— Нет, для начала я поживу в другой комнате, пока мы не освободим отцовскую от его вещей, — неохотно пообещал он.
— Их уже вынесли оттуда, — поспешил сообщить Сэймэй и отправился дальше по коридору. — В обществе пойдут всякие разговоры, если вы не займете в доме место своего отца. Мужчина не должен забывать о своем долге перед семьей, перед своим домом и перед самим собой.
Так мудрый старик увещевал своего хозяина, пока тот, озадаченный, тащил за ним коробку. Перед самой дверью в кабинет отца Акитада сделал последнюю попытку воспротивиться:
— Мой отец сделал все возможное, чтобы не дать мне занять его место. Не удивлюсь, если он начнет наведываться в эту комнату, когда я поселюсь в ней.
Тут уж Сэймэй не сдержал усмешки.
— Ну, вы сейчас говорите прямо как Тора. Не верю я вам. И в любом случае следует помнить старую мудрость: «Горько терпение, да сладки плоды его». Вы представить не можете, как мечтал я все эти долгие годы об этом дне. Надеялся, что доживу все-таки и увижу своими глазами, как вы займете место вашего отца.
Акитада был потрясен этими словами. Старик был его спутником в течение всей жизни, он делал все, чтобы оградить его в детские и отроческие годы от гнева отца и равнодушия матушки, но никогда при этом не позволял себе какой-либо критики в их адрес. Его верность семье Сугавара была незыблемой, и превосходило ее только одно чувство — любовь к юному Акитаде. Сейчас Акитада был так глубоко тронут, что, как ни старался, не смог скрыть этого.
— Ну что ж, будь по-твоему, — сказал он и втащил коробку в кабинет.
Там он первым делом огляделся по сторонам. Двери на веранду были закрыты, поэтому в комнате было темновато и пахло затхлостью и плесенью.
Хорошо знакомые ему стеллажи вдоль одной стены пустовали. Исчезли также настенные свитки с изречениями китайских мудрецов и страшная картина с изображением Эммы, властителя подземного мира, карающего праведным судом души падших грешников. Эта картина всегда нагоняла особенный ужас на юного Акитаду, когда он являлся в кабинет отца в ожидании наказания. Сходство между отцом и мрачным карающим судией было до того разительным, что у Акитады никогда не оставалось сомнений, почему эта картина занимала самое видное место в комнате.
Широкий лакированный стол черного дерева был тоже расчищен от отцовских вещей — не осталось здесь ни его писчих принадлежностей, ни лампы, ни его личной маленькой жаровенки. Царил здесь только дух сурового осуждения, которому неведомо прощение. Акитада с содроганием подумал о том, следует ли ему впускать сюда собственного сына.
Сэймэй распахнул двери на веранду. Холодный, свежий воздух ворвался в комнату. Узкая тропинка в маленьком садике вела к пруду, засоренному опавшей листвой. В детстве Акитаде не разрешали играть здесь. Сэймэй запричитал при виде такого запустения, но Акитада поспешил выйти наружу — прочь из ненавистной комнаты. Он подошел к пруду и заглянул в его черные воды. В глубине под их холодной толщей он различил какое-то поблескивающее движение. Подобрав с земли обломок крошечного прутика, он бросил его в воду, и тут же одна за одной на поверхность поднялись разноцветные рыбки. Красные, золотистые, серебристые, пятнистые и однотонные, они жадно открывали рты в ожидании угощения. Этих милых рыбок обязательно полюбит Ёри.
— Ну что ж, — сказал Акитада, — если кое-что здесь изменить, то комната может стать пригодной.
Сэймэй, озабоченно наблюдавший за хозяином с веранды, вздохнул с облегчением.
— Госпожа уже выбрала ширмы, подушки и занавеси для этой комнаты. Ну и конечно же, сюда принесут ваши книги, кисти, памятные вещицы с севера, ваши чайные принадлежности, зеркало, платяной сундук и ваш меч.
— Понятно. И не забудь еще поставить свой стол рядом с моим, — с улыбкой сказал Акитада. — Потому что я не собираюсь работать тут один.
Сэймэй поклонился:
— Все будет выполнено. — Глаза старика увлажнились, когда он ступил обратно в комнату.
Акитада вошел за ним следом и, придав голосу строгости, сказал:
— Пойду позабочусь о лошадях и пришлю тебе Тору. А тебя я попрошу отправить моему зятю Тосикагэ весточку — сообщи ему, что моя семья прибыла.
— Я взял на себя смелость и уже сделал это, господин.
— Я так и знал. — Акитада с сыновней нежностью коснулся плеча старика, с горечью отметив про себя, каким щуплым и дряхлым тот стал. — Я всегда буду считать тебя своим настоящим отцом, Сэймэй, — сказал он, чувствуя слезы теперь уже и в собственных глазах.
Сэймэй только посмотрел на него и зашевелил губами, но так ничего и не сказал — просто накрыл руку Акитады своей старческой корявой ладонью.
Только к середине дня Акитада закончил дела в конюшне. Большая часть строения была разрушена много лет назад, когда он был еще ребенком. Финансовое положение семьи Сугавара не позволяло содержать ни лошадей, ни быков, ни обслугу для них. Потом у оставшейся части развалилась крыша, вороха мокрых листьев покрывали теперь гниющие доски там, где некогда стояли лошади.
Акитада застал Тору и Гэнбу за работой — они воздвигали грубую, нетесаную стену, отделявшую крытую часть конюшни от пустующих стойл, предоставленных всем природным стихиям. Оставлять животных без крова в такой холод не отважился бы никто. Четыре лошади Акитады и пара быков, тащивших повозки через всю страну, топтались сейчас вместе в наиболее пригодной части конюшен, где у них под ногами имелся сухой пол и свежая солома.
Крупный серый жеребец, полученный Акитадой в подарок от благодарного князя, повернул к хозяину свою красивую морду и приветствовал его тихим ржанием. Акитада подошел к животному и погладил его, а потом и трех других — гнедую кобылку и двух меринов темной масти. Они проделали немалый путь, сумев остаться в рабочей форме. Принадлежавшая Тамако кобылка была мельче других лошадей, зато прекрасно сложена. Теперь они смогут выезжать верхом на прогулки за город. А вскоре он, видимо, сможет приобрести лошадку еще и для сына.
Позаботиться о лошадях было сейчас для Акитады важнее, чем разбирать книги, поэтому он трудился не покладая рук наравне со своими самураями. Гэнба, настоящий здоровяк, широкоплечий и мускулистый, в прошлом был борцом. В борьбе он упражнялся в свободное время и сейчас только порядком растерял свой привычный вес и вечно ходил голодным, в мыслях представляя себе всякую разную еду.
Тора же, большой охотник до юных красоток, сейчас, за неимением оных, с удовольствием занимался плотницкой работой. Очень давно, еще расследуя свое первое дело, Акитада случайно спас этого бывшего воина от обвинения в убийстве, и с тех пор Тора верно и исправно служил ему.
К вечеру морозец стал крепчать, но физический труд согревал их, а за разговором время проходило незаметно.
Гэнба с Торой с интересом слушали рассказ хозяина о событиях в горном монастыре. Но когда Акитада поведал об адской ширме и о мастерской художника близ храма Безграничного милосердия, Тора прекратил заколачивать гвозди и в ужасе уставился на хозяина.
— Там живут духи! — заявил он. — Голодные и жирные, как мухи. И каждое утро местные служки выгребают оттуда недоеденные части человеческих тел.
Суеверное воображение Торы зашло так далеко, что Акитада с Гэнбой не могли удержаться от смеха. Описанные в столь ярких красках подробности показались им уморительными.
— Ну что ж, неплохо сработано, — заметил Гэнба, когда они закончили стену. — По-моему, я заслужил дополнительную мисочку риса. Кстати, хозяин, я все хотел спросить у вас про повариху. Сдается мне, жалеет она кинуть лишний кусок рыбки в свою стряпню. Вам так не показалось?
— Она родом из деревни и готовит с душой. Только вас тут не ждали, вот, похоже, и не запаслись провизией.
Гэнба сначала приуныл, потом снова повеселел.
— Ну что ж, я мог бы сгонять куда-нибудь за лепешками да еще лапши купить. Ёри ее очень любит.
— Вот и хорошо, — с улыбкой сказал Акитада, надевая кимоно. — Только не покупай больше, чем нам под силу съесть.
Тора расхохотался.
— Все равно что попросить кошку не есть рыбу, — сказал он и, когда Гэнба, усмехаясь, ушел, сообщил хозяину: — Завтра я готов заняться этим убийством в монастыре.
Акитада планировал поговорить с Кобэ как можно скорее, но теперь у него образовались неотложные дела, поэтому он сказал Торе:
— Сначала мы должны как подобает разместить семью.
Тора только махнул рукой.
— Ну, это мы быстро!
Темнело. Акитада окинул взглядом утонувший в сумерках двор и дом на его противоположной стороне, выступавший из полумрака, и сердце его в очередной раз сжалось, когда он с горечью подумал о том, как мало тот видел заботы в его отсутствие.
— Надо бы еще привести в порядок дом и сад. Тора удивленно вытаращил глаза.
— Хозяин, но ведь зима на носу! Не лучше ли подождать до весны?
Они пошли к колодцу помыть руки. Вода в бадье была ледяная — прямо обжигала.
Морщась от холода и торопливо вытирая руки об штаны, Акитада сказал:
— Ну а вообще, если у тебя найдется свободное время, можешь походить поспрашивать в округе об этих актерах. Они в ту ночь кутили по всему монастырю, и кто-нибудь из них мог что-то видеть. А еще постарайся разузнать, не выходила ли какая из их женщин примерно в час Крысы[15]. Они называют себя «Танцоры дракона», и руководит ими какой-то старик по имени Уэмон.
— Да нет ничего проще! — воскликнул Тора, потирая руки. — Уж кто-кто, а я-то хорошо знаю все чайные дома и винные лавки на набережной, где актеры обычно просаживают свои денежки… — Он умолк, завидев Сэймэя.
— Ой, смотрите, господин, чтобы ваш Тигр не заплутал на базаре! — сказал Сэймэй Акитаде, многозначительно кивая в сторону лыбящегося Торы.
Прозвише Тигр прилипло к Торе давно: он воображал себя помощником гениального сыщика и даже весьма преуспел на этом поприще, хотя его рабочие методы, заключавшиеся в постоянных попойках и любовных похождениях с «особо важными свидетельницами», вызывали крайнее неодобрение Сэймэя.
— Спасибо тебе, Сэймэй, за совет. Я прислушаюсь к нему, — с улыбкой сказал Акитада. — Но с советами, надеюсь, пока покончим?
— Конечно, хозяин. Я пришел сообщить, что прибыли господин и госпожа Тосикагэ. Они сейчас в комнате у госпожи.
Акитада замешкался. У него не было ни малейшего желания наведываться к матушке. Но Сэймэй тут же поправился:
— Я имел в виду, у молодой госпожи.
Акитада не сразу сообразил, что Сэймэй говорил о его собственной комнате, вернее, о его бывшей комнате.
Покачав головой — уж больно разительные перемены произошли всего за несколько часов, — он отправился в упомянутые покои. Из-за двери слышались веселый смех Ёри и радостные женские голоса. Акитада приготовился увидеть сцену полнейшего беспорядка — женщин, возбужденно обсуждающих наряды, разбросанные по всей комнате, и своего маленького сына, беспечно резвящегося среди всей этой кутерьмы. Открывая дверь, он надеялся вызволить зятя и увести его подальше от этой бабьей и детской болтовни, но, к своему великому удивлению, обнаружил там счастливое семейство, красиво рассевшееся на подушках вокруг его бывшего стола.
Все сундуки были закрыты и аккуратно расставлены по стеночкам; небольшая расписная ширма и несколько стоек с занавесками укрывали от сквозняка сидящих. Дружно повернувшиеся в его сторону лица сияли радостью в свете зажженных свечей. Тамако разливала чай, Ёсико держала на коленях Ёри, улыбающаяся Акико заботливо поглаживала животик, а Тосикагэ, сидевший рядом с женой, сразу же поднялся навстречу хозяину. Акитада не мог не заметить, как разительно переменился этот дом, в котором еще совсем недавно слышны были только скорбные голоса бубнящих монахов да тревожное перешептывание прислуги в коридорах.
И эта существенная перемена не имела никакого отношения к болезни матери. Он вообще не мог припомнить, чтобы здесь когда-то звучал смех или детские голоса или так вот дружно собиралось под одной крышей все семейство. Чувствуя внезапный прилив радости, он радушно обнялся с Тосикагэ.
Женщины пили чай, а перед Тосикагэ стояла фляга с горячим саке, и Акитада охотно присоединился к нему, торопясь согреть заледеневшие пальцы об чарку, прежде чем пропустить благодатную крепкую жидкость внутрь. Рядом с горячими жаровнями Акитада наконец разомлел и расслабился. Тамако сообщила ему, что развлекала гостей рассказами о жизни на севере и что теперь настал его черед. Он не стал отказываться, и его с интересом слушали, без конца задавая вопросы, перебивая и передавая с рук на руки Ёри. Такого приятного досуга он не знавал давно.
Но потом Акико вдруг испортила весь добрый настрой.
— Между прочим, матушка выглядит просто ужасно, — сказала она. В ее тоне звучали откровенно укоризненные нотки, но Акитада пока не понимал, куда она клонит. — Она вряд ли дотянет до утра. Так что тебе, братец, наверное, пора подумать о скорбных приготовлениях.
Акитада вздохнул.
— Не волнуйся. Необходимые приготовления уже сделаны. Ну а как ты чувствуешь себя, Акико?
Акико отвлеклась. Бросив на Тосикагэ игривый взгляд, она легонько похлопала себя по животу.
— У нас все хорошо. У моего сыночка и у меня, — с гордостью проговорила она. — А Тосикагэ просто очарован твоим Ёри, поэтому собирается окружить нас безмерной заботой. Так ведь, скажи мне, о почтенный супруг и счастливый отец нашего сына?
Тосикагэ заулыбался во весь рот и раскланялся перед ней.
— Да, моя обожаемая супруга и мать моего ребенка, самой нежной заботой! — Он повернулся к Акитаде: — Небеса наградили вас очаровательной семьей, дорогой братец, и я бесконечно счастлив считать себя ее частью.
Акитада был тронут такими словами и ответил не менее учтиво и любезно, но ему почему-то припомнился сиротливый юноша — старший сын Тосикагэ. Мысли эти неизменно привели его вновь к неприятностям с кражей имперских ценностей, и он уж было хотел увести Тосикагэ куда-нибудь, чтобы обсудить этот вопрос, но тут дверь отворилась, и служанка Тамако принесла ужин.
Гэнба превзошел самого себя. Были здесь и тарелки с маринованными овощами, и мисочки прозрачного рыбного супа, целые горы лапши и ворох лепешек. Ко всем этим лакомствам прилагались вареный рис и овощи. В общем, ужин удался на славу, удовольствия продолжались. Правда, в конце концов Ёри устал и закапризничал. Женщины дружно поднялись, чтобы отвести его в постель.
Направляясь к двери, Акико замешкалась возле Акитады и сказала:
— Кстати, братец, помнишь ту фигурку плывущей богини, которая тебя так заинтересовала? Так вот, она опять уплыла, и Тосикагэ клянется, что ничего не знает об этом. Пусть он сам расскажет тебе, заставь его.
Акитада метнул вопросительный взгляд на Тосикагэ, и тот вмиг покраснел до корней волос. Дождавшись, когда женщины уйдут, Акитада спросил:
— Значит, вы узнали статуэтку? Тосикагэ всплеснул руками.
— Да я ее в глаза не видел! Памятуя ваши наставления просветить Акико насчет истории всех этих вешиц, я пошел в ее покои на следующий же день. Она рассказала мне про статуэтку, но, когда мы стали искать ее, выяснилось, что она пропала. — Он основательно приложился к своей чарке и вздохнул.
— И что же?
Тосикагэ принялся затравленно объяснять:
— Акико описала мне ее. У вашей сестры великолепная память. Судя по ее описанию, это та самая фигурка плывущей богини из имперского хранилища. Не думаю, что таких фигурок могло бы быть две. Но я клянусь вам, Акитада, что не приносил ее туда!
— Я-то вам верю, но это означает, что это сделал кто-то из ваших домочадцев.
— Это невозможно! Кто бы стал заниматься такими вещами? И с какой целью?
— А мне вот интересно, почему ее оставили в комнате Акико и где она сейчас.
— Да зачем ее вообще оставили?
— Возможно, чтобы предостеречь вас.
Тосикагэ окончательно пришел в недоумение.
— Предостеречь? От чего? Не понимаю! Акитада вздохнул и задумался. Немного помолчав, Тосикагэ сказал:
— Слава Богу, что ее не видел наш начальник. Помните тот его неприятный визит ко мне?
Акитада кивнул.
— А я-то собирался показать ему ширму в комнате Акико и сделал бы это, если бы вы не пришли навестить сестру. Можете себе вообразить, что было бы, если бы начальник увидел эту статуэтку?
— Да уж. Только вы, помнится, говорили, что начальник приходил, чтобы сделать вам выговор. В таком случае я не понимаю, как вы собирались развлекать его в сложившихся обстоятельствах?
— Ах вот вы о чем! Все было совсем иначе. Я похвастался ему ширмой за несколько дней до этого и пригласил его домой посмотреть. Честно говоря, в первый момент я даже подумал, что он за этим и пришел. — Тосикагэ несколько раз горестно вздохнул, качая головой. — И что бы все это могло значить? — недоуменно пробормотал он.
У Акитады в мозгу зашевелилась мысль. Только ею он вряд ли мог бы поделиться с Тосикагэ. И если он не ошибся, то правда окажется гораздо более жестоким ударом для его зятя, чем простое увольнение с работы. Гораздо более жестоким в сравнении с любыми, самыми скверными обстоятельствами.
ГЛАВА 10 ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
Госпожа Сугавара скончалась на следующее утро.
Скорбное известие Акитаде принесла Тамако. Сам он, находясь в бывшем кабинете отца, вдалеке от женской половины дома, ничего не знал о случившемся. Проснувшись рано и осторожно выскользнув из постели, чтобы не разбудить жену, он сходил на кухню за жаровней и кипятком для чая и отправился в кабинет.
Комната по-прежнему угнетала его. Он зажег побольше свечей и масляных ламп — все, что смог найти, — но мрачноватая, неприятная атмосфера неизменно давила, нагоняя уныние. Разбирая свои вещи, он нашел старинную флейту, купленную у торговца древностями, и решил немного потешить себя игрой.