А Виля ничего и не знал.
Вера вошла в его положение, не нарушила его покой. Пусть себе умирает спокойно, когда захочет. И что поразительно, Виля действительно умер через несколько лет, не оставив потомства. Такой молодой, такой красивый и — умер.
После выкидыша Вера перестала беременеть. Но оно и к лучшему. Куда рожать? Ни кола ни двора, ни денег, ни любви.
Александр Второй
Его звали Александр. В те времена все были Александры, как будто нет другого имени.
Александр был из хорошей семьи. Мать — хормейстер, дирижер детского хора. Умница, красавица. Вся пропитана звуками.
Отец — генерал тыла и транспорта. Работал по ночам, приходил домой под утро. В те времена все работали в режиме Сталина, отца народов.
Семья была хорошая, но на сына Александра времени не оставалось. У родителей серьезные взрослые дела. Ребенка подхватила улица.
На улице Александр прошел свои главные университеты: научился взаимоотношениям, уважать табели о рангах. Научился играть на гитаре, петь блатные песни. Научился драться, возбуждать в себе готовность к драке. Воровать не научился, не успел. Вырос.
Отец легонько стучал его по спине: не сутулься. Александр выпрямлял спину, отчего зад оттопыривался, а живот выпячивался. Зато шея стояла прямо, как столб, а голова смотрела гордо. И взгляд менялся. Александр походил на петуха, оглядывающего свой курятник. А может, и на молодого орла, глядящего с высоты на необъятные дали.
Александр обожал своих родителей. Особенно маму. Ни у кого не было такой красивой и такой понимающей мамы.
Однажды Александр заболел. Мама была на гастролях. О том, что у ребенка температура, мама узнала поздно вечером.
Гастроли проходили в какой-то дыре, «куда и птица не летит, и зверь не йдет». Добираться до станции было не на чем. Мама пошла пешком. Она шла всю ночь и все утро. Дошла до станции. Приехала поездом. Появилась через сутки, запорошенная пылью, как солдат с войны.
Александр метался всю ночь, вплывал в какое-то марево. В этом мареве он увидел маму. Сказал: мама… И тут же заснул.
С этой секунды он начал выздоравливать.
Связь между сыном и матерью была сплошная и неразрывная. Александр делал все, что она советовала, потому что она лучше всех знала, что ему надо.
Маму звали Маргарита. Сокращенно — Марго. Она и была Марго, и больше никто. Ей это имя очень шло. «Марго» — что-то капризное, неуловимое, с шармом и властью. Королева Марго.
С возрастом она седела, но краситься не стала. Еще чего… Седина ей шла. Седые волосы пополам с черными — соль с перцем — гораздо красивее, чем просто черные.
Александр унаследовал от матери глаза и щеки. А также — неизъяснимое очарование. Красивым он не был. А очаровательным — был. Что-то выглядывало в нем такое, чего не было ни у кого. Гордый взгляд, прямая спина, готовность к драке и одновременно — застенчивость. Приблатненность и аристократизм. Марго постоянно за него боялась.
После десятилетки Марго отослала Александра в архитектурный институт. Он хорошо рисовал. Но стране не нужны были архитекторы. Зачем? Процветал сталинский ампир. Высотки. Добротные восьмиэтажные дома. А что еще надо?
Александр месяцами вычерчивал проект, добиваясь абсолюта. А потом руководитель проекта брал карандаш и писал поверх чертежа с нажимом, прорывая бумагу, какое-то одно слово типа «переделать». Это слово смотрелось как матерное, поскольку похабило и убивало многомесячный труд.
Александр переделывал, и снова поперек чертежа с нажимом, прорывая бумагу. Так повторялось несколько раз, пока он не понял, что его чертежи просто не нужны. Руководитель проекта Горшков должен как-то занять молодого специалиста, поэтому Александр чертит. Снова чертит. Опять чертит. Переливает из пустого в порожнее, как герой Маркеса: отливает рыбки, потом их расплавляет. Надо же чем-то занять свою жизнь.
Однажды он сказал Марго:
— Я хочу стать кинорежиссером.
— Побойся Бога, — ответила Марго. — Ну какой из тебя режиссер…
Александр впервые не послушал Марго и пошел сдавать экзамены.
В это время открылись режиссерские курсы. Старые мастера сидели в приемной комиссии, набирали в свои мастерские.
Александр отвечал на вопросы скупо и тускло. Стеснялся. Он вообще не был красноречив, а тут тем более. Его просто замкнуло. Выручили рисунки.
Мастера открыли папку с его рисунками, стали передавать друг другу. В рисунках был виден несомненный ум, юмор, необычное, особое видение. Рыжеватый застенчивый паренек был гораздо интереснее, чем казался.
Его приняли. Прощай, руководитель проекта Горшков. Прощайте, золотые рыбки с рубиновым глазом. Здравствуй, новая жизнь, где каждый день не похож на предыдущий.
От архитектуры остались друзья, подружки и дни рождения.
На одном из дней рождения Александр случайно знакомится с дочерью министра Лариской. У него в это время была сломана рука, и он носил ее перед собой в гипсе. Вот так, с загипсованной рукой, он впервые овладел Лариской. Неожиданно явился папаша-министр. Лариска выставила Александра на балкон, как в анекдоте. Он стоял и жестоко мерз.
Через полгода Лариска сказала:
— Я знаю, почему ты на мне не женишься. Потому что я еврейка…
Ларискин отец был единственный еврей в верхах. Но ценили его не за это, а за светлые и мощные мозги и за знание предмета, которым он занимался. В верхах так мало профессионалов. В основном выдвиженцы, партийные работники.
Александр не собирался жениться. Ему было двадцать два года, и он хотел снимать кино, а не связывать себя брачными узами. Потому что всякие узы превращаются в путы, и приходится скакать по жизни, как стреноженный конь.
Александр не собирался делать предложения, но когда его подначивали, он заводился. Привычка улицы.
Выслушав Ларискин упрек, Александр зашел в телефонную будку и позвонил домой.
К телефону подошла Марго.
— Мама, я женюсь, — объявил Александр.
— На ком? — спокойно спросила Марго.
— На Ларисе. Я сейчас с ней приду.
Александр бросил трубку.
Марго умела сосредотачиваться в критические минуты. Она тут же позвонила Шурке Богомазову — другу детства Александра. Он жил в этом же дворе.
— Шура, немедленно одевайся и беги в наш подъезд, — приказала Марго.
— Зачем? — спросил Шурка спросонья. Шел второй час ночи.
— Ты должен перехватить Сашу с Ларисой. Они не должны появиться в моем доме. Позови их к себе. Придумай что-нибудь…
У Марго был свой неписаный свод законов. Если Саша с Лариской появятся на пороге ее дома, Марго как хозяйка должна будет сказать: «Добро пожаловать…» И тогда, значит, она приняла Лариску как невестку, будущую жену сына. А если встреча не состоится, то Марго свободна от любых обязательств.
Она не хотела этого брака. Во-первых, Александр молод. Мальчишка. А во-вторых, зачем ей в семью дочка министра? Она небось и картошку чистить не умеет. Александр — дворовый парень, без руля и без ветрил, не терпящий никаких ограничений. Лариска — избалованная эгоистка. Пойдет эгоизм на эгоизм. Все быстро разрушится. Лучше не начинать.
Шурка Богомазов спросонья стал натягивать штаны и рубаху. Зашнуровывать ботинки, ужинать. И конечно, опоздал.
Пока он шнуровал ботинки и ел сосиски, Саша с Лариской вошли в подъезд, сели в лифт и поднялись на шестой этаж. И позвонили в дверь.
Марго открыла дверь, увидела смущенную Лариску, а рядом этого дурака — своего сына. Но делать нечего. Игра сыграна. Марго широко улыбнулась своей милой улыбкой и произнесла:
— Добро пожаловать…
Брак продолжался два года. За это время родился ребенок, девочка. Было произведено примерно две тысячи поцелуев, примерно семьсот скандалов. Брак трещал по швам. Марго оказалась права, как всегда.
Молодые разбежались.
Лариска забрала ребенка и ушла домой, к папе-министру и маме-министерше. Ее жизнь потекла в том же русле, плюс маленькая девочка, которую все любили до умопомрачения. Дом министра воспрянул. В нем прибавилось смысла и любви.
Александр страдал. Пил водку с сокурсниками, будущими режиссерами. В том числе с Шуркой Богомазовым. Шурка к тому времени выруливал на тропу законченного алкоголика.
У Марго разрывалось сердце. Она не могла видеть страдания своего единственного сына. На семейном совете было решено: купить мальчику машину «Москвич». Во-первых, игрушка, отвлечение. Во-вторых, меньше будет пить. За рулем пить нельзя.
Александр отвлекся от Лариски, но не от водки. Водка шла ему на пользу, расслабляла, делала счастливым.
Собирались в буфете Театра киноактера.
Александр любил эти сборища. Хорошо быть молодым — бездна энергии, легкое тело, жизнь впереди, смерти нет, любовь — за поворотом. И поиск смысла, нового киноязыка — разговоры, разговоры, улетай на крыльях ветра ты в край родной родная песня наша — и так далее и тому подобное…
Александр говорил сам, слушал других, выковыривал в споре истину, когда вдруг увидел высокую девушку с открытым лбом, все волосы назад.
Она садилась за соседний столик, снимала с пластмассового подноса несколько тарелочек.
— Кто это? — спросил Александр.
— Где? — не поняли сокурсники.
— Вон… — Александр указал головой на соседний столик.
— Это Вера Лошкарева. Актриса, — объяснил азербайджанец Бабир.
— А что же мы ее не знаем? — поинтересовался Александр.
— Ее никто не знает, — сказал Бабир. — Не везет человеку. — Бабир подвигал в воздухе пальцами, изображая невезение.
— Она хорошая, — сказал Александр.
— А ты откуда знаешь?
— Видно.
— Хороших девочек не любят. Любят плохих девочек, — заметил Андрей. Будущий гений.
Александр продолжал сидеть с друзьями, но его взгляд был прикован к Вере. Вот она подвинула тонкой рукой тарелку, стала есть, низко опустив голову, как кошка. Трогательная. Милая.
Завела русую прядку за ухо. Сидит на краешке стула, как будто боится, что ее сгонят. Это тебе не министерская дочка.
— Позовите ее к нам, — предложил Александр.
Бабир поднялся, подошел к Вере. Пригласил к столу.
Вера что-то ответила.
Бабир вернулся и сказал:
— Не хочет.
— Попроси как следует…
— Да не пойдет она.
— Почему?
— Всегда видно, когда ломается, а когда вправду не хочет.
Александр напился. Друзья отвезли его домой на такси.
Из головы не выходила тонкая молодая девушка, одинокая и гордая и трогательная, как кошка, которую хочется погладить. Он обнимал ее в своем пьяном воображении, а она покорно лежала в его руках. Была желанная, тихая и абсолютно его.
Утром Александр встал под контрастный душ, смыл остатки хмеля и отправился к Театру киноактера. Там он оставил вчера свою машину.
Машина стояла на месте, как большой сугроб. Снег шел всю ночь. Атмосферное давление. Отсюда и тревожащие сны.
Александр поднялся в буфет, чтобы выпить кофе. И снова увидел Веру. Не удивился. Он ее подсознательно искал и нашел.
Александр подошел и сказал:
— Здравствуйте…
— Здравствуйте, — ответила Вера. — Разве мы знакомы?
Александр всю ночь держал ее в объятиях. Они были не просто знакомы. Они были близки.
— Можно сесть рядом с вами? — спросил Александр.
— Я должна идти на сцену, — сказала Вера. — У нас репетиция.
Она поднялась и ушла.
Александр выпил кофе. Посидел и пошел в зал.
Стал смотреть, как Вера репетирует.
Есть актеры — лицедеи. Они делают любые лица и характеры. Перевоплощаются. А Вера Лошкарева играла себя как таковую. Цельная, чистая, ясная личность.
Личность сыграть невозможно. Личность — как аромат от цветка. Либо есть, либо нет.
«Я ее сниму», — подумал Александр.
Вера видела со сцены, что Александр сидит в середине зала и смотрит. Ей это было приятно, и даже очень. Не просто играть, а играть кому-то неравнодушному.
Вера заметила, что парень молодой, моложе ее лет на десять, если не больше. Вере в ту пору было тридцать пять, она была в эпицентре молодости. А Саша существовал в начале молодости. Но так или иначе — оба были молоды, полны надежд и дерзких планов.
Репетировали «Три сестры». Вера играла старшую — Ольгу. Серые волосы вверх, серое длинное платье — вся серая в отсутствии любви.
Ирину — младшую сестру — любит Тузенбах. Машу любит Вершинин. А Ольгу не любит никто. Она и не ждет. И не ропщет.
«Милая моя, — думал Александр. — Подожди немного, я стану режиссером, я буду снимать тебя…»
Вера ничего не требовала. Она не умела требовать, и поэтому ей хотелось дать ВСЕ.
Настало лето.
Александр стал бывать у Веры в ее загородной резиденции. Они затевали маленький пикник: картошка, сардельки, водка. В заключение — гитара. Александр научился играть у дворовых. Он аккомпанировал — довольно мастерски, — а Вера пела, как настоящая певица. У нее был красивый, от природы поставленный голос. Когда душа не выдерживала, Александр вторил ей вторым голосом.
Потом шли в дом и продолжали петь в доме. Не могли остановиться. Под окно подтягивались прохожие. Стояли и слушали: бабка с ребенком, тетка с авоськой, парень c девушкой. Зрителей становилось все больше.
Вера пела, вдохновленная вниманием. Актриса… А актрисе нужна толпа и поклонение.
Вечером, напившись и напевшись, укладывались спать.
Вера обнимала своего пацаненка, как сына, которому нужна защита, и как мужа, который защитит. И как любовника с шелковым телом, легким дыханием и мужской силой.
Вера любила на него смотреть.
Большая луна в окне, спящий Александр. Он спал в позе бегуна: одна нога вытянута, другая согнута в колене. Куда ты бежишь, мой мальчик милый… У Веры наворачивались слезы. Она знала, что у этой любви нет перспектив. Куда там… Разница в десять лет. И эта разница видна.
Александр в свои двадцать пять выглядел на пятнадцать. А Вера выглядела на свое. Они смотрелись как тетка с племянником. Вера была выше на полголовы и как-то определеннее.
Вера любила слушать Александра и смотреть на него: шея, как столб, глаза, как у ястреба, все видит, все знает, наглый и добрый. Не гнида высокомерная, хоть и генеральский сын.
Руководство Театра киноактера затеяло строительный кооператив.
Александр сказал Вере:
— Я дам тебе денег на половину квартиры. А остальные доставай где хочешь.
Половина суммы — это лучше, чем ничего. Вторую половину Вера одолжила у всех, у кого смогла.
Деньги одалживали туго, но все-таки одалживали. Не может же человек вечно жить в кулисах. Все это понимали.
Кооператив построили в хорошем месте. Близко к центру и близко к базару. Вера получила свою собственную квартиру. Свое жилье. Впервые в жизни, если, конечно, не считать детства и ранней юности.
У нее появился свой чешский диван, который раскладывался на ночь и превращался в просторное ложе. А утром собирался и становился уютным диваном. К нему полагался высокий ящик для белья. В этот ящик помещались подушки, одеяло, и можно было влезть самой.
У кого еще есть такая роскошь и красота? Может, у кого-то есть и получше, отдельная спальня, например, плюс отдельная гостиная и даже кабинет. Но Вере и так хорошо. Счастлив не тот, у кого много. А тот, которому достаточно.
Вере было абсолютно достаточно. Кухня — девять метров, и комната — восемнадцать. Куда же больше…
Александр закончил режиссерские курсы и получил свою первую постановку.
Он пригласил Веру на главную роль, сделал кинопробы.
Вера не смотрелась героиней. Не хватало блеска и самоуверенности. Не хватало красоты и стервозности. И молодости тоже не хватало. Пришлось сдвинуть ее на эпизодическую роль. Но и эпизод — счастье. Вера практически не снималась. Ее обходили вниманием. Ее просто не замечали. Есть она, нет ее — ничего не меняется.
И вдруг такая удача — молодой режиссер, современный сценарий, полноценный эпизод. Да еще и любовь в придачу, и отдельная квартира. А в квартире что ни вечер — праздник. Приходили друзья — в основном это были друзья Александра: архитекторы, начинающие режиссеры, актрисы — подруги режиссеров. Пили и пели. Было весело. Однажды перевернули аквариум. Рыбки трепыхались на полу. Вера помчалась на кухню, принесла кастрюлю с водой и стала подбирать рыбок с пола, опускать в воду.
Александр смотрел на эти действия, и слезы наворачивались на глаза. Вера казалась ему идеалом человека, она умеет сочувствовать всему живому: цветам, бессловесным рыбкам и даже мухам. Она их не убивала. Она их выгоняла.
У Веры завелась мышь, Вера ее подкармливала. Оставляла в блюдечке хлеб, смоченный подсолнечным маслом. В Вере не было ничего хищного, себялюбивого, что так свойственно молодым актрисам. Жила, как живется, как течет вода в речке. Ничего для себя не просила. Дадут — хорошо. Обидят — не сопротивляется, только лицо становится вытянутым, как у козы.
Александр все это замечал и ценил. Их отношения он определял как глубокая дружба с постелью. Ему не хотелось другой постели. Ни с кем и никогда ему не было так полноценно.
И еще он знал: Вера предана ему как мать. Он мог ей всей рассказать — все-все, даже такое, в чем стыдно бывает признаться себе самому. Вера выслушивала и снимала проблему с поверхности, как пенку с молока.
Однажды Марго увидела Веру в спектакле.
— Это пассия Александра, — шепнула Эльвира, по — друга Марго.
— Кто? — не поверила Марго. — Лошкарева?
— Да, да… Представь себе…
Марго пришла домой и спросила сына в упор:
— Ты что, любишь Лошкареву?
— Не люблю, — ответил Александр. — Но очень хорошо отношусь.
— А-а… — протянула Марго.
Она поняла: Александр не собирается строить семью. А с кем он спит, это ее не касается. Должен же молодой мужчина с кем-то спать. Почему и не с Верой…