что и о ком?!
И вдруг, как гром среди ясного неба, за их спинами прозвучало:
– Про Таньку, сестрицу свою, он что-то знал, алкаш этот непутевый.
Они, одновременно вздрогнув от неожиданности, резко повернулись на голос.
У двери, которую они только что прошли, стояло нечто. Невысокого роста худощавое существо было обмотано шарфами, платками. Плечи, голова, грудь, поясница – все было перепоясано, укутано, запаковано. Незакрытым оставалось лишь узкое морщинистое лицо, на котором выделялись длинный нос и черные глаза с нависающими мощными надбровными дугами. Голос, окликнувший их, казался бесполым.
– Простите меня, я подслушал, – покаялся человече, сразу присоединив себя тем самым к сильной половине человечества. – Это произошло случайно. Я открыл дверь, чтобы впустить кота, а тут вы разговариваете. Вы ведь из полиции, так?
– Так, – кивнул Копылов.
– Так вот, Илюха был тут у Татьяны в гостях. И они расстались не очень хорошо. Я кота караулил и дверь приоткрыл. А он как раз от нее выходит. И как бы это сказать… – Мужчина выудил откуда-то из вороха тряпья руку и пощелкал пальцами в воздухе.
– Они ругались?
– Да вроде нет. Но он показался мне очень злым. И еще он… – Последовали очередные щелчки пальцами. – Он угрожал Таньке.
– Как это?!
Света и Копылов переглянулись. Про угрозы в свой адрес Татьяна ничего не сказала.
– Последними словами его были… – Мужчина приложил к впалому рту три перста, задумался. – Ты очень сильно пожалеешь и бойся, говорит, меня. Очень бойся!
– Это дословно?
– Да, прямо так и сказал: бойся, говорит, меня. И дурой, кажется, еще ее назвал. – Рука легла на ворох платков и шарфов, закрепленных на груди. – Вы уж простите, что стал невольным свидетелем вашего разговора. Так вышло…
Прямо в этот самый момент между ног мужчины, которые почти до щиколоток закрывали фалды из пуховых платков и шерстяных косынок, протиснулась громадная морда пушистого черного кота.
– Стой! – Мужчина попытался стиснуть щиколотки, кот пронзительно завизжал. – Стой, говорю, паразит! Что ты с ним будешь делать?! Хоть дверь не открывай!
Мужчина с трудом нагнулся, сгреб в кулак пушистый кошачий загривок и тут же зашвырнул куда-то в глубь квартиры орущее и изворачивающееся животное.
– Простите, – проговорил мужчина, тяжело дыша, и захлопнул дверь.
– И что же получается? – приложила пальчик к губам Светлана, усаживаясь в машину рядом с Копыловым. – Что кто-то из супругов запросто мог желать смерти Ильи, потому что он им чем-то угрожал?
Не им, а ей, хотел поправить Копылов, но не стал. Пусть говорит, она умница.
– Не успел он уйти, кто-то высокий, симпатичный, блондинистый является к бывшей жене Ильи и узнает у нее его адрес. И тут же, не прошло и недели, на человека, находящегося в квартире Ильи, совершается покушение. Перепутали?
– Могли.
– Но Гена не мог перепутать, он же знал Илью в лицо, – возразила Света задумчиво. – И зачем ему узнавать адрес, если он его знал? Он же его продиктовал Ивану Митрофановичу!
– Давно он лицо-то видел? Оно могло измениться до неузнаваемости. Илья сильно пил. К тому же, как оказалось, был не совсем здоров. Их запросто могли перепутать.
– Да, но только человек, который не был с ним знаком, – упорствовала Света. – Гена не мог его не узнать. Даже сильно изменившегося. И адрес он знал.
– Что касается адреса, – проговорил Копылов задумчиво. – У бывшей жены Ильи некий блондин был в гостях за несколько дней до убийства. А дед звонил Геннадию в день убийства! А? Что скажете?
– Ну, не знаю. Он же не такой дурак, чтобы не понимать: мы можем проверить, был он у Шелестовой или нет?
Копылов не стал спорить, медленно ведя машину по проспекту. Пусть говорит что хочет, решил он. Ему нравилось слушать даже звучание ее голоса. А когда этим голосом говорились разумные вещи, удовольствие было трехкратным. Странная информация у Степки про нее. Не могла она быть злой и гадкой. Не могла!
– Вам куда, Светлана? Поздно уже, – напомнил он, кивая на сгустившуюся темноту за окном. И тут же, осмелев, предложил: – Может, поужинаем где-нибудь?
Она молчала непозволительно долго. Он отчаялся в ожидании ответа. Нагородил в голове черт-те что! Сейчас она высмеет его за его наглость и смелость. Сейчас она предстанет перед ним именно той сволочной бабой, сожравшей собственного мужа в угоду собственным амбициям, коей ее нарисовал ему Степка. Или глянет свысока и ответит, что ей есть с кем ужинать или что-то в этом роде. И тоже покажется ему сволочной и надменной.
Но Света, вздохнув, произнесла, будто извиняясь:
– Знаете, Саша, у меня дома горы еды. Есть некому. Я готовлю и выбрасываю, готовлю и выбрасываю. А позвать вас на ужин как-то неловко.
– Почему? – спросил он после непродолжительной паузы, в течение которой пытался проглотить страшную шершавую сухость во рту.
– Как-то неловко. Мы всего ничего знакомы. А я вас в дом потащу.
– Не надо меня тащить, я сам пойду, – хмыкнул Копылов.
Покосился на нее. Она нервно сплетала и расплетала пальцы. То ли боролась с искушением избавиться от него как можно вежливее, то ли еще по какой скрытой причине.
– Света, клянусь, не стану приставать и делать отвратительных намеков. Просто покормите меня. Тысячу лет не ел домашней еды, – признался Копылов. И, не давая ей времени опомниться, спросил: – Куда?
Света опять назвала ему адрес – улица Цветочная, это было по дороге и совсем близко. Он остановился у среднего подъезда. Вышел, привычно огляделся. Все тихо, народу во дворе почти нет. Два собачника в дальнем углу. Парочка на детской площадке на качелях. У подъезда…
– Что ты здесь делаешь??
Копылов смотрел во все глаза на Степку, подпиравшего железную дверь с кодовым замком.
– А ты? – Степка хмельно оскалился. – Охаживаешь свет наш солнышко? И как она тебе?
Хорошо, что Света замешкалась у машины и не видела кривляний его коллеги, вышло бы неловко. Но все равно, какого черта он тут делает? Не его же караулит! Степка не мог знать…
Или знал? Ну да, мог догадаться, он аналитиком был сильным, что Копылов продолжит опрос фигурантов и приобщит к этому делу Светлану. Мог даже у прокурорских узнать, что Копылов забрал их сотрудницу с работы. Кто-то да видел. Но как он узнал ее адрес? И вообще, что за вопросы скользкие?
Или знал? Ну да, мог догадаться, он аналитиком был сильным, что Копылов продолжит опрос фигурантов и приобщит к этому делу Светлану. Мог даже у прокурорских узнать, что Копылов забрал их сотрудницу с работы. Кто-то да видел. Но как он узнал ее адрес? И вообще, что за вопросы скользкие?
– Она мне очень даже, – криво ухмыльнулся Копылов, рассматривая симпатичного коллегу, принарядившегося к ночи.
На Степке был пиджак в мелкую серо-голубую клетку, серая футболка, серые брюки и голубоватые замшевые мокасины. Он был выбрит и причесан. Одет, как на свидание. Только вот с кем?!
– А ты против, Степа?
– Я? – Тот качнулся в сторону Копылова, отталкиваясь от железной двери. – Я против, Саша.
– А что так вдруг? А как же твоя жена?
Копылов с его женой не был знаком. Не пришлось. Степка про его баб знал все доподлинно, а про свою – единственную – всегда молчал. Отшучивался, отмалчивался, хохмил, называл в телефонных разговорах солнышком и…
Так! Стоп! Солнышком?! Свет наш солнышко?! Так он сказал?!
– Она и есть моя жена, Саша, – дохнул в лицо Копылову смесью перегара и мятного эликсира Степка. – Светка – моя жена, решившая, что я – бывший…
Глава 8
Кирилл наблюдал за входом в больницу сквозь темные стекла очков. Девушка, сидевшая рядом на скамейке, усиленно делала вид, что читает книгу. Книга была толстой и новенькой в дорогом кожаном переплете и плохо вязалась с обликом девушки, вырядившейся в драные шорты до колен, стоптанные кеды с рваными, в узлах шнурками и неряшливую клетчатую рубашку.
– Ты считаешь, что книга твоего отца соответствует твоей рубашке, которую ты достала из корзины с грязным бельем? – ворчливо спросил Кирилл, оторвав взгляд от больничного входа и остановив его на девушке.
– А чё? – Она подняла на него взгляд, затуманенный прочитанным. – Интересная книга. Вполне еще нормальная рубашка, даже не воняет.
И она для наглядности понюхала свои подмышки.
– Лара-а-а! – простонал Кирилл, задирая лицо к небу. – Ну что ты за человек!
– Я? – Она наморщила симпатичный носик. – Я – нормальный человек, Кира. И еще очень надежный. Согласен?
– Да, – кивнул он после непродолжительного раздумья. – Но сообразительности у тебя – ноль, малыш.
– А в чем дело? – Она обиженно поджала губки.
– А дело в том, что не надо было писать мне записку на бумаге из принтера. У деда в доме такой бумаги нет. И ночью мне ее особо взять негде. И не надо было въезжать во двор вчера ночью! Зачем, Лара?! Зачем??
Девушка минуту смотрела в текст, потом с шумом захлопнула книгу и убрала ее в маленький кожаный рюкзачок, очень дорогой и очень стильный и тоже не особо подходивший к ее рубашке и шортам.
– Я перепугалась, когда тебя долго не было, – проговорила она, шумно задышав от обиды. – Ты пошел к этому ужасному человеку и пропал! Я ждала, ждала, тебя нет. Что мне было делать?! Вызывать полицию? Глупо! Идти пешком, оставив машину там, где ты велел? Страшно! Там во дворе такая темнота-а-а.
– И ты решила ехать на машине, – всплеснул руками Кирилл, поглядывая на девушку с нежной снисходительностью. – А то, что твои передвижения попали в объектив камеры на магазине за углом дома, тебя не особо взволновало. Так? И теперь менты, если они не дураки, просмотрят записи и установят, кто же ездил там и ходил в то самое время, когда…
– Может, она не подключена? – перебила она его и виновато шмыгнула носиком.
– Подключена, я узнавал. – Кирилл настороженно вытянул шею в сторону больничного входа: – Лара, посмотри, он?
По дорожке, ведущей от стоянки автомобилей ко входу в отделение, медленно и вальяжно двигался мужчина средних лет в светлом костюме с кожаным саквояжем в руке. На вид ему было лет сорок – сорок пять, но Кирилл совершенно точно знал, что ему под шестьдесят. Он выглядел франтом и повесой, но на самом деле был очень нежным и верным супругом и отцом троих детей. Персонал больницы его обожал. Женщины, которые являлись его пациентками, его боготворили. Одной из его пациенток была когда-то и мать Кирилла. Он узнал об этом совершенно случайно. Просто лихорадочно собирал свои вещи в квартире ночью, наткнулся на шкатулку матери со всякими безделушками, не попавшими на помойку, и нашел там визитку этого самого доктора.
– Если она ее хранила рядом с твоей роддомовской повязкой, значит, этот дядя был ее лечащим врачом. Может, даже принимал у нее роды, когда ты появился на свет, – предположила Лара, увидев визитку. – И ничто не мешает нам навестить его и задать пару вопросов.
Но пробраться к кабинету доктора оказалось очень сложным делом.
Во-первых, в регистратуре тут же начали заводить на Лару карточку, иначе отказались даже разговаривать и уж тем более – говорить номер кабинета, где принимал Вениамин Всеволодович.
Во-вторых, назначили время приема, которое их совершенно не устраивало. И пришлось торчать возле клиники еще два часа.
А в-третьих, Кириллу потом предложили остаться в коридоре.
– Ну, уж, нет! – вспылил он, уставив на медсестру, выглянувшую вызвать Лару, бешеные глазищи. – Это моя женщина, и я войду с ней!
– Похвально, конечно. – Губы пожилой медсестры тронула недоверчивая улыбка. – Но не положено.
– Тамара, пускай войдут вдвоем, – раздался из недр кабинета раздраженный голос.
Пара юных заговорщиков вошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Медсестра Тамара ушла за белоснежную ширму, предложив Ларисе пройти следом за ней.
Кирилл уставился на Вениамина Всеволодовича. Тот, в свою очередь, рассматривал Кирилла. Внимательно, с какой-то мудрой догадкой во взгляде. Будто он все, все, все знал о жизни молодого человека в прошлом и совершенно точно знал, что ждет того в будущем.
– Вы меня простите, – начал Кирилл, прикладывая руку к груди. – Но истинной целью моего визита является не здоровье моей девушки. С ним все в полном порядке.
– Вы в этом уверены?
Доктор внимательно прочел тощую карточку Ларисы. Потом отложил ее в сторону. Глянул на Кирилла с интересом. В конце концов, за прием заплачено. Если молодым людям хочется, чтобы результатом приема был не медицинский осмотр, а всего лишь приватный разговор, это их право.
– Так что привело вас ко мне, молодой человек? Как ваше имя? Вы кого-то жутко мне напоминаете.
Доктор подал знак сестре выйти и Ларисе тоже велел, когда та совершенно одетой выглянула из-за ширмы.
– Может быть, мою мать?
Кирилл уставился на носы своих кроссовок, называя имя и фамилию своей матери. Почему-то устыдился. Может, ждал, что доктор сейчас воскликнет: ах да, помню, это та самая самоубийца. Но в кабинете по-прежнему было тихо.
– Восемь лет назад ей едва перевалило за тридцать. И она… Она, по слухам, накануне своей смерти была беременна.
Кирилл поднял взгляд, доктор не смотрел на него, он смотрел в окно, подперев правую щеку кулаком. Его глаз не было видно, но холеные щеки прорезали две глубокие носогубные морщины, превратив рот доктора в горестную скобку.
– Вы ее не помните, Вениамин Всеволодович?
– Помню. Я хорошо помню Алину, – отозвался тот после паузы и глубоко вздохнул. Глянул на Кирилла как-то странно. – Я ведь вас принимал, молодой человек. Вот этими вот руками. – Он помотал в воздуха кистями рук, будто отряхивал их. – Роды были очень сложными. Алина была очень слаба. Но дико была счастлива! Она плакала от счастья, когда я положил вас ей на грудь. И она… – голос доктора чуть дрогнул. – Она очень хотела еще одного ребенка. Это желание превратилось у нее в манию! Она ходила ко мне каждую неделю, сдавала анализы, лечилась, готовилась… Одному богу известно, что она перенесла, прежде чем забеременела вновь!
– Значит, она была счастлива? – спросил Кирилл.
У него в душе смешалось все: горечь, скорбь, злость, нежность, гордость за мать.
– О да! Она была не просто счастлива. Она была, я бы сказал, безумно счастлива! Она тут же позвонила отцу ребенка. Она так кричала в трубку, так кричала! – Вениамин Всеволодович улыбнулся с такой пронзительной печалью, что у Кирилла защемило сердце. – Сережа, кричала она в трубку. Сережа, у нас будет малыш!!
– Что?! – Кирилл опешил. – Сережа? Но моего отца зовут Гена! Геннадий! Вы ничего не перепутали, Вениамин Всеволодович?
– Вашего отца?! Вашего отца зовут Геннадий? Не морочьте мне голову, молодой человек! – Доктор покосился на парня недобро. – Когда вас рожала ваша мать, я точно помню, в коридоре за дверью отделения маялся мужчина с именем Сергей. Если, конечно, мы говорим об одной и той же женщине!
Кирилл вытащил из кармана штанов бумажник и, распахнув его, показал фотографию матери. Снимок был сделан за полгода до ее смерти.
– Алина Савельева. Это она, – доктор поджал губы и минуту молотил кончиками пальцев обеих рук по столу. Потом, встрепенувшись, спросил: – Как, вы говорите, имя вашего отца по метрике? Геннадий?
– Да. Он был мужем моей матери и моим отцом. Да и сейчас является им. – Кирилл сделал паузу, тут же вспомнил про их последнюю встречу, закончившуюся так безобразно, и уточнил: – Во всяком случае, я так всегда считал.