Девушка котелок отодвинула:
— Спасибо.
— Не "спасибо", — отрезал Васнецов, обратно придвинув. — Доедай. Доходная вон, как та-я смерть с косой.
Лена смутилась… и возмутилась, встрепенулась: чего это она?
— Какое это имеет значение?
— Никакого, ешь. На задание пошлют, силы нужны будут, а их в костях пшик.
И как реагировать? — Лена не знала. Вроде ворчит, недовольство высказывает, но с теплом и заботой. Опять же вчера ни того, ни другого в помине не наблюдалось. Что за метаморфозы?
Гриша вообще ее беспокоил — ясно было, что он в отделении солирует, а не сержант. А это худо, потому как здоров, что бык, и характер, судя по взгляду, высказываниям — подстать. Такому слово поперек — он десять, ему десять — он зашибет. А ей, ой, как зашибленной им быть не хотелось. Покомандовать им не больно покомандуешь, и настраивает группу точно он. Сказал — кушаем — едят. Сказал Палий — моешь посуду — тот пошел, моет.
Лена скрылась от греха, чувствуя себя черти как. Командир из нее выходил аховый, и стыдно того было. А разобраться — она же не просилась. Да хоть сейчас рядовой! Так даже лучше бы было.
Ушла в рощу, чтобы руки, пальцы размять. Пристроила пустую банку из-под тушенки на бревно, стрелять начала и еще больше огорчилась — из шести выстрелов только четыре в цель легли, к тому еще и рука онемела, пальцы почти ничего не чувствуют. Худо, куда уж хуже. Правы бойцы — какой она командир? В бою с такими показателями подвести может.
— Хорошо стреляешь? — заметил за спиной Васнецов. Санина покосилась: издеваешься? Нет, серьезен. Обойму перезарядила:
— Я вас приглашала?
— Мешаю?
"Мешаешь", — прицелилась. Отстрелялась — лучше, теперь пять из шести.
— Руки разрабатываешь?
— Какая разница?
Мужчина плечами пожал, сел, закурил и на Лену с прищуром смотрит, изучает.
— Вообще-то у нас не принято. Набегут сейчас узнать, кто почто палит.
Вот и потренировалась, — вздохнула, рука сама опустилась.
— Что сразу не сказал?
— Так у тебя же два года боевого опыта, — изучая уголек самокрутки, сказал небрежно.
Лена рядом села, пистолет убрала — собачиться не хотелось, лгать тоже. Противно. Да и скрывать ей нечего, не дома сидела, пироги ела.
— Партизанила я.
— Ааа, ну так и подумал, — докурил, откинул окурок. — А потом гестапо и на Большую Землю отправили.
И тихо так спокойно, как ни в чем не бывало. А у Лены дрожь по телу только при упоминании «гестапо», перевернуло всю, заколотило. Григорий во все глаза на нее уставился и понял — в точку. Перевернуло самого. Встал, спиной к ней отвернулся, руки в карманы сунул, чтобы кулаков не видела и, бросил:
— В общем так, если какая тварь слово тебе скажет, мне свистни. Я ее лично урою. А пацанов не бойся, против тебя не пойдут. Будем жить, — кивнул сам себе.
Лена во все глаза смотрела перед собой и молчала. Пусто внутри до звона, а почему, не понять, и в руки себя никак не взять. И виделся ей обер-ефрейтор с замученными рукавами, и руки его, кулаки пудовые…
— Чего обмерла-то? — забеспокоился Гриша. Присел напротив на корточки, в глаза заглядывая. Руку протянул, чтобы по щеке легонько хлопнуть, в себя привести. Только задел как сам схлопотал — отнесло на спину.
— Понял, — заверил примирительно, на всякий случай с травы не поднимаясь. На локти только уперся и смотрит. А Лену колотит, белая вся. Немного, лицо потерла ладонью, очнулась, стыдно стало. Чего он понял, для нее было загадкой, так же как и что с ней стряслось. Затмение просто какое-то.
— Еще раз руки протянешь…
— Да, понял, понял, — заверил спокойно и на другую тему перевел. — Там девчатам баню топят. Если хочешь, сходи.
Лена на руки свои смотрела и головой покачала: какая баня? Разденется и увидят насколько она расписанная, начнут как этот заботу проявлять. Ясно ведь, шрамы на руках увидел — сложил все. Стыдно, жуть. Неприятно.
— Вот что, запомни — я такой же боец, как и ты.
— Не спорю, — усмехнулся и со значением щеку потер. — Не напрягайся ты, — вскочил легко, на удивление для его комплекции. — Я понял все. Главное, чтобы и ты поняла. И вот еще, далеко от нас не отходи. Идиотов озабоченных полон батальон. Обидеть — вряд ли, но достанут точно. Моя-то физиономия — хрен с ней, а другие могут не стерпеть.
— Ты мне не в няньки ли нанялся? — посмотрела на него исподлобья. Гриша в траве что-то попинал, ответил:
— В смысле, оскорбила? А мне не жмет. У меня две сестренки — пигалицы, при моем присмотре росли, и ничего, выросли. Живы.
— Взрослые?
— Одной, как тебе, второй пятнадцать. С Рязани мы, слышала?
— Конечно.
— Ох, ты, — хохотнул и улыбочку потерял, взгляд острым стал, за спину Лены. А потом вовсе Григорий отошел в сторону. Девушка обернулась, увидела вчерашнего знакомца и встала.
— Доброе утро, — протянул ей с улыбкой цветы Гаргадзе. — Вам.
— Спасибо, только день уже.
— Нуу, это я так.
И одуванчики сует. Лена взяла, а деть куда не знает, сроду букеты не любила.
Лейтенант помялся и спросил:
— Как приняли?
— Хорошо.
— Не обижают?
— Кто? Ребята в отделении отличные.
— Это же хорошо.
— Замечательно.
— Я вот… вечером может, посидим? С командирским составом познакомитесь. День рождения сегодня у одной очаровательной девушки, связистки Клавы.
Хороший повод.
— Почему нет?
Отар обрадовался настолько явно, что взгляд темных глаз опалил.
— Тогда я за вами зайду.
— Да я сама, — растерялась: чему мужчина радуется?
— Вы же не знаете, где у нас связистки живут, а я зайду, покажу. А хотите, прямо сейчас экскурсию по расположению устрою?
— Не против, — кивнула, подумав. А то действительно, ничего здесь не знает, случись что, плутать будет.
— Тогда прошу, — заулыбался, рукой вперед указывая.
Гриша березу плечом подпер им вслед глядя: ну, посмотрим, посмотрим, как Лена на серенады лейтенанта отзовется. Ишь, ты, углядел уже кот масло, бродить начал.
Лене все больше нравился лейтенант, приятный, улыбчивый, обходительный. Под глазом правда, сине, но это наверное в рукопашной, он как раз рассказал, как они с фрицами буквально за несколько дней до прибытия девушки схватились.
Герой.
У бани Семеновский, знакомый ей майор, солдат отчитывал. Отар вытянулся, честь браво отдал, и Лена за ним. Владимира Савельевича даже развернуло при виде девушки — оглядел и ее и спутника:
— Обживаетесь?
— Так точно.
— Ну, ну, — как-то странно посмотрел.
— Можем идти? — спросил Отар.
— Ну, ну, — опять протянул замполит, проводил их нехорошим взглядом.
Не понравилось ему, что они вместе. Получается, прибыть новенькая не успела, как уже с лейтенантом крутит. Ничего себе моральный облик. Нет, понятно, дело молодое, Отар мужчина справный, видный… но он только вот с покойным Синициным разборки из-за Милы устроил. А тут глянь!
Это что же твориться?
А если вдруг эта Санина — Николая жена, та самая, погибшая? Понятно, парень-то сдуру ее записал, вернее Семеновский с его подачи, а последнее время и не вспоминает он ней. Перегорел? А она горела ли? Может и он ей не нужен, и она ему, своя жизнь у каждого.
Да и не она может это вовсе.
А если она? А если не перегорел Николай? А она вот так ему под дых прямо на глазах, с Гаргадзе крутит без зазрений совести! Ой, будет металлолом!
И опять он виноват останется, сам ее в батальон притащил.
Нет, не оставит он это, ему, как политруку ясность нужна.
И пошел к майору.
Тот хрипел, как старый саксофон, к ранению еще простуда прицепилась. В поту весь был, исподнее хоть выжимай, вид — в гроб краше кладут. Пил, майор, организм лечил.
Политрук за стол сел, побродив по комнате, выпил предложенное и закурил, щурясь от дыма на боевого товарища.
— Дела как? — глупый вопрос, но с чего-то начинать надо.
— Стряслось что? — сразу все понял Санин.
— Нет, — улыбнулся в усы Семеновский: эка хватка у парня! — В госпиталь тебе нужно.
— Нет! — отрезал, еще водки себе налил. — Вылечусь. Сутки дай.
— Пятые идут.
— Ладно, Савельич, не гуди, а? Не могу я в госпитале, душно мне там.
— Ой, смотри, Николай, как бы хуже не было.
— Не будет. Самому, веришь, противно, расклеился, мать его.
— Злой ты, ругаешься все время. Женщину бы тебе, мягче б стал.
Санин с прищуром на политрука уставился: к чему это он?
— Я со своими обязанностями справляюсь?
— Ну, вот, говорю же, злой стал. Слово скажи — на таран идешь. Не к обязанностям речь, справляешься ты очень даже хорошо, отлично, чего уж.
— Тогда о чем речь? Не крути, а? Голова гудит, не соображает, не до головоломок мне твоих.
— Да про жену — не жену твою. Может пора уж из графы вычеркнуть? Ковылем-то поросло? Блажь прошла.
— Тогда о чем речь? Не крути, а? Голова гудит, не соображает, не до головоломок мне твоих.
— Да про жену — не жену твою. Может пора уж из графы вычеркнуть? Ковылем-то поросло? Блажь прошла.
Николай замер. Лицо оттер и кулак сжал: приехали. Мало было печали, Савельичу еще накачать захотелось.
— Не поросло, — отрезал.
Мужчина покивал и голову вскинул, глянув:
— Уверен, что погибла?
— Слушай, Владимир Савельич, ты что хочешь? Душу потрепать? Давай, в самом я том, состоянии. Хочешь знать, как погибла?! Давай! Твое право, тебе все знать по должности обязывается! Я виноват, понял?! Так и пиши в своих записульках, не уберег! И вини, давай!…
Понесло его, а что городил, сам не понимал. На силу Семеновский его с Михаилом уложили да утихомирили. Заснул тревожно, вскрикивая, постанывая.
— Уф! — вышел на крыльцо политрук, руки в карманы сунул, обозревая расположение части. И задумался — выходило, что ни черта Николай бабу свою не забыл, бередит душу она ему, как прежде. А вот нужен ли он этой новенькой будет, вопрос, потому как выходило, что ничего не выйдет. Погибла жинка, а он дурак старый, думал, что война при всем паскудстве еще и чудеса творит — живую да прямо в руки майора привела. А он не ватлак какой, нос воротить, чужому счастью мешать. Ан, нет, ошибся дурак старый. Однофамилица. Случай. Хрен с маслом, а не чудеса.
Постоял и двинулся: плевать, пусть хоть с Отаром крутит, хоть со всей отарой. Там поглядим.
Вечером Семеновского тоже на день рождения Клавдии пригласили. Сидел за столом, на молодых поглядывал. Гаргадзе за новенькую круто взялся, не на шаг не отходил. А та девчонка — девчонкой, только вот взгляд ее травленный и шрамы на руках ему сильно не нравились. И Мила, что постоянно на нее смотрела, как волчица. А как узнала, что Леной зовут, так перевернуло всю. Понятно, за ухажера своего, к новенькой перебежавшего, злится, но чуял политрук, что не только в нем дело. Что-то еще Осипову грызло, более серьезное.
Поэтому не лез майор, не отсвечивал — наблюдал.
Мила кружку крутила, на Отара с Леной поглядывая и спросила:
— А ты в курсе, что лейтенант еще вчера за мной ухаживал?
Ох, язва, — хмыкнул Семеновский.
Лена улыбнулась, как ни в чем не бывало:
— Рада за вас.
— Да? А чему? Тому, что сегодня он около тебя ошивается?
— Ну, что ты мелешь, Мила? — возмутился Отар.
— Неправду? А кто мне про любовь в уши пел?
Мужчина позеленел от злости, сигареты трофейные достал.
Нападки девушки Саниной были не понятны. Она внимательность Гаргадзе за ухаживания не посчитала. Помог ей, расположение части показал — и что?
— Во-первых, я его к себе не привязывала, во-вторых, не претендую.
— А на кого претендуешь?
Лена поняла, что девушка пьяна.
— Ты бы закусывала…
— А ты не учи. Ты вон за всех метешь, но не пьешь. Я полтора года на войне, а ты сколько, малолетка?
Лена застыла, тяжело глядя на нее. Многое бы сказала, но смысл перед пьяной душу выворачивать?
Отодвинула решительно тарелку и поднялась:
— Спасибо, пойду.
— Лена, подождите! — рванул за ней мужчина, послав взглядом Осиповой много «приятных» слов.
Нагнал уже на улице, за плечи к себе развернул:
— Не обижайтесь…
— Руки убери.
Отар отступил, рядом пошел:
— Вы не думайте плохого, Лена. Мила девушка странная, войной искалеченная.
— Где-то я это уже слышала.
— Не было у нас с ней ничего.
— Извините, Отар, но все равно мне у кого с кем чего было или не было.
Мужчина опять ее за плечи взял:
— Не нравлюсь?
— Руки убери.
Отар внимания не обратил.
— А ты мне очень понравилась. Как увидел глаза твои — в плен взяла…
Лена дернулась, руки его скидывая.
— Ну, что ж ты недотрога такая? — за руку ее поймал, к себе потянул. Саниной надоело — оттолкнула.
— Чего ты дерганая такая? Я же по-доброму, — вцепился ее останавливая.
Терпение девушки кончилось — пощечину влепила.
— Не понял? — протянул мужчина. Снова к ней шагнул. Лена поняла, что это он ненормальный, приготовилась ударить внушительнее и так, чтобы сразу ясно стало — в ее сторону лучше не то что не ходить, но и не смотреть. Но из темноты неожиданные защитники вынырнули.
Слева за спиной Лены Васнецов встал, справа Палий.
— Да все тут ясно, лейтенант, — лениво протянул Гриша.
Девушка чуть не присела от его ленивого голоса, в котором только глухой угрозы не услышал бы.
— Не понял? Рядовые!…
— Спокойно ночи, лейтенант, — отчеканила Лена, развернулась и пошла. Мужчины за ней, оглядев с презрением неудавшегося ухажера.
— Солдаты, значит, нравятся, — прошептал зло Отар. Санина остановилась, кулачки сжав.
— Ты что-то сказал? — посмотрела на него недобро через плечо, и кавалергард ее очень неоднозначно на лейтенанта уставился.
Тот невольно отступил.
Не было бы Васнецова, он бы устроил и им и ей, а с этим верзилой связываться неохота было. Отметелит в два счета, и потом никому не докажешь, под трибунал не отправишь — свидетелей нет. Понятно, что не Палий, ни Санина свидетельствовать против своего дружка не будут.
А быстро же она с солдатней. А еще недотрогу изображает!
Ладно, потом и с ней и с ними поквитается.
— Хорошо, значит, посидели, — ухмыльнулся Гриша.
— Нормально, — отрезала Лена. — Вопрос, что вы здесь делаете?
— Гуляем, — заверил Слава. — Воздух чудный, сплошной кислород.
— Ага, — закивал Гриша.
Лена только головой качнула: так и поверила. Дети, прямо. А еще ее ребенком назвал!
В блиндаж прошла, к себе на половину и растерялась — на полу матрац лежал, самый настоящий, а еще одеяло.
Она за занавеску выглянула и встретилась с равнодушным взглядом Григория.
— Спасибо, — пролепетала.
— Спокойно ночи.
Растянуться на матраце без гимнастерки, сапог и юбки — счастье! Лена улыбалась, даже засмеялась тихо: какие все-таки ребята в ее отделении славные!
Гриша переглянулся со Славкой, услышав ее тихий смех. Парень улыбнулся в ответ и плечами пожал: хорошо все, брат.
Жизнь налаживалась.
Артур смотрел на брата, как на привидение, потом на часы глянул: три ночи.
— Ян?
— Как видишь. Пустишь или будем на пороге стоять?
— Да… Да, — опомнился — спросонья плохо соображалось. Распахнул шире дверь, впуская мужчину и, пошел крепкого чая заварить, понимая, что брат ночью завалился не на него посмотреть. Значит, нужно быстро разбудить мозг и заставить его соображать — чефир самое подходящее средство.
— Чай будешь? — крикнул с кухонки.
— Не откажусь, — скинул плащ доктор, прошел в комнату. Почти ничего не изменилось — тот же разгром и военный аскетизм. Была бы женщина в доме, выглядел бы он иначе, но Артур уже был женат — на своей работе. Как и Ян.
— Садись.
Кивнул ему на стул у стола мужчина, кружки на пыльную скатерть поставил. Сел сам. Папиросы нашел, закурил, поглядывая на брата: вид не лучший.
— Устал?
— А ты?
— Кому сейчас легко.
Ян кивнул соглашаясь. Глотнул чефира и поморщился.
— Нет, Артур, сей прелестный напиток не для меня.
— Разбавить?
— Нет, — поморщился: с другим он пришел, но как начать разговор? — Застать тебя не могу, дозвониться.
— Но застал же? А телефон… С сентября сорок первого я в Штабе Партизанского движения, там днюю, ночую, телефоны — только спец связь. Ты же знаешь, как все строго и зашифровано. Особенно сейчас. Но ты ведь не с этим пришел?
— Нет, — стряхнул пыль с края скатерти и пальцы черными стали. Вытер их о висящее на спинке стула полотенце.
— Рассказывай.
— Мне нужна твоя помощь.
— Ого, — улыбнулся генерал: новое что-то. С братом их отношения стали сложными давным — давно, еще с тех пор, как Ян ушел в медицину, отказавшись от оперативной работы, а Артуру пришлось его прикрывать. Правда, об этом он его не просил. Ян вообще никогда ни о чем не просил Артура. — Ну, ну, весь в внимании.
— Мне нужно найти одного человека. Девушку. В двадцатых числах она выписалась из госпиталя, направлена на линию фронта. Это все что я знаю.
— Ты никак жениться собрался? — широко заулыбался мужчина, а взгляд был въедливым, пытливым и диссонировал с улыбкой на губах. Нормально для Артура.
Ян тяжело посмотрел на него, припоминая Марту, которую он лично должен был вывести, и отрезал:
— Нет. Она моя дочь.
Артур замер: неожиданно. Закурил, забродил по комнате:
— Значит, с Леной вы встретились.
Ничего себе судьба коленца выкидывает.
— С Леной?… Значит ты в курсе?! — перевернуло мужчину.
И это его брат?!
— Ты!!…
— Не кричи, — поморщился и вздохнул. — Конечно в курсе, естественно. Елена Санина, оперативная кличка Пчела, работала на оккупированной территории, налаживала связь с подпольем, участвовала в боевых операциях партизанского отряда. За мужество, героизм, отвагу и доблесть представлена к высшей награде нашей Родины — к званию Героя Советского Союза. Кстати, Санина — экспромт. Вьюношь один резвый голову вскружил. На самом деле ее фамилия Скрябина. Воспитывал ее Скрябин Игорь Владимирович с женой. Мой друг, между прочим, погиб в январе, на задании.