— Конечно, конечно, я обязательно расскажу. Видите ли, мой брат гораздо моложе меня и сложен крепче. Он очень обаятелен, и люди тянутся к нему.
Акитада понимающе кивнул:
— Похоже, как раз именно такого человека я видел у ворот монастыря, когда приехал туда. Дама, что была с ним, была укутана вуалью.
— Моя жена была одета в светлое кимоно с вышивкой в виде цветов. Она тоже молода… то есть была молода.
— Точно. Они прибыли туда чуть раньше меня, только, боюсь, мы не успели толком разговориться.
— Надо же, какое совпадение! — удивился Нагаока, качая головой. — Это кимоно… Я как раз недавно подарил его ей. В нем она и умерла. Когда я увидел ее, ее лицо было… изуродовано, но она все равно была прекрасна. — Он содрогнулся всем телом. — Как вы добры, что предложили помощь! Мы с братом… — Голос его дрогнул. — Мы всегда были неразлучны. Родитель наш умер молодым, и я заменял ему отца. А теперь вот это ужасное происшествие, и я буквально проклинаю себя!..
— За что? — удивился Акитада и тут же прибавил: — Нет, мне, конечно, не хотелось бы влезать в чужие семейные дела, но, по-моему, вам полагалось бы горевать о погибшей жене. Вы же вместо этого, похоже, всецело озабочены арестом вашего брата.
— Разумеется, я потрясен смертью жены, — угрюмо ответил торговец. — Но она мертва, а мой брат жив и сейчас больше нуждается в помощи. Кроме того… — Он тяжко вздохнул. — Мы уже давно оба тяготились этим браком. Нобуко не любила меня. Думаю, она воспылала чувством к моему брату. Этого и следовало ожидать. Ведь ей было всего-навсего двадцать пять, а мне пятьдесят. Ну взгляните на меня! Кто я? Скучный старик, вечно ковыряющийся в каком-то старье. А брат на пятнадцать лет младше меня. Он пишет стихи и по ночам в саду бренчит на цитре. Тут любая молодая женщина не устоит.
Сам будучи счастлив в супружестве с Тамако. Акитада затруднялся представить, что может чувствовать муж, когда жена ищет любви его собственного брата. Ему вдруг пришло в голову, что Нагаока сам имел сильный мотив для убийства жены. Даже несмотря на вполне разумные объяснения, реакция торговца была на редкость странной. Ведь муж, преданный сразу двумя близкими людьми — женой и братом, — должен быть не на шутку разгневан и даже разъярен. А этот человек всего лишь робко упомянул о неверности жены и проявлял неистовое возмущение арестом брата.
А между тем Нагаока продолжал свой рассказ: — Не следовало мне жениться во второй раз. По крайней мере на такой молодой девушке, что годится мне в дочери. — Он беспомощно всплеснул руками. — Нобуко была такая веселая и живая, когда жила в доме отца. Она любила танцевать и петь, и у них в доме всегда было полно молодежи. Я надеялся, что забота о детях заполнит ее жизнь, но мы так и не завели детей. Очень скоро я обнаружил, что она несчастлива со мной, и постепенно как-то отдалился от нее. Я притворялся, что занят работой, но на самом деле мне невыносимо было видеть ее такой несчастной. Она радовалась только при появлении моего брата, и меня это устраивало. — Он замолчал и угрюмо уставился на один из свитков на стене. Подождав немного, Ахитада спросил:
— Простите, но не хотите ли вы сказать, что ваша жена от скуки взяла себе в любовники вашего брата?
Нагаока был потрясен таким предположением.
— Конечно, нет! Они не были любовниками, хотя я не стал бы возражать. Только Кодзиро никогда не предал бы меня, разве что… — Он покраснел и решительно прибавил: — Нет, мой брат никогда не сделал бы сознательно ничего, что причинило бы мне вред. Как, впрочем, и я ему.
— Сознательно? Люди не совершают прелюбодеяние несознательно.
Нагаока отвернулся.
— Я так не считаю.
Акитада, уловив в его словах тень сомнения, как можно осторожнее проговорил:
— Но ведь что-то было?
Нагаока сорвался и даже перешел на крик:
— Я не знаю всей правды!.. И он тоже не знает! Судя по всему, Кодзиро был сильно пьян. Когда он напивается, он часто не помнит на следующий день, где был вчера и с кем. Городские стражники из веселого квартала частенько приводили его домой в бессознательном состоянии. Это меня всегда тревожило, потому что я боялся, что пьянство не доведет его до добра. — Он вздохнул. — Так и случилось.
— Ваш брат жил здесь?
— Нет, только приезжал погостить. У него имеется свой дом в деревне. Я помог его купить на деньги, оставшиеся от отца. Он усердно трудился на этой земле да еще присматривал за имением принца Апуакиры неподалеку. — Нагаока нервно сцепил руки. — И что теперь подумает принц! Ну почему?! Почему такому надо было случиться теперь?!
— Что значит «теперь»?
— Кодзиро перестал пить. Больше месяца не прикасался к вину. — Нагаока умоляюще посмотрел на Акитаду. — Вы только поймите — поведение Кодзиро в монастыре иначе как странным не назовешь. Все его былое пьянство происходило из-за любовного разочарования, но он справился с ним, покончил с этой слабостью.
Акитаду не оставляли сомнения. Человек, привыкщий проводить время, бражничая до потери сознания в веселом квартале, запросто мог напиться и в монастыре, после чего напал на собственную невестку. Однако он сказал:
— Как случилось, что он оказался в монастыре с вашей женой?
— Это Нобуко решила совершить туда паломничество. Она хотела сделать пожертвование и прочесть какие-то особые молитвы, которые, говорят, помогают женщинам зачать. Я-то считал все это чепухой, но она… В общем, мне не удалось отговорить ее. Сам я ехать не хотел, и Кодзиро вызвался сопровождать ее.
— Понимаю. А как ваш брат объясняет состояние, в котором его нашли?
— Он не может объяснить. Клянется, что выпил только чаю, но..
— Подозреваете, он врет? Нагаока беспокойно заерзал.
— Нет, конечно, нет. Но я не знаю, как это объяснить. От него буквально несло вином, и рядом нашли почти пустой кувшин с каким-то дешевым пойлом.
Акитада кивнул:
— Продолжайте. Что еще он говорит?
— Кодзиро помнит, что почувствовал себя усталым и нездоровым, утверждает, что пошел прилечь в свою комнату. Это было последнее, что он помнит, а уж потом монахи ворвались в комнату моей жены и нашли ее мертвой рядом с ним.
— Но зачем же тогда он признался в преступлении? Нагаока беспомощно сцепил руки в задумчивости.
— Потому что в другие разы он тоже ничего не помнил. Он думает, что мог убить ее в своего рода припадке. Я пробовал уговорить его отказаться от признания. Пусть бы лучше полиция расследовала это дело дальше. — Он поморщился. — Но сегодня приходил старший офицер — сказал, что дело закрыто, и посоветовал не вмешиваться, чтобы не сделать Кодзиро еще хуже. Он сказал, что улики против моего брата такие увесистые, что они готовы добиться от него признания силой. Неужели они и впрямь могут сделать это?
— Вполне. У них принято выбивать признания бамбуковыми палками.
— Но мой брат не обычный преступник! — воскликнул Нагаока. — Он уважаемый землевладелец. Не могли бы вы упросить их подождать? Ведь должно же быть какое-то объяснение тому, что Кодзиро оказался в ее комнате. Может, кто-то что-нибудь видел в ту ночь.
Их беседу прервал слуга:
— Хозяин, вы будете сейчас кушать рис, или мне погасить огонь на кухне?
Нагаока непонимающе смотрел на него, потом проговорил:
— Рис? А что, уже пора есть?
— Уже час как пора, — сказал слуга и метнул на Акитаду обиженный взгляд.
— Ах вот оно что! — спохватился Нагаока, беспомощно глядя на Акитаду, и вдруг вспомнил о хороших манерах. — Простите меня, любезный господин. Похоже, я совсем утратил чувство времени. Не окажете ли мне честь, не согласитесь ли отобедать со мной вместе?
У Акитады еще имелись вопросы, но с ними можно было подождать. Ему нужно поговорить с Кобэ как можно скорее. Чем дольше он будет медлить, тем свирепее станет Кобэ, а его помощь еще понадобится Акитаде, если он собрался помочь Нагаоке. Поднимаясь со своего места, он поблагодарил Нагаоку и уверил его, что постарается сделать все возможное для его брата.
Нагаока тоже встал. Ему заметно полегчало, только трудно было сказать, чего ему больше хочется — избавиться от Акитады или получить от него помощь.
— Мы с братом перед вами в глубоком долгу, — сказал он, низко раскланявшись.
Полицейское отделение занимало целый городской квартал на улице Коноэ неподалеку от имперского города. Протискиваясь сквозь толпу, Акитада прошел через тяжелые, облитые бронзой ворота и попал в просторный двор. Он сразу же направился в главное административное здание и там спросил у молодого стражника про Кобэ. Ему повезло — старший офицер оказался на месте. Акитада нашел его на веранде, где он разговаривал с одним из тюремщиков. Увидев Акитаду, Кобэ удивленно приподнял брови.
— Могу я поговорить с вами наедине? — спросил Акитада и покосился на стражника.
Кобэ провел его в какую-то комнату, взмахом руки приказав всем выйти.
— Итак? — сухо спросил он, когда они остались одни.
— Я по поводу Нагаоки. Кобэ засверкал глазами.
— Клянусь вам, я не собирался встревать, но после того, что вы сказали, я подумал, не окажусь ли я так или иначе замешанным в этом деле.
— Что это значит? — рявкнул Кобэ. Он повысил голос, заставив Акитаду нервно оглянуться на дверь. — Что значит «замешанным»? Вы только что вернулись после долгого отсутствия. Так как же вы можете быть причастны к местному делу? В общем, так: если это опять очередная ваша уловка, то вы напрасно тратите время.
— Ну подождите. Подождите, — спокойно проговорил Акитада. — Вам же понравилось, когда я вмешался в прошлый раз и когда мы работали вместе. Мне показалось, мы стали друзьями.
Кобэ чуточку смягчился и понизил голос:
— Поймите, это дурно смотрится, когда вы суете свой нос в дела полиции. Во-первых, мы тогда начинаем выглядеть неумехами. А теперь, когда вы еще к тому же занимаете важный государственный пост, могут и вовсе пойти разговоры о недопустимом влиянии сверху.
Акитада едва сдержал смех.
— Какой еще важный пост! Силы небесные, Кобэ! Да я никто! Я за себя-то не могу постоять. Но даже если бы я и был влиятелен, уж вы-то меня знаете!.. Я никогда не стал бы встревать в политические игры.
Кобэ вздохнул.
— Хорошо, забудем об этом. Расскажите-ка лучше, как вы замешаны в том, что произошло три дня назад в Восточном горном монастыре.
— Я ночевал там в ту ночь и слышал чей-то крик. У Кобэ отвисла челюсть.
— Что-о?!
— Из-за сильного ливня мне пришлось искать укрытия в монастыре. Я приехал туда следом за молодой парочкой. Спалось мне скверно, и среди ночи я внезапно проснулся — почему, не знаю. Только, пробудившись, я понял, что где-то кричит женщина. Я выбежал из своей комнаты, но заплутал в лабиринтах монастыря. На следующее утро я рано отправился в путь. У ворот я рассказал о случившемся монаху-привратнику, и он дал мне взглянуть на схему монастыря. По его словам, в этом дворе, где кричала женщина, находятся лишь служебные постройки, которыми монахи пользуются только в дневное время. Также из-за дождя в ту ночь в монастыре ночевало много народу, в том числе труппа бродячих актеров, дававших представление накануне. Актеры эти, как я убедился собственными глазами, все были пьяны в стельку. Они запросто могли разбрестись по монастырю со своими женщинами. В общем, я не стал забивать себе голову и решил забыть об этом. Кобэ внимательно слушал.
— Но вы-то считаете, что это как-то связано с убийством.
Акитада кивнул, а Кобэ продолжал:
— А я вот не согласен. Все это либо приснилось вам, либо, как вы сами подметили, это шумели пьяные актеры. Но если вам от этого станет легче, я готов послать туда своих людей — пусть разберутся. Где вы ночевали? В гостевых комнатах?
— Нет. У них там есть помещения для особых гостей в одном из крыльев монастыря. Там я и ночевал. А жилье для обычных постояльцев находится оттуда далеко.
— Понятно. То есть вы, как всегда, в самой гуще событий, — сказал Кобэ. — Только в любом случае вам больше нет необходимости беспокоиться об этом в дальнейшем. Вы доложили мне, и этого достаточно.
— А что, если я как раз слышал крики убитой женщины? — запротестовал Акитада. — Странным было бы такое совпадение, если бы просто какая-то женщина из компании актеров кричала в ту ночь под окнами моей комнаты. И не может ли такого быть, что она была убита не в своей комнате и не братом своего мужа?
Кобэ метнул на него свирепый взгляд.
— Такой вывод неуместен, и вы это знаете. — Прищурившись, он спросил подозрительно: — А как вы узнали, где она была найдена?
— Мне сказал Нагаока.
— Стало быть, вы все-таки пошли к Нагаоке! — вспыхнул Кобэ. — И конечно же, он попросил вас вступиться за его брата.
— Да, попросил.
Кобэ что-то пробурчал себе под нос и принялся расхаживать по комнате, время от времени бросая на Акитаду сердитые взгляды. Пройдясь из стороны в сторону несколько раз, он остановился перед Акитадой и спросил сквозь зубы:
— И что же вы ему еще сказали? Говорили про женский крик и про вашу версию, что убийство, должно быть, произошло в другом месте?
— Конечно, нет! Я вовсе не собираюсь мешать вашей работе.
— Ха! Да вы уже порядком навредили. Теперь по милости Нагаоки дело затянется. А ведь я специально ходил к нему предупредить, что под давлением улик нам придется подвергнуть его братца допросу с пристрастием, и если он не захочет подписать признание, то будет мертв через неделю.
У Акитады защемило под ложечкой.
— Вы не посмеете сделать этого! У вас не имеется достаточных улик. Он был сонный или не в себе, когда его нашли, и ничего не помнит.
— Это он говорит, что не помнит. Он просто был пьян, и память обязательно вернется к нему, как только он отведает бамбуковых палок.
Акитада попробовал найти убедительный довод, но так и не смог. В отчаянии закусив губу, он попытался подойти к вопросу с другой стороны.
— А что говорит ваш лекарь, делавший вскрытие? Какова, по его мнению, причина смерти?
К удивлению Акитады. Кобэ заговорил уклончиво:
— Да в общем-то ничего особенного. Смерть произошла где-то в течение ночи. Эти лекари, знаете ли, не большие любители точности. В порыве ярости убийца искромсал ее мечом. Зрелище, я вам скажу, не самое приятное. — И, немного помолчав, Кобэ многозначительно прибавил: — Кстати, брат Нагаоки был найден прямо с мечом в руке и весь был залит ее кровью, когда их нашли.
Сердце Акитады бешено заколотилось.
— И тело еще у вас? Кобэ кивнул:
— Да, в морге. Но это не тело, а сплошное месиво. Вам не захочется смотреть.
— Мне захочется. Покажете? Кобэ отвернулся.
— Да ведь уже три дня прошло, — умоляюще проговорил Акитада. — Совсем скоро вы отправите ее на сожжение. И как же я, по-вашему, смогу навредить делу, если взгляну на нее?
Помедлив еще мгновение, Кобэ наконец повернулся и неохотно кивнул.
— Ну ладно, — пробормотал он, направляясь к двери. — Может, я совсем с ума сошел, только кое-что в этом мертвом теле меня беспокоит. Мы даже спорили с лекарем, делавшим вскрытие, по поводу причины смерти. Так что я бы хотел послушать ваше мнение. Кстати, лекарь, по-моему, все еще где-то здесь.
Когда они шли по коридору, все полицейские чины с улыбкой энергично кланялись Кобэ. Новая должность явно помогла ему заслужить их уважение. С одними он шутил, другим просто кивал и только раз остановился и распорядился, чтобы лекаря вызвали в морг.
Они вышли из здания через заднюю дверь, пересекли просторный плац и направились к ряду приземистых построек. В самой последней из них и располагался морг, по строению скорее напоминавший обычный подвал. Перед узенькой дверцей стоял стражник. Он распахнул ее настежь, как только увидел Кобэ. Переступив через деревянный порог, они ступили на утрамбованный земляной пол. В пустой комнате вдоль стены лежали в рядок завернутые в циновки мертвые тела, и только один труп лежал в самом центре. Легкий запах разложения, исходивший от него, пока еще не был слишком назойлив. Скудный свет проникал в трупницкую сквозь два высоких окошка, покрытых деревянными решетками.
Кобэ подошел к лежавшему посреди комнаты телу и сбросил с него циновку. Обнаженная мертвая женщина покоилась на спине. Рядом лежала ее свернутая одежда. Акитада сразу узнал ткань — плотный кремовый шелк, расшитый узорами из хризантем и зелени. Он видел эту одежду на закутанной в вуаль женщине, ожидавшей под дождем у ворот монастыря. Роскошная материя была заляпана кровью и грязью, и Акитада, еще недавно раскошелившийся на дорогостоящий шелк для сестры, не мог не пожалеть, что такая красота так печально закончила свое существование.
— Вот, пожалуйста, взгляните на нее, — сказал Кобэ, подождав, когда Акитада насмотрится на одежду. — И что вы думаете по этому поводу?
Акитада посмотрел и внутренне содрогнулся. То, что предстало взору, не могло не потрясти даже его, повидавшего на своем веку множество насильственных смертей. Теперь он пожалел, что тогда так и не увидел спрятанного за вуалью лица женщины. Ведь теперь он так и не сможет узнать, была ли она красива. Что осталось от этого рта, еще недавно улыбавшегося мужу или любовнику и произносившего слова любви… или ненависти? И эти глаза больше никогда не увидят красоты мира, и никогда больше не отразятся в них мечты о счастье или печаль. Вместо человеческого лица он увидел застывшее в смертельной маске кровавое месиво — нос и один глаз полностью отсутствовали, другой глаз был сокрыт под запекшейся кровавой коркой, а на месте рта нелепой черной дырой зияла огромная отверстая рана. Ему моментально припомнились ужасы, изображенные на адской ширме. Уж не в морге ли совершенствовал этот художник свое жуткое ремесло?