Глава XXX
Крыса и реставратор
Патрик сидел в номере один. Тонкий честно выложил ему, зачем пришел, предъявил тряпку, и поп-звезда с уважением отнеслась к плану начинающего оперативника Александра Уткина:
– Конечно, надо им мозги вправить, раз подлинник от копии отличить не могут!
Они спустились вниз, прыгнули в Патриков драндулет и покатили.
– Не могу понять этих вандалов, – ворчал Патрик. – В отеле только о них и говорят. И кому понадобилось портить музейные экспонаты вместо того, чтобы просто украсть?
Сашка в очередной раз подумал: правда, кому? И зачем? Когда из музея что-нибудь крадут – понятно, хотят продать и жить в Сочи. А когда портят? Да еще не подлинник, а копию (хотя вандал, может, и не знал, что это копия). Какая, спрашивается, выгода этим вандалам?
У Амбуаза инициатива Тонкого была вознаграждена. У замка стоял грузовик, рабочие грузили испорченные вандалами экспонаты. Значит, полиции они больше не нужны. Поедут на реставрацию. Тут же бегал какой-то мсье в костюме. Он покрикивал на грузчиков. Тонкий с Патриком остановились шагах в десяти.
– Грузят, – непонятно почему вздохнул Петька. – Реставрировать повезут. Видишь этого, в костюме? Реставратор.
Реставратор был не знакомый, не мсье Вибре. К нему подошел один из грузчиков, тащивших кровать.
– Что говорят, можешь перевести? – безразлично спросил Тонкий.
– Сейчас, – пожал плечами Петька. – Этот работяга считает, что кровать погрызла крыса.
– Крыса?
– Да. А реставратор поднял его на смех. «Да, – говорит, – большая крыса с ножом в руках и протокольной мордой. Поймают – увидишь».
Реставратор и остальные грузчики дружно загоготали. А тот, кто подозревал в вандализме крысу, сконфузился и что-то пробормотал.
– Он говорит, что правда видел крысу, – перевел Патрик. – И морда у нее была серая, а ножа в лапах не было. А сейчас реставратор сердится и объясняет грузчику, что в музее нет крыс, потому что это музей, а не амбар какой-нибудь. Что нельзя так безответственно обвинять администрацию в том, что она не следит за санитарным состоянием музея. И вообще, пусть грузчик идет работать и не болтает глупостей.
Понурившись, грузчик ухватил свой угол кровати, и все стали затаскивать экспонат в грузовик.
– Ты считаешь, правда нет следов зубов? – осторожно спросил Тонкий.
– Да ты что! – улыбнулся Патрик. – Это же ре-став-ра-тор! Он эту обивку будет не просто зашивать черными нитками, а собирать, как мозаику, ворсинку к ворсинке. Неужто он крысиные зубы от ножа не отличит?
Сашка кивнул: конечно, отличит. Но все равно странно.
– Подойди к рабочему, а? Уточни, когда он видел крысу и с кем. То есть, может, еще кто-то видел. И у реставратора спроси, правда ли нет следов зубов. А?
Патрик повертел пальцем у виска:
– Зачем?
Тонкий и сам еще толком не понял зачем. Он опустил нос и как в детском саду промямлил:
– Ну пожалуйста…
Патрик пожал плечами и шагнул к грузчикам. С полчаса Тонкий смотрел пантомиму. То есть слова-то он слышал, но не понимал и мог только догадываться, о чем говорят эти трое. Грузчик и реставратор что-то доказывали друг другу, отчаянно жестикулируя. Патрик слушал. На тридцать первой минуте он подозвал Тонкого и объяснил:
– Грузчик видел крысу, и не один – с напарником. Только напарник нынче приболел. Видели, как крыса отрывает кусок от кровати, хотели шугануть, но не успели. Реставратор не хочет слушать. Говорит, нет, и все! – Он помолчал и спросил: – Доволен?
Тонкий приземлился на травку и почесал в затылке:
– Патрик, – изрек он, – А КРОВАТИ-ТО ДВЕ!
Глава XXXI В полиции
– Как две? – рассеянно спросил Патрик, и тут до него дошло.
– В самом деле, – рассуждал он, – вроде не больные и не пьяные, один говорит, была крыса в первый же день, когда вандализм обнаружили, у тебя есть тряпка, крысой отгрызенная; другой говорит, сейчас нет следов зубов…
– Спроси координаты больного напарника, – попросил Тонкий.
Патрик кивнул и шагнул к грузчику. Тот уже понял, чего от него хотят, и калякал цифирьки наслюнявленной спичкой на коробке.
Тонкий пошарил в рюкзаке и достал на свет верного крыса, тряпку и предъявил.
Грузчик закивал и затыкал в Толстого пальцем, мол, он, точно он. Реставратор отобрал тряпку, повертел, потом опустился на колени и начал разглядывать кровать.
Патрик долго пререкался по телефону с полицейским оператором. Оператор не хотел слушать бредни насчет реставраторов и крыс, подлинников и копий. Но едва Патрик упомянул имя русского туриста Александра Уткина, как мигом к Амбуазу был выслан наряд полиции. Слава, она и во Франции слава.
Дальше все было как в кино. Приехали полицейские, оцепили замок, выгнали всех лишних. Патрику было поручено вызванивать больного грузчика, который тоже видел Толстого на месте преступления.
Кровать погрузили в реставрационный грузовичок, людей в полицейскую легковушку, и весь кортеж двинулся в участок.
Французские полицейские участки – не то что наши районные отделения. И полы там чище, и стены покрашены не так давно, и даже хулиганы в обезьяннике ругаются исключительно по-французски. Если не понимаешь слов, то еще неизвестно, ругаются они или, может, читают монологи из классических пьес Мольера.
Но французские стражи порядка такие же чокнутые, как и наши. Один сразу выскочил навстречу, как только они вошли, схватил вновь прибывших в охапку и поволок к себе в кабинет.
Патрик, реставратор и грузчики (за вторым заехали по дороге, у него было перевязано горло, и он смешно сипел) наперебой что-то доказывали усатому полицейскому. Тонкий ждал, пока ему дадут слово.
Усатый сперва слушал, потом начал перебивать и задавать вопросы. На пятой минуте все выговорились и вспомнили о Тонком. Усатый стал задавать глупые вопросы. Патрик переводил: «Как тебя зовут?», «Сколько тебе лет?», «Что ты делал в ту ночь у замка Амбуаз?» Было жутко стыдно перед Патриком, но пришлось рассказывать о призраке, который вовсе даже и не призрак (Петька ржал, но переводил).
Потом Усатый стал кому-то звонить. На столе у него стояло два телефона, и он, держа две трубки, говорил одновременно с разными людьми. С одним закончил раньше и сразу стал набирать на освободившемся аппарате третий номер. Отговорившись, бросил обе трубки и выжидающе сложил руки на груди.
Ждал он недолго. В кабинет скоро вошел Леонардо, а еще мсье Перен в сопровождении двух полицейских. Усатый тут же прогнал всех, кроме дедушки и мсье Перена, и велел ждать в коридоре.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Тонкий Патрика, устраиваясь на подоконнике.
– А ты правда видел деда в ту ночь у замка?
Тонкий кивнул.
– Ну тогда… – Патрик почесал в затылке. – Есть у меня версия.
Глава XXXII Версия Патрика
Двойнику Леонардо прекрасно работалось в Амбуазе, пока он случайно не засек мсье Перена за кражей королевской печати. Как уж оно получилось, можно будет узнать у него самого. Но уже сейчас Патрик мог объяснить, почему его дед сразу не пошел в полицию. Тут все дело в том, кто такой мсье Перен и какое место он занимает в Амбуазе. Патрик утверждал, что главное.
Экскурсии по замку, балы, прокат маскарадных костюмов и желтых колготок пажа – все это приносит Амбуазу деньги, без которых он бы просто развалился от старости. Разрушилась же стена в Шато-де-Сомер. А в Амбуазе все отлично: твои родители заплатили за поездку, турфирма перекинула часть их денег на счет музея, потом приходит Гидра и говорит: «Вот тебе, Саня, колготки, носи, нет, более дурацких не нашлось». Заметим, что замков на Луаре, как грязи, и во всех есть развлечения для туристов. Но фирма привыкла платить Амбуазу, потому что здесь приятный и бойкий менеджер по туризму. А зовут его – правильно, мсье Перен.
Все в музее, от директора до уборщицы, надышаться не могут на такого ценного сотрудника. Директор, кстати, наведывается в Амбуаз только по большим историческим праздникам. Он почетный академик, заседает на научных конференциях и в дела Перена не лезет, лишь бы тот деньги доставал.
Короче, когда дедушка узнал, что Перен – вор, он испугался. Было жаль терять необременительную работу двойника Леонардо, а главное – по-настоящему страшно заводить себе такого могущественного врага. Дедушка считал, что мсье Перен вывернется из любой опасной ситуации, а его сотрет в порошок.
Продолжение истории с украденной печатью подтвердило худшие дедушкины опасения. Перен не только вышел сухим из воды, но и свалил свою вину на реставратора. Убедившись, что полиция бессильна против жулика, дедушка стал вредить ему исподтишка.
Судя по всему, старик сумел сорвать Перену какое-то дельце (а то бы за что его выгнали с работы?). Тут уже пошло на принцип. Уволенный Леонардо днем и ночью бродил по замку, дожидаясь случая, который помог бы разоблачить вора. И дождался: в Амбуаз привезли заказанные Переном копии музейной кровати и столика. Дедушка понял, что готовится подмена.
Ночь, когда Тонкий с Ленкой удирали от призрака Леонардо, выдалась нелегкой и для вора, и для его разоблачителя. Перен, конечно, здорово наломался, вытаскивая из залов настоящую королевскую мебель и заменяя ее копиями. Потом ему пришлось долбить каменную стену, чтобы подбросить украденную раньше печать реставратору и окончательно засадить его за решетку. А дедушка тем временем кромсал ножом поддельную кровать и ломал копию столика.
Наутро, не называя себя, он стал звонить в газеты и выкладывать сенсационную новость: вандализм в Амбуазе! Пострадали ценнейшие экспонаты!
В замок понаехали репортеры, и мсье Перен не смог замять происшествие. По расчетам дедушки, ему ничего не оставалось, как отправить испорченные экспонаты на реставрацию. Тамошние специалисты легко распознали бы подмену. В финале вор должен был получить по заслугам, а дедушка на белом коне вернуться к любимой работе двойника гения.
Увы, преступник переиграл дедулю. Когда репортеры уехали, отсняв испорченные копии, мсье Перен взял нож… и подготовил к реставрации подлинные кровать и столик.
Да, у наших поп-звезд хватает ума не только на то, чтобы шептать в микрофон песенки с рифмами «она – влюблена». Тонкий слушал, то и дело кивая: многие догадки он сам когда-то подсказал Патрику, другие одновременно пришли в голову обоим. Словом, ничего потрясающе нового Тонкий из этой версии не узнал, разве что понял, в чем секрет неуязвимости Перена: уважают его в Амбуазе, вот что. А Перен пользуется людским уважением, чтобы воровать.
Но закончил Патрик совершенно неожиданно:
– Ну, теперь деда замучают!
– За что? – не сообразил Тонкий.
– А как он докажет, что резал НЕ ТУ кровать?
До Сашки дошло: у Перена было полно времени, чтобы уничтожить поддельные кровать и столик. Наверняка он так и сделал. А дедушка не станет скрывать, что испортил подделки. Он уверен в своей правоте. Спросят его полицаи: «Резал?» – он ответит: «Резал». И все, суши, дедуля, сухари, потому что полиция знает одно: изрезана подлинная королевская кровать. А то, что старик резал копию, ничем не подтверждается. Двух кроватей ОДНОВРЕМЕННО не видел никто, кроме преступника. Имеется единственное доказательство того, что копия вообще была: кусок ткани, отгрызенный крысой. Наверное, этого мало.
Из комнаты высунулся полицейский и что-то коротко сказал Патрику. Тот сразу посерел, осунулся и молча побрел к выходу.
– Арестовали деда? – догнал его Тонкий.
– Пока только задержали по подозрению в вандализме. Должны скоро выпустить под залог или так – я их законы плохо знаю, – вздохнул Патрик. – Черт, ну зачем он влез в эту историю! Мы тут никто, эмигранты, а Перен – царь и бог. Он опять выскочит, а дедулю посадят.
– Не выскочит. Полиция же знает, что Перен долбился в квартиру к реставратору, свой отпечаток оставил, – напомнил Тонкий.
– Во-первых, это два разных дела, – уныло сказал Патрик. – За кражу печати могут посадить Перена, а за вандализм – дедушку. Во-вторых, полиция знает, что Перен пробил дыру к реставратору, и точка. То, что он подбросил печать, не доказано. Хороший адвокат его отмажет.
– А куда Перен мог деть кровать и столик? – вслух подумал Тонкий. – Может, сжег по щепкам? Скажем, в музейном камине.
– А пружины съел, – мрачным голосом пошутил Патрик.
– Там не пружины, там набивка из конского волоса… Да, в камине волос не сожжешь – весь замок провоняет.
Весна цвела в долине Луары – солнечная, зеленая, с запахом талых вод и молодых листиков. Тонкий и Патрик остановились на ступеньках полицейского участка.
– Куда тебя везти, к Жозефе на растерзание? – спросила поп-звезда, отключая брелоком сигналку на своей машине. Тонкий медлил.
– Слышь, Патрик, а где тут у вас мусор сваливают?
Глава XXXIII Речная прогулка на свалку
Как Тонкий объяснялся с Жозефой за свой утренний побег, как Патрик отпрашивал его на остаток дня – это заслуживает отдельной книжки, только не для школьников, а скорее для студентов Академии Волшебства или на худой конец – Гипноза. Основные переговоры вел Патрик на французском. Тонкий ничего не понял, а Жозе-фу через какой-то час и побег простила, и отпустила его с Патриком на все четыре стороны. Только велела пообедать где-нибудь по дороге. Тонкий, конечно, обещал.
– Нам далеко? – спросил он, когда они уже мчались в Патриковой тачке.
Патрик пожал плечами:
– На машине – до вечера добираться будем. На барже – час. Ты что предпочитаешь?
Конечно, Тонкий предпочел баржу. Тогда Патрик сперва рассказал ему, как двести лет назад во Франции был террор – людей набивали в баржи и топили в Луаре. Потом добавил, что они, конечно, возьмут напрокат баржу поменьше, не такую, в какой можно утопить сто человек сразу, а аккурат чтобы хватило на двоих. На Луаре разрешено кататься в маленьких плавсредствах без документов, поэтому баржи в прокате выдаются без капитана, экипажа… В общем, сами будем рулить.
Тонкий ждал, когда Патрик спросит: «А ты умеешь?» – но Патрик не спросил. «Значит, сам умеет», – успокоился он, так и не поняв, к чему была вся Патрикова тирада.
Патрик умел. Баржа рыскала по реке, как спасательный катер, отыскивающий утопленника. Патрик остервенело крутил штурвал, Толстый и Тонкий сидели на носу, спиной к нему, предпочитая смотреть на воду. Вода была как вода: черная, серебрящаяся на солнце, с проплывающими берегами и редкими попутчицами – другими баржами. Тонкий свесил ноги. Баржа была махонькая, с две надувные лодки. Он подумал, что те, кто разрешил ездить на таких плавсредствах без прав (или что там требуется), люди вообще-то умные, просто с Патриком не знакомы.
Первые пятнадцать минут капитан спокойно петлял, никого не задевая и не роняя за борт пассажиров. На шестнадцатой они настигли такую же баржу с угрюмым капитаном в рваных джинсах, улыбчивым пассажиром в целых джинсах и огромным брезентовым тюком, занимающим все место на борту. На семнадцатой минуте баржи поравнялись, на восемнадцатой деликатно поцеловались носами. Тонкому, который сидел на носу, свесив ноги, этого оказалось достаточно. Носы, как пассатижи, захватили ногу и стали аккуратно ее перетирать.
– Поворачивай! – взвыл Тонкий, но Петька с перепугу крутил штурвал не туда, еще больнее сдавливая бедную ногу. Капитан в джинсах забирал в сторону, Патрик догонял. Тонкий ухватился за нос чужой баржи, оттолкнулся свободной ногой и упал в ножки капитану, жалкий, но свободный.
– Мерси, же ве бьен, – сказал он, не дожидаясь, когда спросят, и стал разглядывать свою ногу.
На коленке сверкала огромная ссадина. Капитан в рваных джинсах покачал головой и крикнул что-то пассажиру. Пассажир извлек на свет аптечку и стал копаться в поисках то ли йода, то ли пластыря. Подскочил верный крыс, обнюхал рану и тут же испарился. Патрик рассеянно крутил штурвал, боясь подплывать ближе чем на метр, и пялился на Тонкого:
– Жив?
– Местами, – подтвердил Тонкий.
Пассажир нашел в аптечке бинт, но его опередили. Подскочил верный крыс с тряпкой в зубах: мол, на, перевяжись. Тонкий сглотнул слезу умиления, но все-таки выбрал бинт.
До свалки доехали не за час, как рассчитывал Патрик, а за добрых три. Начало смеркаться. Джинсовые перекинули Сашку обратно к Патрику и сразу приотстали, должно быть, решив держаться подальше. Патрик причаливал, Толстый носился по барже с отвергнутой тряпкой в зубах.
– Видал? – похвастался Тонкий. – Перевязаться мне принес!
Тряпка была та самая, которую Толстый оторвал от музейной кровати. Хотя в рюкзаке – его нынешнем гнезде – хватало носовых платков, верный крыс предпочел королевские лилии. У него свои взгляды на перевязку и медицину вообще.
Свалка была под стать местным замкам: многообразная и огромная. Идеальное хранилище для улик – всю жизнь будешь копаться и не найдешь. Тонкий как сошел с баржи, так и затосковал.
Темнело на глазах. Минуту назад он мог со своего места разглядеть ручку вон того ржавого холодильника, а теперь еле различает белеющую в темноте дверцу.
– И че? – вслух спросил Тонкий, то ли Патрика, то ли сам себя.
Поп-звезда пожала плечами:
– Ты спрашивал, где свалка? Я довез. Думай, сыщик.
Сыщик опустился на корточки. А чего тут думать! Тут днем с ищейкой-то не найдешь, а ночью, одним… Так, минуточку! Ищейка в наличие. Небольшая, правда, и нетренированная, но…
– Толстый, – позвал он, – где твоя тряпка?
Верный крыс прыгнул на колени, держа тряпку в зубах.
Полгода назад, когда Толстый был еще мелкий и несознательный, Сашкин дедушка развивал у него чутье: покажет зверю кусок сыра, но не даст, а спрячет и велит искать. Толстый дулся, но сыр отыскивал. Теперь верный крыс уже большой и умный, если хочет сыру, идет к холодильнику. Но попытка не пытка.
Тонкий ткнул тряпку в крысиный нос (пускай понюхает) и, подражая дедушке, скомандовал: