Шпаликова была в истерике. Наблюдаемая ею картина являлась для нее неприятной. Она громко всхлипывала, снова и снова приподнимая винтовку, дабы вернуть ее в исходное положение. Судя по всему, держать оружие в руках женщина не умела, хотя и пыталась совладать с ним. Руки ее дрожали. Из уст вырвались разрозненные фразы и слова, смысл которых был вполне очевиден: пристрелить гребаную шлюху, уведшую у нее любимого Лашу. «Куда бы этой стерве для начала пульнуть, чтоб немного помучилась перед смертью?» — промолвила Катя. Эта была ее первая более-менее связная фраза, которую услышал Илья.
— Что ты творишь, дура? — не выдержал он. — Ты же стрелять ни фига не умеешь. Думаешь, попадешь туда, куда хочешь? Черта с два это у тебя получится. Отстрелишь ненароком своему Лаше что-нибудь. А то и вовсе убьешь. Так что не глупи, а положи лучше винтовку, пока делов не наделала.
Не то чтобы замечания киллера смутили Катю. Она и слышать ничего не хотела об отказе от своего намерения.
— Чья бы корова мычала, — с ненавистью в голосе бросила женщина. — За Лашу он тут вдруг забеспокоился. Не для того ли ты сам сюда забрался, чтобы убить моего любимого Лашечку? Ты мне пыль в глаза не пускай. Не получится. Сейчас разберусь с этой шалавой, а потом займусь тобой. Думаешь, я тебя, долбаного киллерюгу, так просто оставлю в покое? Ошибаешься.
— Да ты ведь ничего не знаешь о моей миссии, — стал возражать Илья. — Все, что ты видела, когда застала меня здесь, ты истолковала неправильно. Я здесь не для того, чтобы убивать Лашу. Меня наняли ради других целей. Я должен был просто пугнуть Лацужбу. Показать ему, что нигде скрыться не удастся, что его могут достать в любой момент. Чем бы он в это время ни занимался. Мне-то и нужно было всего лишь прицельно расстрелять лампочки в люстре или статуэтки на комоде. Но замешкался и выбрал картину на стене…
— Заткнись, — прошипела на него женщина, собралась с духом и нажала на спусковой крючок.
Раздался почти неслышный хлопок — звук выстрела из винтовки с глушителем. Отдачей приклад винтовки ударил Шпаликовой в плечо. Она удержала оружие в дрожащих руках и сумела разглядеть происходившее в квартире Пономаревой. Как и следовало ожидать, Катя промахнулась. Пуля пробила в стеклопакете аккуратную дырочку и ударилась в люстру. Хрустальная люстра разбилась вдребезги. Осколки разлетелись по всей комнате. Лаша и Машка сразу поняли, в чем дело. Лацужба быстро уперся ногами в стену и отодвинул таким образом диван. Спустя пару секунд он и его любовница были уже за диваном, а оттуда вырвались в непростреливаемое помещение.
Катька плакала и не сразу поняла, что киллер освободился из пут и подошел к ней. Почувствовав за спиной его дыхание, она попыталась обернуться и направить ствол на него. Не получилось. Илья перехватил винтовку и обезоружил отчаявшуюся женщину. Она сильно не сопротивлялась, лишь плакала у него на плече. Биатлонист понимал, что скоро сюда может нагрянуть полиция. Поэтому он спешно разобрал «инструмент» и сунул его в футляр для гитары. После этого вместе со Шпаликовой покинул чердак, а затем и дом, чтобы сесть в джип и укатить подальше от тех мест.
Незнакомка, стрелявшая в окно квартиры Пономаревой, ехала вместе с ним. Она уже успела немного успокоиться, однако все еще всхлипывала. Прудников вел машину и поглядывал на свою пассажирку через зеркало заднего вида. Он понимал, что с этой женщиной у него появился реальный шанс понять, во что же он вляпался. Повезло, что выпущенная ею пуля никого не убила. Если не посвящать в подробности заказчика, то внешне все выглядело так, как надо. Выстрел сделан. Лаша напуган. Так что за эту сторону инцидента Илья не переживал. Он переживал о другом. Эта решительная женщина могла снова взяться за свое и угодить к кому-нибудь в когти. Второй раз помочь ей выбраться из беды он не сумеет.
Прудников остановил машину и попросил у спутницы объяснений всему произошедшему. Она опять заплакала и запричитала:
— Обвел он меня, гад, вокруг пальца. Охмурил, как девочку несмышленую, и обманул. И в любви, и в деле. Да только ведь все равно люблю я его, изменника проклятого. Люблю и ничего с этим поделать не могу.
— Слепая любовь, да еще вот в таком формате, до добра не доведет. Да уже, глядя на вас, ясно, что не довела, — заметил Илья, пытаясь понемногу разговорить пассажирку.
— Да что ты вообще знаешь о любви, киллерюга?! — воскликнула женщина. Казалось, что она на грани и вот-вот станет рыдать пуще прежнего. Но, к своему большому удивлению, Прудников увидел, что она взяла себя в руки и стала успокаиваться. Ее вопрос так и остался без ответа. За окном по ночному мегаполису проносились потоки машин. Несколько минут Катя молчала, не отрывая взгляда от автомобилей. Илья не торопил ее, хотя и сгорал от нетерпения, желая узнать подробности дела, на которое его подписал Борис Аркадьевич. Однако исповеди он от невольной спутницы так и не услышал.
Она оторвала взгляд от окна и спросила:
— Ты профессиональный киллер?
— В каком смысле? — уточнил тот.
— Ну, за деньги работаешь или за идею? — немного конкретизировала женщина свой вопрос.
— За деньги, конечно, — настороженно ответил Илья и тут же попросил ясности: — А к чему вы клоните?
— Если ты работаешь за деньги, то я тебе могу предложить одну халтурку, — промолвила она деловито, будто это была совсем другая женщина, а не та истеричка, какой ее успел увидеть киллер.
— Вот так вот с ходу вы предлагаете мне работу? И не боитесь?
— А чего мне бояться? Если бы ты хотел меня убить, то убил бы еще там, на чердаке. Без церемоний. Уже хотя бы за то, что я тебе по голове шандарахнула и чуть твой «заказ» не провалила, — все тем же тоном проговорила Шпаликова. — Ну, а мне, собственно, теперь выбирать не приходится. Я уже никому не верю и не доверяю. А ты, видать, парень честный. Так примешь мой «заказ»?
— Я никого убивать не буду, — ничуть не колеблясь, решительно ответил Прудников.
Женщина обвела его взглядом и поспешила заверить, что как раз убивать никого и не придется.
— Ты за мою любовь сумасшедшую отомстишь. Другими способами, кроме убийства, — размеренно произнесла она, будто одновременно вырисовывала в голове вероятный план мести.
Илья задумался. До конца не было понятно, стоило ли ему встревать в авантюру, связанную с любовными невзгодами этой женщины. Он прикинул плюсы от этого. Во-первых, убивать никого не придется. Во-вторых, можно будет кое-что узнать про этого Лашу. В-третьих, лишние деньги никогда не помешают. Не было ясности, как к этой халтуре отнесется Борис Аркадьевич. Однако он ведь никогда не настаивал на том, чтобы Прудников не брался за разные халтуры. Насчет этого они вообще никогда не говорили. А что не запрещено, то разрешено.
20
Лаша Лацужба был уверен, что его хотели убрать, и только некое стечение обстоятельств привело к ошибке киллера. Абхазец испугался до смерти. И если он сумел после того, как люстра разлетелась от выстрела, быстро среагировать и драпануть с любовницей в другую комнату, то это сработал инстинкт самосохранения. Страх при этом никуда не исчез.
Он долго опасался возвращаться в комнату с широким диваном, все успокаивал Машку и еле сдерживал собственную дрожь в теле. И хоть ему было неприятно подчеркивать свой страх, но с языка сами срывались соответствующие случаю фразы. «Я испугался, любимая, я так испугался», — с колоритным кавказским акцентом повторил он несколько раз, будто зациклился. Нельзя сказать, что Пономарева не испугалась. Однако ей удавалось держать эмоции внутри себя. Она не расспрашивала любовника о том, что это вообще могло быть такое, а довольствовалась лишь тем, что он ей говорил. А Лаша почти ничегошеньки и не говорил. На ее осторожный вопрос, не обратиться ли в полицию, он категорически ответил: «Нет!»
Романтический вечер был испорчен. Остаток ночи и начало следующего дня Лаша пребывал в тяжелейших раздумьях. Едва он засыпал, как слышался тот самый хлопок и звон разбитого рассыпающегося хрусталя. Это стало для него каким-то наваждением, от которого нужно было срочно избавляться. Лацужба понимал дело так: если киллер не убил его в этот раз, то обязательно убьет в другой. Вот эта мысль его и мучила. Абхазец не хотел умирать, да еще и сейчас — в то время, когда он сумел обтяпать такое выгодное дельце, узнав схемы поставки кокаина в Россию. Впрочем, именно это дельце он и рассматривал как причину того, что на него наслали киллера. Этот выстрел изменил планы Лаши. Не очень круто, но все-таки изменил.
Лацужба не собирался заниматься кокаином в одиночку. Он трезво оценивал свои силы и возможности. Он планировал выйти на тех, кто курировал поставки кокса в российские зоны. Однако изначально ему хотелось потянуть время, чтобы получше набить себе цену. К тому же предполагалось, что его вычислят не так быстро. Но оказалось, что он ошибся. Вычислили его не просто быстро, а молниеносно. Он-то и сам даже не успел еще толком связаться с зарубежными поставщиками, а кто-то уже успел прислать наемного убийцу. Выход из порочного круга виделся лишь один: встретиться с новыми кураторами поставки кокаина на зоны. Используя свои связи, абхазец довольно оперативно вышел на Голубя и Сохатого.
Лацужба не собирался заниматься кокаином в одиночку. Он трезво оценивал свои силы и возможности. Он планировал выйти на тех, кто курировал поставки кокса в российские зоны. Однако изначально ему хотелось потянуть время, чтобы получше набить себе цену. К тому же предполагалось, что его вычислят не так быстро. Но оказалось, что он ошибся. Вычислили его не просто быстро, а молниеносно. Он-то и сам даже не успел еще толком связаться с зарубежными поставщиками, а кто-то уже успел прислать наемного убийцу. Выход из порочного круга виделся лишь один: встретиться с новыми кураторами поставки кокаина на зоны. Используя свои связи, абхазец довольно оперативно вышел на Голубя и Сохатого.
Встречу Лаша назначил через своих людей. Точнее сказать, не он сам назначил, а кураторы через людей абхазца назвали удобное для встречи время и место. Голубинский и Сахно в этом деле тянуть резину не стали. Назначили встречу, правда, не где-нибудь в центре, а на окраине — на территории какой-то «временно приостановленной» стройки. Лацужба должен был приехать туда один, и чтоб без фокусов разных. В свою очередь, ему пообещали, что в случае положительного исхода беседы он получит гарантии личной безопасности.
Собираясь на встречу, абхазец едва сдерживал волнение. Хотел было принять успокоительное, но отбросил эту идею, так как препарат мог вызвать излишнюю заторможенность. Поэтому поехал на стройку в том состоянии, в котором был. Всю дорогу он настраивал себя на разговор, подбирая нужные слова и обороты. Больше всего он опасался, что голос его во время беседы дрогнет и выдаст тем самым его страх. То, что его во время встречи могут убить, было сомнительным. Уже сам факт встречи означал, что Голубю и Сохатому он был нужен, что они не владеют всей информацией, позволяющей возобновить прежние схемы поставки кокса в Россию. «Пока я являюсь звеном в цепи, мне ничто не угрожает», — думал Лацужба, и эта мысль его согревала больше всего. О том, что его могут похитить и пытать, Лаша старался не думать.
Место встречи оказалось довольно мрачным, несмотря на солнечную летнюю погоду. Между рядами серых, испещренных граффити недостроенных корпусов Лаша чувствовал себя неуютно. Это напоминало ему дорогу, ведущую через ущелье, в горах которого могли таиться боевики. Успокаивая себя все той же мыслью о «звене в цепи», он вышел из машины. До условленного времени оставалось меньше минуты, но кураторов не было. Абхазец огляделся, высматривая, нет ли кого среди зданий. Держаться при этом он старался раскованно, дабы не выдавать своего страха перед вероятными спрятавшимися наблюдателями. Время шло, а кураторы не появлялись. Лацужба нервно сжимал и разжимал кулаки.
Голубинский и Сахно нарочно тянули время. В одном из недостроенных зданий на самом деле находился их человек с видеокамерой, направленной на абхазца. Они сами наблюдали за ним несколько минут при помощи нетбука. И видели, как он нервничает. Когда Лаша в очередной раз посмотрел на часы, безнадежно вздохнул и встал у машины, опершись о капот, Антон Никодимович отдал водителю команду выезжать.
Лацужба услышал позади себя приближающийся шум мотора и визг тормозов. Он резко обернулся и машинально втянул голову в плечи, будто спасался от какой-то опасности. Из подъехавшего джипа вышли Голубь и Сохатый. Абхазец лишь приблизительно представлял, как оба выглядят, однако его представления и реальность почти полностью совпали. Стороны без особых церемоний обменялись приветствиями.
— Ты хотел с нами перетереть? Так начинай, не тяни кота за яйца, — с молчаливого одобрения компаньона начал Мотя, обращаясь к Лаше.
— Я сам собирался связаться с вами после возвращения из Пицунды. Но ваш человек нашел меня быстрее, — старался спокойно говорить тот.
— Так почему же ты сразу на нас не вышел? — строго спросил Голубинский.
— Поймите меня правильно. Я же человек южный. Мне секс нужен, как воздух. Приехал в Москву, и сразу к любимой женщине. А потом собирался к вам, — стал оправдываться «южанин», смешивая воедино правду и ложь.
— Гладко стелешь, фраерок, — процедил сквозь зубы Сохатый, сверля собеседника взглядом. — Ты знаешь, сколько лавешек накрылось медным тазом из-за того, что ты решил погонять шершавенького со своей бабой?
— Представляю, — промолвил Лаша с видом виноватого кота. — Но я готов немного сбросить ценник за сотрудничество с вами.
— Хех, какой ты прыткий, — усмехнулся Голубь и посмотрел на подельника, разыгрывая сцену: — А с другой стороны, я ведь его понимаю. Эти бабы заставят забыть о чем угодно. И у меня такое бывало. Да и у тебя не раз. Ну, что, Мотя? Простим нашему южному, так сказать, товарищу?
— Раз ты настаиваешь, — включился в разыгрывание сцены Сохатый, — я перечить не стану. Опять же бабские чары — страшная сила. Меня как-то менты повязали только потому, что я в кровати у одной телки задержался. В общем, берем товарища южанина под свое крыло. Ну уж цена пусть будет такой, как он сам пообещал. Тут уж бабы ни при чем. Сам согласился ценник снизить.
— Хорошо-хорошо, я своих слов назад не беру. Абхазец сказал — абхазец сделал, — Лаша поспешил подтвердить ранее сказанное. — Только я хочу, чтобы моей жизни ничто не угрожало. Хочу гарантий безопасности.
— Послушай, дорогой, я тебе даю честное благородное слово, что с тобой ничего не случится, если ты будешь вести себя с нами так, как мы тебе скажем. Понимаешь? — выдал тираду Антон Никодимович.
— Да, — кивнул Лацужба.
— Тебе достаточно моего слова? — уточнил генерал.
— Достаточно, — снова кивнул собеседник.
— Ну вот и отлично, — оскалился в улыбке Голубинский. — Нам уже сейчас интересно, как обстоят дела с коксом. Ты что-нибудь скажешь по этому поводу?
Абхазец ожидал подобного вопроса и ответил на него заранее подготовленной формулировкой:
— Товар появится в самое ближайшее время, и все вернется на круги своя.
— Раз так, то хорошо, — с той же улыбкой промолвил генерал.
— Поезжай. Мы с тобой свяжемся, — отправил абхазца восвояси Сохатый.
Лацужба, поблагодарив за понимание, распрощался, сел в машину и укатил. Компаньоны взглядами проводили его авто, после чего переглянулись и довольно засмеялись. Все прошло даже лучше, чем они планировали.
— Все-таки наш киллер постарался на славу, — удовлетворенно заметил Голубь. — Этот Лаша конкретно обделался.
— Главное, что теперь этот хер у нас на крючке, — сказал Сохатый, направляясь к джипу.
21
Иногда воспоминания застают нас врасплох. Вот, кажется, что нет никакой причины вспоминать то-то и то-то, а оно — раз! — и вспоминается. Где угодно. На работе за годовым отчетом, на шумной улице, в переполненной маршрутке. Если воспоминание приятное, то расплываешься в необъяснимой дурацкой улыбке и переживаешь приступ непреодолимой любви ко вселенной. Если же оно, наоборот, неприятное, то становишься мрачнее тучи и начинаешь ненавидеть всех и вся. Весь мир — начиная от какого-нибудь одуванчика, заканчивая каким-нибудь американским президентом. Но это все случайные беспричинные воспоминания. А есть же множество случаев, когда мы сознательно помогаем себе что-то вспомнить. Чтобы облегчить душу. Или чтобы заново пережить определенные моменты из прошлого. Да и мало ли для чего еще!..
Наташа и Юля закрылись в кухне. С момента знакомства они очень быстро нашли общий язык и стали почти что подругами. По крайней мере, у них появился повод, чтобы закрыться в кухне и за «рюмкой чая» поворковать с глазу на глаз. Их задушевный разговор как-то сразу вышел на Илью. Причем обе женщины заговорили о нем одновременно. Это заставило их рассмеяться. Такое, мол, совпадение. Юлия вспоминала брата самыми теплыми словами. Чувствовалось, что говорила она искренне.
— Когда я была маленькая, он так заботился обо мне, — рассказывала сестра. — Бывало, придут в дом гости, ну и на меня посмотреть хотят, а Илюша станет в дверях и не пускает, говорит всем, что сестричка спит. Я-то сама этого не помню, но родители рассказывали. Когда стали чуть постарше, он меня всегда от задиристых мальчишек защищал. Золотой брат. Ты что! А когда с девочками стал встречаться, я так ревновала, что ты не поверишь даже. И к тебе тоже ревновала. Думала, уведут братика, и некому будет меня защищать… Придумывала всякие планы, чтобы расстроить его встречи с подругами. Смешно подумать, что я вытворяла, лишь бы он не пошел на очередное свидание.
Наташа улыбалась, узнавая в рассказе все то, что так нравилось ей в школьные годы в Илье.
— Вот ты говоришь сейчас о нем, а я все это живо представляю, — заметила Обухова. — И вспоминаю, как ты тогда на меня смотрела. Я все в то время гадала, что же означает твой взгляд и чем я могла тебе не понравиться. А тут такое вот выясняется вдруг. Такое тепло внутри разливается, когда вспоминаю о нем.