— Пара минут, — Аира кивнул. — Тимор-Алк, без команды не начинай, пожалуйста.
В молчании они прошли выше — туда, где гул водопада частично поглощался скалой. Аира остановился первым.
— Просто послушай, — сказал Крокодил. — Я понятия не имею, кто ты такой и что такое. Я видел, как погиб мальчик. И как ты вернул ему жизнь. Я видел, чего это тебе стоило. Я поделился частью своей… Я не знаю чего, энергии, наверное, жизненной силы. Я видел, как ты высушил лес, как ты убил кусты и деревья, чтобы восстановиться самому. Я не понимаю, что за физические и химические процессы имели там место, но ты из двух жизней ухитрился выкроить снова три. Я готов принять все это на веру, ладно, дело не во мне… Но ты нарушил должностную инструкцию, когда приказал мальчику во время испытания открыть глаза. Ты понимал, что он обречен, и не удержался. Возможно, вчера ты спас его затем, чтобы твое нарушение не вскрылось. Возможно, сегодня ты дашь ему умереть и не захочешь или не сможешь спасти. Скажи, так это или нет, и больше я ни о чем не спрошу.
Аира слушал его с неподвижным, как гипс, лицом. Только плечи его поднимались выше и опускались ниже обычного — в такт дыханию.
— Я преступил инструкцию потому, что хотел сохранить ему жизнь, — сказал он, помолчав. — Он сделал свой выбор: для него Проба важнее. Я думаю, сегодня он пройдет. Но если нет — просто сделай то же, что и вчера: отдай немного себя. Будь донором. Как ты понимаешь, нет гарантии, что я смогу… все это проделать еще раз. Но я попробую.
— Это отвратительно, — сказал Крокодил. — Тебе надо было сразу завалить его на чем-то и отправить домой, а не кидать раз за разом в мясорубку!
— Я не могу «завалить его на чем-то»! — Аира вдруг изменился, лицо его вытянулось, побелело и сделалось таким хищным, что Крокодил отпрянул. — Это вне твоего опыта и вне понимания, мигрант, он сдает Пробу! А я — его инструктор…
Он сглотнул, мышцы жилистой шеи дернулись. Ничего больше не объясняя, он повернулся и зашагал обратно к водопаду.
Тимор-Алк сидел, глядя на камни. Крокодил издали увидел, как мальчишка то закрывает, то открывает глаза: будто перед ним был текст, который следовало выучить на память и проверить, твердо ли запомнил.
— Готов? Пошел, — без предисловий сказал Аира.
Тимор-Алк встал, закрыл глаза и шагнул к первому камню. Не задумываясь, как и в прошлый раз, не задерживаясь, не балансируя, запрыгал легко и уверенно, как будто камни были установлены в луже, а не над ревущим водопадом. И будто глаза у него были открыты.
— Ничего он не видит, — сказал Аира себе, а не Крокодилу. — Идет по памяти, как…
Тимор-Алк поскользнулся. Остановился. Согнул колени, ощупывая ступнями камень почти на самой середине потока.
Аира сжал губы. Тимор-Алк не шевелился.
«Скоты, солдафоны, убийцы, — подумал Крокодил. — Неохота мараться о вашу Пробу. Уйду в государственные зависимые, поселюсь в лесу, стану доить деревья, собирать смолу… Да открой же глаза, мальчишка!»
Тимор-Алк несколько раз присел, почти касаясь руками воды, и снова прыгнул. Угодил на самый край плоского камня, взмахнул руками, поскакал, будто играя в классики — левой, правой, левой, правой, — снова поскользнулся у самого финиша, из последних сил прыгнул и упал на четвереньки, уже на том берегу, на той стороне испытания.
Медленно поднялся, повернулся лицом к Аире и Крокодилу, открыл глаза.
Аира поднял руки над головой, подтверждая зачет. Тимор-Алк, после крохотной паузы, кивнул и исчез — свернул на тропинку, невидимую с этого берега; Аира подошел к воде, встал на колени и умылся.
Крокодил не мог успокоиться. Его трясло, и еще было неловко за свою молчаливую истерику. Он надеялся, что Аира ничего не заметил, — тот ведь тоже был занят Тимор-Алком, его слепым проходом по краю смерти.
— Прошел по памяти, — повторил Аира и выпрямился, стряхивая с ладоней воду. — У них чувства локации нет вообще… Зато ночью видят как днем.
— Кто — они? — спросил Крокодил, чтобы оттянуть момент, когда самому нужно будет ступить на кладку.
— Полукровки, — Аира посмотрел на небо, все еще низкое, серое и подслеповатое. — В чем этому парню не откажешь — так это в смелости… Я вижу, ты научился регенерировать?
Крокодил посмотрел на свою руку, где параллельно тянулись пять шрамов, будто нотный стан.
— У тебя хороший мозг, — сообщил Аира. — Ты щедро отдаешь и легко восстанавливаешься.
— Лишние разговоры, — сказал Крокодил. — Я не пойду через эту штуку с закрытыми глазами, какой бы пряник меня на той стороне ни ждал.
— У тебя неплохая координация, — продолжал Аира, будто не слыша. — Но что касается комплексного восприятия звуков… Ты ведь даже не пробовал увидеть этот путь — ушами? Кожей?
Крокодил зажмурился. Водопад ревел; в его реве не вычленялись отдельные звуки, потоки, струи. Это был сплошной монолитный рев.
— Нет, — сказал Крокодил. — Проще сразу прыгнуть вниз.
— Расстояние, направление, — Аира смотрел на воду. — Не открывай глаз, и все. Этот путь элементарно алгоритмизируется.
Крокодилу показалось, что он ослышался из-за рева водопада.
Он подошел и остановился напротив кладки. Вода охватывала первый камень двумя пенными лепестками. Камень походил не то на модель инопланетного мозга, не то на женский половой орган.
— Вперед на три шага, — сказал за его спиной Аира. — Просто прыгай. Но не открывай глаза, что бы ни случилось.
Крокодил обернулся через плечо. Не похоже было, чтобы Аира насмехался.
— Ты же сам говорил, что мне никогда не сдать Пробы.
— Мне интересно наблюдать, как ты пытаешься.
— Тебе интересно наблюдать?!
— Ты правильно мотивирован. Ты выполняешь ненужные, невозможные действия, причем с риском для жизни.
И снова Крокодил, как ни всматривался, не увидел иронии и не обнаружил насмешки.
— Почему я тебя слышу в этом грохоте, если я себя почти не слышу?
— Потому что мой голос и грохот разведены по разным цепочкам восприятия.
— Что?!
— Извини, я не знаю уровня твоей технической подготовки. Не уверен, что имеет смысл сейчас об этом говорить.
Крохотные птички носились в тумане, ежесекундно меняя направление и ни на мгновение не нарушая строй: три на четыре, двенадцать птичек, будто кристаллическая решетка.
— Прыгай, — сказал Аира. — Это куда проще, чем регенерировать. Закрой глаза и не открывай, пока не выберешься на тот берег.
В его последних словах прозвучал осязаемый приказ. Пожалуй, Аира мог бы, не повышая голоса, командовать огромной армией; Крокодил с трудом подавил желание немедленно повиноваться.
— Я правильно понимаю — ты ведь не будешь мне подсуживать?
— Нет.
На самом краю ближайшего камня, горизонтально протянувшись над водой, росли, укоренившись в расщелине, два толстых стебля с крохотными белыми цветами. Крокодил закрыл глаза — и попытался увидеть их; вот они, мокрые от тумана и брызг, сытые влагой, довольные жизнью растения.
Аира молчал. Интуиция у него была поистине волчья. Он мог сейчас подбодрить или приказать — но поощрение разозлило бы Крокодила, а приказ вызвал прямой отпор. Требовалось молчание — и Аира молчал; Крокодил стоял, зажмурившись, раздувая ноздри, слушая гул воды и разглядывая в сероватой темноте под веками два воображаемых стебля с крохотными цветами.
Три шага?
Он глубоко вдохнул, задержал дыхание и прыгнул. Босые подошвы ударились о камень сильнее, чем он мог ждать, но это была шершавая, влажная, устойчивая опора. Крокодил присел, как большая толстая птица, нащупал руками кромку спереди и кромку сзади; повернуться и спрыгнуть обратно на берег было бы делом нескольких секунд.
— Правее. Стоп.
Крокодил повернулся, как стрелка спидометра, и замер, слепой и мокрый от брызг.
— Три с половиной шага. Уровень новой опоры выше на ладонь. Можно.
«Хорошее слово „можно“, — подумал Крокодил. — Не команда „Давай!“, не приказ „Пошел!“. Философия жизни: можно. Возможно. А значит, должно быть сделано. В конце концов, я в любой момент могу открыть глаза…»
Он качнулся взад-вперед, перекатывая центр тяжести, как яблоко на тарелке. Снова глубоко вдохнул, оттолкнулся от камня и прыгнул в темноту. Приземлился на этот раз удачнее, почти не ушибся. Камень был окружен травой, будто лысина длинными волосами, и Крокодил непроизвольно вцепился в мокрые стебли; над водопадом ходил ветер и бросал в лицо тяжелые пресные брызги.
«Мои веки срослись, — подумал Крокодил. — У меня вовсе нет глаз. Это можно, можно; вот уже второй камень. А всего их пятнадцать… Или шестнадцать?»
— Левее.
Крокодил повернулся, как глобус, и поворачивался очень долго, пока не услышал «стоп». И подумал, что правилам испытания все это ни в коей мере не противоречит, но если Аира в какой-то момент укажет ему неверное направление…
Трава, заселившая трещины, легко расставалась с корнями. Крокодил стряхнул с пальцев прилипшие травинки; зачем это Аире? Зачем убивать Крокодила?
Он стал свидетелем чего-то и сам не знает, насколько это серьезно. Аира, с самого начала только и мечтавший отправить Крокодила на материк, почему-то сам предложил пройти испытание… Именно такое, в котором смерть легко спишется на объективные трудности, естественные потери, мигрант так хотел стать полноправным гражданином, как жалко…
Но ведь в любой момент можно просто открыть глаза?
— Четыре шага, новая опора ниже на полладони. Можно.
Кажется, вышло солнце. Крокодил почувствовал, как под веками сделалось светлее; Аира молчал.
Четыре шага. Прыжок с места. Отталкиваться надо одной, приходить на другую, выйдет длинный шпагат в воздухе…
Крокодилу очень хотелось заговорить в этот момент. Окликнуть Аиру. Еще раз услышать его голос… хотя по голосу этого человека невозможно что-то определить.
Он прыгнул почти без подготовки, оттолкнулся правой ногой и пришел на левую. Ушиб ступню. Прохладный мокрый камень жался к ноге, будто желая поскорее унять боль.
— Правее. Чуть-чуть. Стоп. Три с половиной шага, опора на том же уровне, можно.
Голос звучал совсем близко. Аира следовал за Крокодилом по пятам и сейчас сидел на камне посреди потока. За спиной. «Ты выполняешь ненужные, невозможные действия, причем с риском для жизни…»
Крокодил прыгнул.
* * *— Ты не будешь открывать глаза? Так и останешься?
Веки болели, мышцы лица свело судорогой. Крокодил не знал, как сообщить Аире о своей проблеме, когда громкий хлопок под самым носом заставил его подскочить и глаза наконец-то открылись.
Ему казалось, что путь занял несколько часов. На самом деле солнце едва успело приподняться над лесом и облачная пленка на небе превратилась в частую облачную сетку. Глаза болели и слезились, ступни пульсировали, но он чувствовал себя неплохо. Пожалуй, лучше, чем когда-либо в жизни.
Аира уже уходил — по тропинке, вытоптанной многими счастливцами, прошедшими испытание. И немногими неудачниками, струсившими и открывшими глаза на полпути; Крокодил пошел следом. У него шумело в ушах, хотя грохот водопада становился все дальше и дальше.
— Если ты сдашь Пробу — будешь первым мигрантом, кому это удалось, — сказал Аира, не оглядываясь.
— Ура, — пробормотал Крокодил.
— Но у тебя есть время, чтобы окончательно решить, нужно ли тебе это счастье.
— У меня всегда полно времени.
— Ты был когда-нибудь солдатом? — Аира оглянулся через плечо. — У себя на планете? Воином?
— Ну… Я служил в армии. Но был не столько воином, сколько… э-э-э… подневольным болваном, и вреда от этого получилось больше, чем пользы…
Тропинка свернула к веревочному мосту через поток, в этом месте довольно-таки широкий и еще относительно спокойный. Крокодил преодолел неожиданный страх, ступая на хлипкую опору. Все-таки испытание над водопадом забрало у него больше сил, чем он рассчитывал. «Да уж, — подумал он, — я обыватель, а не воин, и считаю такое положение дел нормальным и желательным. Допустим, я ничего не достиг в жизни, допустим, у меня нет семьи, и сына я не видел три месяца… Или четыре? А теперь уже никогда не увижу. И как мне поможет готовность прыгать по камням вслепую, бегать по углям, резать себя и затягивать раны?»
Аира шагал, как человек, всю жизнь проведший на веревочных мостах. Крокодил болтался следом, то попадая в ритм чужих шагов, то выбиваясь из него. Очень хотелось переодеться в сухое. Или хотя бы посидеть у костра.
— Аира, в чем разница между мной и Тимор-Алком?
— Ты в два раза старше. Ты мигрант, он полукровка. У тебя черные волосы, а у него…
— Почему ты приказал ему на дистанции, чтобы он открыл глаза? Почему ты провел меня по этим камням и не провел его? Ты вроде бы не хочешь его смерти — почему не сделал для него то, что сделал для меня?
— Всякий раз, когда я говорю с тобой, мне кажется, что я на суде, — пробормотал Аира.
— Что?!
Аира сошел с моста и, по-прежнему не оглядываясь, двинулся по тропинке в лес. Он шел, вроде бы не ускоряя шага, но Крокодилу, чтобы не отстать, приходилось бежать рысью.
— Махайрод!
Аира остановился. Медленно повернул голову. От его взгляда Крокодил попятился.
— Ты ничего не будешь мне объяснять? — спросил, уже готовый смириться с отказом.
Шея Аиры еле заметно дернулась.
— Потом, — сказал он отрывисто. — Пошли.
* * *Бинор-Дан уехал. Его аккуратно сложенные штаны и тесак лежали в стороне от костра, и мальчишки поглядывали на них с опаской и сожалением, как на безвременную могилу.
Когда Аира явился из леса к костру, в лагере был уже закончен завтрак и подростки, переговариваясь, сидели на траве двумя тесными группками. В одной центром был Полос-Над, в другой, как ни странно, Тимор-Алк: зеленоволосый торопливо жевал и что-то рассказывал с набитым ртом. «Бабушка бы не одобрила», — подумал Крокодил.
С появлением Аиры все изменилось моментально. Мальчишки подобрались, вскочили, выстроились полукругом, чтобы видеть и слушать. Многие исподтишка поглядывали на Крокодила. Некоторые по лицу его поняли, что испытание пройдено, и не сумели скрыть разочарования.
— Нас все меньше, но решающий день все ближе, — сказал Аира, переводя взгляд с лица на лицо. — Кто еще не сдал регенерацию?
Поднялось несколько рук. Крокодил, сглотнув, поднял руку тоже.
— Доставайте ножи. Режем сами, я веду обратный отсчет.
Четверо парней, произволом Аиры не сдавшие регенерацию вместе со всеми, одновременно извлекли из ножен тесаки. Крокодил помедлил секунду и сделал то же самое.
— Можно, — сказал Аира.
Слово оказало на Крокодила почти магическое действие. Он осторожно, безо всякого страха, рассек руку, стараясь не задеть вену; края пореза разошлись, выпуская кровь и мякоть.
— Двадцать девять. Двадцать восемь. Двадцать семь, — считал Аира.
Крокодил понял, что забыл, как регенерировать.
Как это было? Само собой. Узоры на внутренней поверхности головы, звон колокольчиков… И была ночь. А теперь день, облака едва разошлись, солнце висит, как непропеченный блин, жарко, в лесу звенят насекомые и кружатся цветные жуки…
— Двадцать. Девятнадцать. Восемнадцать.
— Я забыл как, — сказал Крокодил.
— Семнадцать. Шестнадцать.
Чего ради это все?! Чего ради он обмочился над водопадом, в самом центре перехода, когда опора чуть не выскользнула из-под ног?!
— Десять, девять. Восемь…
Крокодил снова увидел перед собой ревущую воду, увидел двух человек в пене, в потоке, который ворочает камни весом в тонну. Увидел песок, мертвого Тимор-Алка, вспомнил слабость, и тошноту, и огни перед глазами…
«А это огни, что сияют над нашими головами».
Запах крови ударил ему в нос — и непостижимым образом превратился в звук. Теперь слышал запах крови, как аккорд, сложившийся из далеких автомобильных гудков. Диссонанс, нарушение узора, размазанный штамп. Орнамент, желающий вернуться к норме. Плюс к минусу, ключ к замку, мужчина к женщине.
— Три, два, один…
Далекий аккорд сложился в простую терцию.
— Время.
Крокодил облизнул губы. Четверо парней протягивали перепачканные кровью, отмеченные свежими шрамами руки. Крокодил провел пальцем по неровному, выпуклому, розовому рубцу.
— Зачет, — сказал Аира. — Я поздравляю всех, кто до сих пор с нами: позади первый модуль Пробы, вы все уложились в стандарт физических и волевых качеств полноправного гражданина…
Он посмотрел на Крокодила, их глаза на секунду встретились.
— А теперь, — Аира чуть повысил голос, — новый блок заданий. Со мной пойдет сейчас половина группы.
Движением руки он будто рассек строй пополам: все стоявшие на правом фланге попали под его взгляд и, подобравшись, шагнули вперед. Все стоявшие слева попятились; казалось, Аира был ножом, а строй подростков — мягким тестом.
— Первая группа идет со мной. Вторая отдыхает, но никуда не расходится. К полудню мы вернемся, тогда отдыхать будет первая группа, а вторая — проходить испытание. Всем ясно? Вперед.
И строй, укороченный наполовину, удалился в лес. На поляне сделалось просторно; перемазанные кровью, только что сдавшие регенерацию подростки впали в эйфорию и с топотом унеслись к реке. Тимор-Алк сел, будто у него подкосились ноги, и подобрал с травы жареный гриб.
Крокодил вспомнил, что не завтракал и накануне почти не ужинал.
— Угощайся, — Тимор-Алк разломил гриб, как лепешку. — На.
— Спасибо.
Крокодил уселся рядом и руками, перепачканными в засыхающей крови, взял угощение.
* * *— Кто твои родители?
Он все-таки не удержался. Тимор-Алк сидел, догрызая подгоревшую корку гриба, и больше на поляне никого не было — оставшиеся в лагере переместились на берег, и оттуда слышались голоса и заливистый смех. А Проба тянулась, не собираясь заканчиваться, и перспективы Крокодила, хоть и не такие отчаянные, как прежде, оставались туманными. Он задал вопрос, увидел тень, пробежавшую по лицу мальчишки, и заговорил, не давая ему опомниться: