Это было чудовищное по своей жестокости нападение. Убийца находился либо в припадке безумия, либо испытывал звериную ярость по отношению к жертве и поэтому полностью потерял рассудок. Акитаде пришел на ум Нагаока — муж.
Кобэ, которого не волновали ни философия, ни психология, нетерпеливо подгонял:
— Ну давайте же! Или вы ждете лекаря, чтобы он сказал вам, что с ней произошло?
— Так-так, опять разговорчики обо мне у меня за спиной? — послышался с порога высокий отрывистый голос. Маленький энергичный человечек лет пятидесяти бодрой, подпрыгивающей походкой вошел в комнату. Он глянул на Акитаду, поклонился обоим и заговорил с Кобэ в непринужденном, почти задорном тоне: — Итак? Чем же мы обязаны второму визиту высокого начальства?
— Мы? Кто это «мы»? — усмехнулся Кобэ, удивленно приподняв брови. — У вас тут что же, Масаёси, целый штаб или просто морг? Или, быть может, вы свели близкое знакомство с покойной госпожой Нагаока?
Шустрый человечек весело загоготал.
— Разумеется, последнее. У нас с ней обычные рабочие отношения, зато какие близкие и, я бы сказал, не лишенные страсти. — Он подмигнул Акитаде, который молча насупился.
— А я вот пришел с другом, — объяснил Кобэ. — Его зовут Сугавара. Он не в меру любознательный парень и обожает разгадывать всякие задачки, особенно дела, которые веду я. Поскольку он изъявил желание взглянуть на труп, то я подумал: вы сможете извлечь из этого пользу, учитывая, что вы, кажется, так и не сподобились определить своим куриным умишком причину смерти. — Кобэ повернулся к Акитаде: — Это господин Масаёси, наш тюремный лекарь.
Акитада сухо кивнул новому знакомому. Ему очень не понравилось насмешливое отношение доктора к мертвому телу уважаемой замужней женщины.
Масаёси если и заметил эту холодность, то не подал виду.
— А я наслышан о вас, — сказал он. — Помнится, в свое время много разговоров ходило о том, как вы ловко навесили на этого торговца шелком убийство девицы из веселого квартала.
Акитада едва не задохнулся от гнева.
— Никто на него ничего не вешал. Этот человек был виновен в преступлении. К тому же это было давно, и вам вряд ли известны все факты. Медицинского освидетельствования там, кстати, не требовалось. Впрочем, позже я получил кое-какие полезные советы от одного из ваших коллег, но, уж конечно, в том, что касается профессионализма, они ни в какое сравнение не идут с вашим мнением. Кстати, будьте любезны, поделитесь им со мной по поводу данного случая.
Глазки у Масаёси заблестели.
— Ага! Теперь-то мне понятно — у нашего начальства появился союзник. Ну уж нет, так нечестно, я не буду говорить первым. Скажите-ка сначала вы, что думаете по поводу ее смерти.
Раздраженный панибратским тоном, Акитада все же согласился и приступил к осмотру тела. Супруга Нагаоки была, насколько ему помнилось из той встречи у монастырских ворот, среднего роста, имела красивые формы и бледную кожу. Если не считать искромсанных в кровавое месиво лица и шеи, никаких других ран на теле не наблюдалось. Не смущаясь ее наготой, на которую ему довелось насмотреться в банях и во время летних купаний, Акитада склонился над мертвой женщиной, внимательно исследуя ее красивые ноги и руки, маленькие упругие груди, плоский живот и округлые бедра.
— Она была красива и молода, лет двадцати с небольшим, и вела подвижный образ жизни, — заключил он и принялся осматривать ступни ног, ладони и пальцы рук. — Кожа слишком нежная и белая для простой крестьянки, руки и ноги знали хороший уход, вот только… — Он пощупал ее бедра и предплечья, потом, поджав губы, распрямился.
Кобэ нетерпеливо заглянул ему в глаза:
— Ну так что там? Как она умерла?
Акитада окинул взглядом чудовищные раны, нанесенные убийцей. Некоторые из них могли быть смертельными. Они начисто уничтожили лицо, почти перерубили шею и глубокими рубцами покрывали плечи.
— Удары, полагаю, нанесены мечом. Ни один нож не способен так глубоко рассечь тело, а вот раны от меча обычно выглядят именно так. Я их много повидал. — Отогнав внезапно нахлынувшие неприятные воспоминания, Акитада снова опустился на колени, чтобы более обстоятельно изучить раны. — Странно, — пробормотал он. — Она, по-видимому, лежала распростертая. Тот, кто орудовал мечом, похоже, стоял над ней, потому что раны глубже наверху, а книзу довольно поверхностны. Кроме того, он, а может быть, это была женщина, явно перерезал горло умышленно, так как для этого понадобилось зайти с другой стороны.
— Ага! — воскликнул Кобэ и бросил победоносный взгляд на Масаёси.
Тот усмехнулся и спросил:
— Что-нибудь еще?
Акитада все еще разглядывал тело, щупая его своим длинным указательным пальцем. Лицо представляло собой совершенное крошево из запекшейся крови, хрящей и костей, белеющих среди красной плоти. Один глаз был закрыт, другого попросту было не видно в этом кровавом месиве. Из черного от запекшейся крови рта торчали сломанные зубы. Одним словом, лицо это уже больше ничем не походило на человеческое. Акитада подавил в себе неприятный приступ дрожи.
— Крови маловато, — сказал он наконец, потом посмотрел на Масаёси и посуровел. — Это означает, что она была уже мертва, когда ее кромсали мечом. Не так ли?
— Великолепно! — хлопая вл адоши, воскликнул Масаёси тоном учителя, довольного успехами старательного ученика. — Только вот как тогда она умерла?
Раздраженный насмешливым тоном лекаря, Акитада снова устремил взгляд на тело. Никаких ран на нем не было, если не считать превращенных в крошево лица, шеи и груди. Тогда он осторожно перевернул мертвую женщину на живот. Шелковистые волосы были завязаны на затылке бантом, когда-то белым, а теперь потемневшим от засохшей крови. На спине ран тоже не наблюдалось.
— Может, на голове?.. — пробормотал Акитада, ощупывая череп под волосами.
Вся кровь из ран на лице и груди стекла потом вниз, пропитав волосы и бант. На черепе никаких ран или вмятин от удара твердым предметом тоже не оказалось.
— Нет, — сказал Акитада, сидя на корточках и задумчиво глядя на тело. — Если исключить отравление, то причина смерти, должно быть, скрыта под этими ранами. Лицо и горло так сильно искромсаны, что трудно определить, отчего она умерла, но версий может быть множество. От стрелы или ножа, попавшего в глаз или в рот, или, например, в горло. Только в последнем случае она бы сильно истекла кровью, и это было бы заметно.
— Ну и ну! Я прямо потрясен, — закивал Масаёси, оскалившись в широкой улыбке. — Чему-то вас, молодых да благородных, все-таки учат. — Тон его на этот раз был откровенно оскорбительным.
Акитада медленно поднялся на ноги. С высоты своего роста он посмотрел на коротышку-лекаря и холодно сказал:
— Из ваших слов мне понятно, что вы ровным счетом ничего не смыслите в благородном образовании.
При настоящих обстоятельствах вам было бы лучше попридержать свой язык. Ваши, судя по всему, нездоровые интересы привели вас на это поприще, так что если хотите на нем остаться, ведите себя сдержаннее.
При этих словах Кобэ, до сих пор внимательно слушавший, усмехнулся, что означало то ли удивление, то ли удовлетворение. Зато лекарь, вдруг изменившись в лице, сухо и демонстративно поклонился и проговорил:
— Прошу прощения, господин. Я забылся.
Этот человек был явно склонен говорить лишнее, и Акитаде совсем не понравилась его манера извиняться, но он сдержал гнев. Он не любил унижать людей, занимающихся каким-нибудь полезным делом, но этот лекарь позволял себе чрезмерные вольности. Да и кем он был для Акитады с его высоким государственным званием? Всего лишь мелким исполнителем. Поэтому Акитада лишь сказал:
— Ну что ж, а теперь, пожалуйста, расскажите, что вам удалось обнаружить.
Масаёси отвесил новый поклон и повернулся к телу. Отодвинув в сторону волосы, он указал на затылок женщины. Кровь в этом месте была смыта, и на бледной коже под самым ухом едва виднелась тоненькая розовая полоска.
— Вот, пожалуйста, — сухо сказал лекарь.
— Ну и что? — поторопился вставить Кобэ. — Ничего особенного. От такого не умирают.
Акитада наклонился к телу. Он медленно повернул голову мертвой женщины, стараясь проследить, куда ведет полоска. Обнаружив, что та скрылась под искромсанной плотью перерезанного горла, он распрямился и посмотрел на лекаря:
— По-моему, вы правы. Вы считаете, что ее задушили чем-то вроде веревки или шнурка?
Масаёси закивал.
— Других ран на теле нет. Как нет следов отравления или болезни. — Он наклонился, чтобы поднять веко у оставшегося неповрежденным глаза: белок весь покраснел от лопнувших сосудов. — Такое бывает, когда люди задыхаются, — заключил лекарь.
— Да это просто чушь! — не удержался Кобэ. — Зачем это ему понадобилось сначала душить ее, а потом кромсать на куски?
— Да это просто чушь! — не удержался Кобэ. — Зачем это ему понадобилось сначала душить ее, а потом кромсать на куски?
— А вот это, дорогой мой Кобэ, уже ваша работа, — сказал лекарь, поднимаясь на ноги. — А я, с вашего позволения, пожалуй, откланяюсь.
— Да-да, конечно, Масаёси, простите, что оторвал вас от дел, — пробормотал Кобэ.
Акитада кашлянул, и лекарь метнул взгляд в его сторону.
— Я могу еще быть вам полезен, господин? — спросил он ровным, сдержанным тоном.
— Меня интересует, не нашли ли вы каких-нибудь признаков… э-э… половых действий.
— Если вы имеете в виду половые сношения, то нет. Что-нибудь еще?
— Нет, благодарю вас. — Акитада понял, что лекарь счел себя уязвленным и таким образом попытался поставить его на место. Когда Масаёси ушел, он сказал Кобэ: — До чего же неприятный тип! И где вы его только откопали?
Кобэ нахмурился.
— Он неплохой человек. И такой же упрямец, как и вы. Только вот аристократов недолюбливает, и ваш выговор его рассердил. Теперь мне долго придется подлизываться к нему, чтобы добиться хоть какой работы. И зачем вам только понадобилось так унижать его? Особенно если учесть, что он оказался прав, а вы нет.
Акитада почувствовал, что краснеет.
— Он мне нахамил. Не забывайте, Кобэ, я ведь уже не тот, кем был восемь лет назад. Там, в далеких заснеженных землях, я получил несколько серьезных уроков и хорошо усвоил, что такое представитель власти. Этот человек без должного почтения отнесся к моему званию, а без уважения к власти и званиям не может быть порядка. Почтение к чинам продиктовано здравым смыслом, иначе в обществе воцарился бы хаос. Насмехаясь надо мной, он насмехался над порядком, установленным нашим императором и богами, а это недопустимо.
Кобэ расхохотался.
Акитада застыл в негодовании, потом повернулся, чтобы уйти.
— Да постойте же! — крикнул Кобэ. — Не делайте глупостей! Я согласен с вами, что у этого парня дурные манеры, но мне приходится смотреть на все с практической стороны. Масаёси чертовски хороший знаток своего дела, поэтому я не обращаю внимания на его странности. Вот взять, к примеру, этот случай. Если он говорит, что ее задушили, значит, так и было. Хотя судебное дело против брата Нагаоки от этого только усложняется, черт подери!
На это Акитада сухо отрезал:
— Как раз это не важно, потому что мертвая женщина — не жена Нагаоки.
Кобэ изумленно уставился на Акитаду:
— Не его жена?! Вы с ума сошли? Да муж её опознал! Какие могут быть сомнения? Даже сам Кодзиро признал в ней свою невестку.
— И все-таки они ошиблись. — Во взгляде Акитады читалась абсолютная уверенность. — Возможно, у них есть какие-то причины говорить неправду. Тело может принадлежать любой молодой женщине. У этой же хорошо развита мускулатура, на ладонях мозоли и кожа на ступнях загрубелая от частой ходьбы. Возможно, она и не крестьянка, но и не изнеженная дама, каковой, несомненно, была жена Нагаоки. Я не знаю, где она взяла это платье, но думаю, вам следует выяснить, не пропала ли где служанка. Ведь ни вам, ни вашему хваленому судебному доктору, судя по всему, не пришло в голову задаться вопросом, почему ее лицо было так изуродовано.
Кобэ снова расхохотался:
— Нет, сегодня явно не ваш день! Так уж случилось, что я поинтересовался насчет мускулатуры и мозолей. Нагаока говорит, что его жена выросла в деревне и привыкла скакать верхом, лазить по горам и всякое такое. Его послушать, так она была настоящий мальчишка-сорванец. — Он стоял, раскачиваясь на каблуках, глаза самодовольно блестели.
Акитада пребывал в растерянности.
— Вы уверены? Тогда зачем было кромсать ее лицо? С какой целью?
Кобэ взял его под руку и повел к выходу.
— Да ладно, не берите в голову! Для одного дня вы уже достаточно навредили. Почему бы вам не пойти домой? Вы, помнится, говорили, у вас матушка хворает, так что вас там наверняка заждались. — Он произнес эти слова отеческим тоном, намеренно стараясь уколоть побольнее.
Высвободив руку, Акитада процедил:
— Нельзя ли мне только сначала коротко переговорить с братом Нагаоки?
— Нет! — отрезал Кобэ тоном, не терпящим возражений. Глаза его при этом были холодны.
— Ни сегодня, ни завтра и вообще никогда. Выбросьте это дело из головы. Оно вас не касается.
ГЛАВА 5 ВРАТА СВЯТИЛИЩА
Возможно, четыре года назад Акитада, не так хорошо знакомый с Кобэ, мог бы еще попытаться упросить его разрешить ему свидание с обвиняемым, но сейчас, встретив этот неумолимый взгляд, он просто сухо откланялся, повернулся и вышел.
Шагая в ярости к дому, он даже не заметил, что погода изменилась. Город зябко ежился от холодных порывов ветра и застилавших небо свинцовых туч. Люди спешили по домам, на бегу придерживая шляпы и поднимая воротники. Сухая листва кружилась в танце и забивалась в закутки зданий и под бамбуковые ограды.
Дома ему открыл Сабуро, и его морщинистое старческое лицо тут же расплылось в добродушной улыбке. Акитада промчался мимо него в дом, где теперь укрылись от ветра матушкины монахи. Их заунывные голоса эхом гуляли по коридорам.
Заслышав шаги брата, ему навстречу выбежала Ёсико. Глаза ее сияли, когда она радостно приветствовала его.
— Как там она? — сухо поинтересовался Акитада, чье лицо и голос были мрачнее тучи.
От радости Ёсико вмиг не осталось и следа.
— Пока никаких перемен. — Она робко переминалась с ноги на ногу. — Что-то… случилось?
— Нет. То есть да. То есть не обращай внимания. К тебе это не имеет отношения. Если матушка не звала меня, то я пойду в свою комнату.
— Нет, она не звала. Но… что же все-таки случилось? Или ты не можешь говорить об этом?
Глядя на ее встревоженное лицо, Акитада вдруг почувствовал себя виноватым из-за того, что сорвал на ней свой гнев на Кобэ.
— Прости, — пробормотал он. — Тебе не о чем беспокоиться. Просто меня обидели — оскорбили мою чертову гордость и чувство собственного достоинства. Пошли. Если хочешь, я тебе расскажу.
Личико Ёсико просветлело, и она последовала за ним в его комнату.
— Шелк-то хоть доставили? — спросил Акитада, оглядывая ее скромное темно-синее кимоно.
— Да! Об этом я и хотела тебе сообщить! Только знаешь, Акитада, не надо тебе было покупать для меня такую роскошную материю. И зачем два отреза да еще ткань для отделки? Да у меня в жизни не было ничего столь дорогого и роскошного! Наверное, заплатил целую уйму денег? Акитада улыбнулся:
— Ну, не такую уж и уйму. И потом, сестричка, я же теперь человек состоятельный, и увидеть тебя в красивом наряде для меня великая радость.
— Я тебе очень благодарна, братец, только, наверное, не придется мне их много носить. Особенно розовое.
— Почему?
— Из-за матушки.
В первый момент Акитада даже воспылал гневом к матушке, когда представил, что даже в этом она отказывает родной дочери. Но потом он сообразил, в чем дело. Устыдившись своих мыслей, он сказал:
— Да, сестрица, мы действительно должны быть готовы надеть траур, когда придет время. Правда, возможно, все не так и плохо.
Но Ёсико покачала головой:
— Нет, это скорее всего произойдет до наступления весны. Боюсь, даже совсем скоро. Она уже начала отхаркиваться кровью.
Акитаду одолело уныние.
— А что говорит врач? Ёсико потупилась.
— Он говорит, конец близок.
— И она не требовала меня к себе?
Ёсико молча покачала головой. Акитада сидел, растерянно разглядывая свои руки. «Как же сильно она, должно быть, ненавидит меня», — подумал он. Он чувствовал, что мать оставит ему в наследство эти вечные горькие сомнения и отчужденность. Тяжелый вздох вырвался из его груди.
— Она очень больна, — осторожно проговорила Ёсико. — Даже на себя совсем не похожа.
Акитада не ответил.
— А у тебя усталый вид. Ты ел что-нибудь в городе?
— Что? Нет. Был так занят, что забыл.
Ёсико ушла и вернулась с миской лапши и порцией рисовых колобков на подносе. Она тихонько наблюдала, пока он ел. Аппетита не было, но после еды он почувствовал себя лучше. Отставив в сторону недоеденную лапшу, он сказал с благодарностью:
— Все-таки хорошо, что я вернулся. — И, поморщившись, торопливо поправился: — Вернее, к тебе. Ведь в этом доме я никогда не был счастлив.
Слова его поразили Ёсико.
— Ну зачем ты так?! Это же твой дом, не матушкин и не мой. И не позволяй ей отравлять здесь твою жизнь, жизнь Тамако и малыша. Когда-нибудь и этот дом снова наполнится счастьем. Наша семья жила здесь на протяжении многих поколений и будет жить благодаря тебе.
Акитада оглядел свою комнату и неухоженный сад за окном, который сейчас был так же завален опавшей листвой, как двор Нагаоки. Со стороны матушкиных покоев доносились заунывные голоса монахов, назойливо проникавшие даже в это его личное убежище. Как и жилище Нагаоки, этот дом тоже пребывал в запустении, но слова Ёсико все же задели какую-то струну в его душе. Она была права. Это в его руках — вернуть жизнь в родовое гнездо. Тамако быстро разделалась бы с сорняками, превратив эти заросли за окном в настоящий цветущий сад, где их сынишка Ёри, а потом и другие дети играли бы и резвились, и тогда только их веселые голоса и смех слышались бы в доме вместо тягостных заупокойных молитв. Акитада улыбнулся.