– Когда его жена умерла, мы негласно на нашего дядечку собрали информацию. Ну, все, все, понимаешь? Детство, отрочество, юность. Школа, армия, учеба в Академии. Все его контакты, понимаешь?
– Не дурак!
– Так вот, папка приличная собралась. Материалов уйма! Но предупреждаю сразу – сканировать не стану. Работы на полдня. На руки тоже без официального запроса не отдам, сам понимаешь, коллега. Хочешь – приезжай, смотри. Может, чего и высмотришь. Чего высмотришь, сам откопируешь. Когда ждать?
– Я мигом! – выкрикнул Копылов уже на ходу.
Он не стал звонить Светлане. Он еще не разобрался, что может повлечь за собой это ее «понимание». Чем может обернуться. И вообще, это его дело, ставшее почти личным.
Стефания скучающе смотрела в окно, когда он ворвался в ее кабинет. Даже не обернулась, просто ткнула пальцем в папку, лежавшую на столе. Копылов быстро оглядел ее. Неудивительно, что Степке она нравилась. Высокая, стройная, длинные волосы уложены в аккуратную прическу, но все равно как-то так, что пара локонов скользила вдоль скул. Форма сидела на ней так, что Копылов тут же подумал о чулках на ажурном поясе и подвязках под ее тесной юбочкой.
Вот такими женщинами увлекался Степа. И совсем не такой была его жена Светлана. И никогда не станет такой. Ей просто это не нужно. И Копылову в ней это не нужно. Ему очень нравятся ее черные глаза без подводки, нравятся строгие юбки, туфли без каблуков и простые четкие слова. И походка ее нравится, самая обычная, без вальяжного покачивания бедрами, без игривого поворота плеч.
Ему это в ней нравится, Степке – нет. Так какого понимания ей еще нужно?!
– Смотрите, коллега, – Стефания распахнула пухлую папку с документами. – Здесь все! Больше о нем узнать просто невозможно. Больше знает только Всевышний.
Довольная произнесенной речью, Стефания села за свой стол и погрузилась в изучение каких-то документов. Но судя по тому, что страницы она не листала, Копылов подозревал, что девушка просто дремлет, повернувшись к нему спиной.
Он проработал два часа. Но какие это были два часа!! Он читал, рассматривал фотографии, удивлялся откровенным фактам, которые он просмотрел восемь лет назад, ужасался собственной слепоте. И жалел, дико жалел милую красивую женщину, чья жизнь оборвалась в грязном холодном сарае.
– Все! – Копылов сложил стопочкой ксерокопии, которые ему позволила сделать Стефания. – Огромное спасибо! Никогда не забуду! Я ваш вечный должник, Стефания!
– Не вопрос, коллега.
Ее взгляд – взгляд богини, хищницы, самки – ощупал Копылова с головы до ног. Остался недоволен увиденным и утонул в груде бумаг на столе.
Ну, не нравился он таким женщинам. Никогда не нравился. А тех, которым он нравился, ему не удавалось удержать.
– Пока, – помахал рукой Копылов и двинулся к двери.
– Как там Степа? – спросила вдруг Стефания вполне нормальным человеческим голосом, и даже тревога в нем послышалась Копылову.
– Степа нормально. Чудом остался жив. Сегодня вечером еду навещать.
– А мне можно?
– Туда всем можно, кто хочет.
– Спасибо, – она улыбнулась одними губами. – Всего тебе доброго, коллега. Удачи в расследовании.
Удача теперь должна была ему сопутствовать. Не успев доехать до отдела, он тут же начал звонить.
– Да, Вадик, да! На квартиру и в офис, нет дома – ждите! Будет возмущаться его женушка, ее тоже везите. К ней тоже уйма вопросов!
– Да, майор, да, просто личная просьба от меня. Понимаю, не близко! Они нужны мне оба – и дед, и внук. Под мою ответственность! Если они там, вези обоих! Я? Я буду в кабинете ждать всех голубчиков!..
– Товарищ полковник, разрешите обратиться? Копылов! Есть один адрес, где наш уважаемый подозреваемый, причастный к нападению на нашего сотрудника, может быть! Надо бы туда группу захвата послать. Да, необходимо, товарищ полковник! Да очень опасен! Вооружен? Да он ножкой стула роту положит. Да, так серьезно. Спасибо, товарищ полковник!..
На первом этаже перед дежуркой было безлюдно. Часы приема закончились. Задержанных не было, и сержант лениво зевал, щурясь на ненастье за окном.
– Все тихо, Олег? – спросил Копылов, пробегая мимо него.
– Да, тишина.
– Меня никто не спрашивал?
– Ну как же! Там группа лиц, воинственно настроенных, ждет на втором этаже.
– Да ладно!
Копылов опешил. Неужели кто-нибудь с какой-нибудь нелепой жалобой по отказу в возбуждении? Только этого не хватало! Он мигом прокрутил в голове все последние дела. Да возбуждал вроде по всем заявлениям. Некому жаловаться!
– И кто такие? – Он чуть тормознул.
– Все гражданские. Один в наручниках с разбитым фейсом. Видимо, оказал сопротивление.
– Гражданский?
– Да.
– А сопровождает его кто?
– Гражданский!
– Как это?! – не понял Копылов.
– Понятия не имею. Сам и спроси, Александр Иванович, – меланхолично пожал плечами дежурный и снова уставился на заплаканное окно.
Копылов влетел на второй этаж в четыре приема. Два прыжка – один пролет. Еще два второй. Завернул за угол и едва не споткнулся.
Вот это группа!!
По левую сторону коридора стоял тот, на чье задержание он только что отправил группу захвата. Тот самый бывший работник прокуратуры – Сергей Проскурин. Высокий симпатичный блондин в летних тонких штанах, растянутых на коленках, легких кроссовках, черной футболке. Подойдя поближе, Копылов увидел, что блондин угрюм и насторожен и явно контролирует остальных, сидевших справа по коридору на казенной скамье.
Их было четверо.
Геннадий, именно он оказался в наручниках. Он сидел, тупо рассматривая свои запястья и никак не реагируя на окружающих. Лицо его заплыло, нос, кажется, был сломан. Даже приход Копылова его не воодушевил.
Следом – фотограф с бледным трясущимся лицом в несвежей мятой одежде. Он заискивающе оглядывал каждого и трясся всем телом. Рядом с ним – молодая женщина в черном спортивном костюме и открытых танкетках на босу ногу. Она плотно прижалась к боку фотографа и на Копылова посмотрела с такой ненавистью, что стало ясно – она за фотографа в гроб ляжет.
И Иван Митрофанович. Сгорбленный, сильно сдавший с последней их встречи. Кажется, он недавно плакал. Нос сильно распух, глаза покраснели. Почему один? А что внука не притащил?
– Вы все ко мне, господа?
Копылов не знал, как реагировать на Проскурина. Хотя тот официально не был в розыске, но охота на него уже шла. Решил, что вызовет конвой сразу, как окажется в кабинете.
– Прошу, – распахнул он широко дверь. – Занимайте места.
В кабинете все расселись так же. Окольцованный браслетами Гена, фотограф, его женщина, Иван Митрофанович. Проскурин – на противоположной стороне. Наглец уселся за Степкин стол. Копылов незаметно нажал кнопку. Через пару минут тут должны будут появиться конвойные. Пусть будут поблизости. А там посмотрят, кого забирать.
– Мне надо позвонить, – заявил он и дал отбой по всем своим прежним звонкам. – Итак, кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?
– Что хотите знать? – поднял на него усталый взгляд Проскурин.
– Для начала: почему человек, подозреваемый в убийстве, сидит на месте моего коллеги, пострадавшего, возможно, от его руки? А другой, скорее жертва обстоятельств, находится в наручниках?
В коридоре раздались шаги сразу нескольких пар ног. Дверь приоткрылась. Старший вопросительно глянул на него. Все, конвой на месте. Копылов дал знак ждать за дверью.
– Лихо, – криво ухмыльнулся Проскурин, оценив оперативность конвойных.
– Работаем! – Копылов все время был настороже, все время. – Итак, ответьте на поставленный вопрос. Почему вы…
– Да понял я, – перебил его Проскурин. – Отвечаю. Я сижу на месте вашего коллеги, потому что не причастен к нападению на него и на ту глупую бедную женщину. Я вообще ни в чем не виновен! Ни в чем!!
– Отлично, – произнес Копылов, он и не ждал чистосердечного признания с его стороны. – А Геннадий?
– А-а-а, этот наш любимый всеми сказочник… Это все его рук дело, поэтому он и в браслетах. И морда у него разбита, спросите: почему? Отвечу за него: потому что он дрался с вашим другом и напарником, когда пришел убить бывшую жену фотографа, чтобы меня подставить под это убийство. Кажется, его зовут Степан Изотов? И еще много на нем дел, на нашем сказочнике. Знаете, почему я приходил к ней за адресом фотографа, Александр Иванович? Он позвонил мне вдруг и сказал, что про смерть Алины стало что-то известно и что знать об этом может фотограф Шелестов. И дал мне адрес его жены. Он все рассчитал. Все! – Проскурин пожал плечами. – Доказать будет сложно, но можно, так ведь, фотограф?
И в голову Ильи полетела Степкина авторучка.
– Отставить! – сразу озверел Копылов и так шарахнул кулаком по столу, что все присутствующие тут же притихли. – Не сметь! Или я на тебя, Проскурин, без суда и следствия сейчас тоже браслеты надену. Ну! Кто первым станет говорить?! Учтите – у меня вот тут… – он ткнул пальцем в папку, с которой приехал из прокуратуры. – Все есть! И я все знаю или почти все! А о чем не знаю, о том вы мне расскажете. И чем правдивее будут ваши рассказы, тем лучше. Это сэкономит мое и ваше время. Итак? Кто начнет?
Проскурин нацелил указательный палец в Геннадия.
– Давай, сказочник, начинай! Это ведь целиком и полностью твоя история. Твоя и Танюшкина. Так ведь?
Гена глянул исподлобья на Проскурина, изобразил подобие улыбки разбитыми губами и пожал плечами.
– Это она, Сереж. Я тут ни при чем. Почти ни при чем. Это все она.
– Кто – она? – Копылов догадывался, о ком речь, но хотелось бы услышать подробности из первоисточника, так сказать. – Давай, граждане, станем говорить внятно и подробно. Под протокол, как положено. Кстати, а почему сказочник?
– А наш любимый друг с детства любил сказки сочинять. Даже рассылал по издательствам разным. Но не принимали, – ответил за Геннадия Проскурин.
– Почему? Бездарными оказались?
– Нет, жестокими. Сочли, что подобный черный юмор не для детской психики, и послали нашего гения куда подальше. И тогда он…
– Я тут ни при чем! – Гена сжал плечи, опустил голову. – Это все она, говорю!
– Вместе вы дела творили, Гена. Вместе! А началось все с чего, а?
А началось все с восьмого класса. Именно тогда Татьяна, будучи одноклассницей Проскурина, влюбилась в него по уши. Случилось это после чьего-то дня рождения, где они все немного выпили, сильно с непривычки охмелели, раздурачились, перецеловались все друг с другом. Проскурин не был исключением. Он и Татьяну целовал в том числе. Но ничего при этом не чувствовал, кроме дурашливого пьяного азарта. А вот она вдруг с чего-то решила, что раз она его полюбила, то этого вполне достаточно. Она принялась преследовать его повсюду. Встречала утром у подъезда, провожая до школьной парты. Караулила возле мужского туалета, когда он пытался от нее там скрыться. После уроков ждала у входа и вела до самого дома.
Поначалу ему это льстило. Танька, хоть и не была красавицей, но девкой была авторитетной, умной, и родители ее были крутыми, и одевалась она классно. А для восьмиклассников это много значило. Но потом опостылело. Опостылела ее толстая рожа в угрях, сальные волосы, с которыми она не знала, что делать. Громадная сумка на толстом ремне, мотающаяся у самой земли, толстый кошелек, набитый деньгами. Все Проскурину стало в ней противно, все.
– Понты это все, пацаны. Чистой воды понты, – откровенничал он с ребятами во время новогодней дискотеки уже в девятом классе. – Достала она меня. Так достала, что…
– А ты ее хоть чпокнул? – спросил тогда кто-то.
Они стояли за школой и распивали на четверых бутылку водки для веселья и храбрости.
– Я?? Ее?? Очумел! Мне рожу ее противно видеть! Целовать-то не могу, не то что чпокнуть! – признался тогда Проскурин.
Он снова охмелел, потому и откровенничал. И не знал тогда, что этот предновогодний вечер поломает ему всю оставшуюся жизнь. Просто он тогда за школой подписал себе приговор, и все.
Но кто же мог знать, что один из их компании, давно и прочно завидующий Проскурину, тут же побежал и доложил обо всем Таньке? Кто мог знать, что она заперлась после этого в лаборатории химического кабинета, проревела два часа и поклялась самой себе, что не простит Проскурину никогда этого унижения? Кто мог знать и слышать, как шептала она сдавленным от ненависти голосом: проклинаю, проклинаю, проклинаю??
Этого знать никто не мог. Ее отсутствия просто не заметили. Зато она все заметила, когда вышла потом к одноклассникам с зареванным некрасивым лицом, в помятом платье.
Заметила, что Проскурин вьется возле девочки из параллельного класса. Кажется, ее звали Вера. И не просто вьется, а смотрит на нее так, как никогда на Татьяну не смотрел. Там было, конечно, на что посмотреть. Девушка была высокой, стройной, с длинными черными волосами, аккуратными ступнями, тонкой талией и очень грациозной походкой. И она не вешала на бок модную сумку, чтобы она била ее по коленкам. Она носила маленький стильный портфельчик из искусственной кожи. Она не носила широченные толстовки, спадающие с плеча. Она носила аккуратные костюмчики и ажурные блузки.
– У Сереги с Веркой роман, – оповестил ее спустя два месяца все тот же доброжелатель. – Кажется, все серьезно.
– Что, и жениться собрался? – Таня смотрела на него пустым равнодушным взглядом, хотя внутри все болезненно сжалось.
– Вроде да. И родители согласны, чтобы они сразу после школы поженились. Сереге же в армию идти.
– А чё не отмажут, родаки у Верки, кажется, серьезные?
– Так он потом в Академию МВД собрался поступать, армия обязательно нужна.
– А-а-а, понятно! Вера, значит, собралась стать генеральской женой! Ну-ну…
Проклятие, которое она шептала предновогодней ночью в лаборатории химического кабинета, все не хотело и не хотело сбываться. Ну, ничего плохого в жизни Проскурина и его красавицы Верки не происходило. Ничего! Все шло сладко да гладко. И тогда она…
– И тогда она решила судьбе помочь. Решила вмешаться. Решила, что ждать исполнения проклятия можно всю жизнь, да так и не дождаться, – глухо проговорил Проскурин, не глядя ни на кого. – Она… Она убила Веру. Прямо на выпускном. За месяц до нашего бракосочетания. Взяла и убила!
– Ты не докажешь! – зло ощерился Геннадий. – Было расследование. Родители твоей девушки кого только не нанимали. Ничего не доказали, ничего! И ты ничего не докажешь!
– Не докажу! – Проскурин глянул на него с ненавистью. – У меня же не было тогда под рукой такого фотографа, как Танькин брат! В общем, Александр Иванович, каким-то образом Танька Веру мою убила. Уж не знаю как! Ни следа единого не было обнаружено на ее теле. Ничего! Но она не могла, понимаете?! Не могла! Танцевать, веселиться почти до самого утра, строить планы. Целоваться… Потом я ее проводил домой. У них дом был большой на окраине. Родители ее встретили, поздравили нас с окончанием школы, закрыли перед моим носом дверь, хотя я хотел остаться. И… И утром ее не стало. Эксперты дали заключение, что она повесилась через сорок минут после того, как я ее проводил. Почему?? Из-за чего?? Никто не мог понять!! Я выл так, что сорвал голос. Восстановился только к осени. Там меня в армию призвали. И в армии я познакомился – с кем бы вы думали – с этим вот сказочником. С ним, голубчиком! И даже дружить мы там начали. Хорошо дружить, крепко. Пока однажды к нему на свидание не приехала эта змея! Я очумел просто!
– Татьяна. – Сердце у Копылова бухало так, что, кажется, его было слышно всем.
– Татьяна, – скрипнул зубами Проскурин. – Оказывается, они встречались!
– Не встречались мы. Я же тебе объяснял, – возразил Геннадий, потирая ноющие от браслетов запястья. – Она просто написала мне в армию. Девушки же любят писать в армию неизвестному солдату, в тюрьму неизвестному осужденному. Такие вот, как Татьяна. Она написала мне.
– Это была случайность? – усомнился Копылов.
– Нет, конечно! – воскликнул Гена. – Она была на присяге в нашей части. Только потому, что в этой части он служил, – он кивнул в сторону Проскурина. – Увидала меня с ним, поняла, что мы дружим. Решила с чего-то, что мы чем-то похожи. Узнала у ротного мою фамилию. И… И написала потом. Я ответил. Завязалась переписка. И что? Запрещено, что ли? Я что, знал, что она в каждом мужчине его повторения ищет?! Если высокий и блондин, значит, сойдет за Проскурина! И не знал, что она распланировала всю нашу дальнейшую жизнь. Всю, по годам!
– Что было дальше?
– Дальше? – Гена пожал плечами. – Дальше вся наша жизнь пошла по четко разработанному ею сценарию. Она расписала нашу жизнь, как по нотам. И играла потом в свое удовольствие, как хотела.
– А подробнее?
– А какие вам нужны подробности? – отозвался он с горечью. – Как она всю жизнь кружила вокруг нас? Как сталкивала лбами в самых разных ситуациях? Как сунула мою любимую Алину к нему в постель? Все, все буквально было ею продумано! Все до мелочей!
– И что же, она со времен армии не оставляла вас в покое? – усомнился Копылов. – Но она же вышла замуж, Волков, кажется, был ее мужем? Вы сами женились. У Проскурина тоже была жена. Как же так? Она что, и жен вам выбирала?
– Нет, жен не выбирала, – возразил Гена. – Но распоряжалась потом ими по своему усмотрению. А Серега Волков… Жалко беднягу. Он был гением, конечно. Он, кажется, даже не замечал, с каким чудовищем свела его судьба.
– Думаю, судьба тут ни при чем, – вставил Проскурин. – Я наводил справки потом, после смерти жены. Танька вцепилась в этого Волкова мертвой хваткой. Они вместе на физмате учились. Парень с первых дней проявил себя одаренным. Танька тоже не была дурой. Она шарила в точных науках, очень хорошо шарила. Они поженились на пятом курсе. После выпуска сразу замутили бизнес. Но не пошло.
– И не могло пойти! – не без самодовольства воскликнул Геннадий. – Ученый не может быть бизнесменом! Все Серегины разработки моментально либо превращались в пыль, либо их кто-то ловко уводил прямо у него из-под носа. Серега, он же был увальнем!
– И тогда она вспомнила про вас, Геннадий? Так? – догадался Копылов.