Теперь, когда все было решено, усталость взяла меня в оборот.
— Хорошо. Только сначала напишу письма. Моя мать даже не знает, что я здесь, в Канаде.
— Лучше телеграфируй.
— А ты сможешь связаться с Гус-Бей?
— Давай позывные.
— V06AZ.
— Что?! Да ведь этот парень обеспечивал связью экспедицию Брифа.
Я кивнул и, чтобы избежать дальнейших расспросов, сказал:
— Ну так как?
— Ладно, только на это уйдет время. Где он работает?
— В министерстве транспорта.
— Радио Гус-Бей? Ну, с этими-то я свяжусь, тут и говорить нечего. Напиши, что передать.
Я взял карандаш и нацарапал следующее: «Компания отказала. Еду на север Лабрадора искать Львиное озеро. Известите Фарроу и попросите его по прибытии в Англию позвонить моему начальству и миссис Фергюсон, 119, Лэндсдаун, Гров-роуд, Лондон. Пусть спросит ее, называл ли мой отец точные координаты озера. Ответ шлите Перкинсу, радисту поселка на 134-й миле. Спасибо за помощь».
Перкинс прочел сообщение, но вопреки моим страхам воздержался от расспросов, ограничившись лишь удивленным взглядом.
— Пусть этот текст останется между нами,— попросил я.
— Хорошо...— искоса взглянув на меня, проговорил он.— Но не придись ты мне по душе...
Я понял, что он обо всем догадался. Не мог не догадаться, учитывая, что Ларош прислал радиограмму на мое имя.
— Я попрошу шофера отвезти тебя в барак,— сказал Перкинс.— Я сообщу, сумел ли наладить связь. Я сменяюсь в полночь.
Он вывел меня на улицу, усадил в какой-то грузовик и объяснил шоферу, куда ехать.
— В половине второго ночи заскочишь за ним,— добавил Перкинс.— Этот парень должен сесть на поезд с бетоном. Если я не стану будить тебя, когда вернусь с дежурства, значит, с радиограммой порядок. А Ларошу сообщу, чтобы искал тебя на 263-й миле, хорошо?
Мы выехали на проселочную дорогу с глубокими колеями, замерзшими и твердыми, как бетонные надолбы. Вскоре машина остановилась перед каким-то домом, и шофер сказал:
— Вот барак, парень. В половине второго будь готов.
Я вошел в барак. Голая лампочка освещала коридорчик с туалетом и ванной в конце, доски пола были покрыты черным стекловидным песком, который скрежетал под ногами, в углу ревел керогаз, источавший жар. Я открыл дверь одной из комнат, она была свободна.
Я прилег на кровать и задремал, но тут же проснулся, почувствовав, как кто-то трясет меня за плечо.
— Что, пора? — спросил я, вспомнив о поезде. Свет в комнате горел, и я заметил, что стрелки будильника не доползли и до полуночи. Тогда я перевел взгляд на человека, разбудившего меня, и рывком сел на кровати.
— Вы?! — Сна как не бывало, я чувствовал только панический ужас.— Как вы сюда попали?
— Самолетом.— Ларош отпустил мое плечо.- Боялся с вами разминуться.— Он расстегнул «молнию» своей парки и уселся в ногах кровати, разматывая шерстяной шарф.— Ну и жарища тут... Извините, что разбудил, вы, должно быть, здорово умаялись.
Я помолчал, не доверяя своему голосу. Я боялся этого человека. Даже сейчас не могу объяснить, что это был за страх.
Ларош снял шарф и стал вытирать им лицо. Он выглядел отчаянно уставшим, под глазами залегли черные тени.
— Вы сказали Лэндсу, что я здесь? — спросил я. Голос мой звучал сухо и хрипло.
— Нет.— Он достал из кармана сигареты и протянул мне.— Сначала хотел поговорить с вами. Зачем вы сели в самолет и примчались сюда? Вы не поверили тому, что я рассказал? Почему?
— Дело не в том, поверил ли я.
Ларош кивнул.
— Да, видимо, так. Судьба,— пробормотал он, помотав головой.— До сих пор в голове не укладывается. Сын старика, сидящий за приемником, ждущий, когда же это наконец произойдет...
— Это вы о моем отце?
Он, казалось, и не слышал меня.
— Кошмар, дурной сон... Вы небось думаете, что я их убил, да? — Ларош нервно засмеялся.— Думаете так, да? Из-за того, что моя фамилия Ларош?
В его голосе звучали нотки горечи.
— Не надо этих удивленных взглядов,— продолжал он.— Едва прочтя отчет Леддера, я понял, что на уме у вашего отца. Поверьте, я не повинен в их гибели. Это правда. Я тут ни при чем.
— Я не думал вас обвинять.
— Вот как? Тогда почему вы здесь? Почему вы говорите Паоле, будто я лжец? Зачем утверждаете, что ее отец жив? Бог мой! Добро бы только это. Вы еще выдаете себя за инженера и едете на трассу. Думаете, я не знаю, что вы замышляете? Лучше бы вы сказали Макговерну правду. Мы вполне могли бы втроем обсудить все это, сочти вы за лучшее объяснить причину своего приезда.
— Но я это сделал,— сказал я.— Я приехал потому, что мой отец принял радиограмму от Брифа.
— Нет, причина не в том,— сердито махнув рукой, перебил меня Ларош.
— Но если они еще живы...
— Они мертвы.
— Откуда тогда радиограмма? Этот вопрос, казалось, не интересовал Лароша.
— Зачем вы солгали Макговерну?
— Никому я не лгал! — воскликнул я.
— Нет, лгали! Вы сказали ему, что не знаете имени спутника вашего деда.
— Но это правда. До встречи с Леддером я ни разу в жизни не слыхал об экспедиции Фергюсона.
— Не слыхали?! — Он уставился на меня так, будто я заявил, что Земля плоская.— Но это же абсурд. Вы признаете, что Лабрадор не вылезал из головы вашего отца. Не может быть, чтобы вы не знали причин этого интереса. А потом, когда вы узнали о радиограмме, вам стало понятно, почему он ее выдумал.
— Он ничего не выдумывал. Он ее принял. И радиограмма была от Брифа. Мне плевать, что скажете вы или кто-либо другой...
— Это невозможно. Передатчик затонул вместе с самолетом.
Я покрылся холодным потом: Ларош сказал, что радиограммы быть не могло из-за потери передатчика. Но не потому, что Брифа не было в живых!
— А как насчет Брифа? — спросил я.
— Он не мог послать радиограмму,— повторил Ларош. На этот раз тихо, словно убеждая самого себя. Он был так утомлен, что даже не понял значения моего вопроса.
— Не верю,— пробормотал он.— Не могли вы не знать о вашем деде и о том, что с ним случилось.
— Выходит, мог. Но какое это имеет значение теперь?
— Какое значение? — Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами.— Но... Это невероятно. Таких совпадений не бывает. Почему вас держали в неведении?
— Вероятно, из-за матери. Она боялась Лабрадора, не хотела, чтобы я знал...
— Но та, вторая женщина! — перебил он меня.— Был же дневник... Когда умерла ваша бабка?
— Лет тринадцать назад.
— Вы уже были достаточно взрослым парнем. Неужели она не рассказывала вам про деда? Такая решительная женщина, да еще с сердцем, переполненным ненавистью... Почему же она молчала?
— Один раз, когда я был совсем маленьким, она пришла ко мне в комнату и стала что-то говорить. Но ее застала мать, и с тех пор мы больше никогда не гостили у бабки.
— Значит, об экспедиции вы не знаете... — устало проговорил Ларош. Кажется, он наконец поверил мне.
— Почему это так важно для вас? — спросил я, но его мысли опять успели переключиться на другое.
— И все же вы знали, что дело в Львином озере,— проговорил он.— Откуда? А, теперь ясно: запись в журнале и карта! И отчет Леддера. Боже мой, значит, это все правда...— Его плечи опустились, весь он как-то сник, стал меньше. Его руки дрожали, когда он вновь принялся вытирать шарфом лицо.
— Что правда? — спросил я.
— Про радиограмму.— Видимо, он ответил, не подумав, потому что сразу опомнился и сменил тему: — Вот почему вы здесь. Я хотел убедиться... Боже, как болит голова, мне надо поспать...
Я подумал, что он отчаянно ищет предлог, чтобы убежать из комнаты. Но было поздно: я уже успел ухватиться за вырвавшиеся у него слова.
— Значит, это все-таки было Львиное озеро,— сказал я.— Вы говорили, будто бы не заметили...
Увидев, как блеснули его глаза, я прикусил язык.
— Какая вам разница, Львиное или не Львиное? — дрожащим голосом спросил он.— Вы же сами сказали, что не знаете, какие события произошли там в прошлом. Так что вам за разница?
— Разницы никакой,— быстро ответил я, покрываясь мурашками.— Только если вам все же было известно, откуда передавал Бриф...
— Он не передавал! Никто никогда ничего оттуда не передавал...
— Но как тогда отец ухитрился принять?..
— Я вам повторяю: ничего не было! — заорал он, смертельно побледнев.— Ваш отец все выдумал. Он помешался на Лабрадоре. Бриф не имел радиопередатчика, а что до Бэйрда... Билл Бэйрд умер, я в этом уверен.
— А Бриф? — шепнул я.— Умер ли Бриф?
В глазах Лароша мелькнул страх. Он понял, что проболтался. Теперь я понял: Бриф был жив, когда Ларош бросил его. Пилот молчал, он не мог заставить себя повторить ложь, которую преподнес в кабинете Лэндса. Я смотрел на него с чувством огромного облегчения, которое не в силах был скрыть.
— Какого черта вы так на меня уставились? — вдруг завопил он, но тут же взял себя в руки.— Проклятый шрам, из-за него все на меня пялятся...
Он деланно засмеялся и потянулся к свой парке.
Я даже не осмеливался спросить, почему он не выдал меня Лэндсу. И почему так всполошился из-за экспедиции Фергюсона. Мне хотелось лишь одного — поскорее избавиться от его присутствия.
— Я должен поспать,— бормотал он, надевая парку.— Поспать. Что вы собираетесь делать теперь? Уезжайте домой, все равно вам никто не поверит.
Я промолчал, и тогда Ларош вернулся от двери. Вновь приблизившись к кровати, он сказал:
— Вы пойдете дальше, так? Пойдете в леса? Попытаетесь их найти?
Я и сам еще не знал, как поступлю, и потому боялся загадывать на будущее дальше того дня, когда попаду на 263-ю милю и увижусь с Дарси.
— Вам туда не пройти,— сказал Ларош.— Никогда. Там ничего нет, только торфяники, кедры, слепни и вода. Озера, озера, озера... Забудьте и думать об этом. Вас ждет смерть.
Послышался топот ног по голым доскам, и в комнату вошел Перкинс.
— Извините,— в нерешительности пробормотал он. Я думал, ты спишь. Если вам надо поговорить наедине...
— Нет, мы уже наговорились, — быстро сказал я. С его приходом мне заметно полегчало.
— Я должен подумать,— подал голос Ларош. — Увидимся утром, когда я высплюсь. Поезд отойдет не раньше восьми часов. Тогда поговорим еще раз.
Он повернулся и медленно, словно лунатик, вышел из комнаты.
— Это был Ларош? — спросил Перкинс.
— Да, — меня била дрожь.
— Так я и думал. Кстати, твое послание ушло в Гус-Бей.
— Спасибо. Извини за хлопоты.
— Пустяки. Ты можешь поспать еще полтора часа. Ларош не должен знать, куда ты отправляешься, я правильно понимаю?
— Да, не должен.
Мгновение спустя Перкинс уже мирно похрапывал, но мне было не до сна. Ларош вел себя чертовски странно. И эта его постоянная напряженность. Здесь что-то крылось, что-то недоступное моему пониманию. «Вы небось думаете, что я их убил». Каким тоном он это произнес! И почему его так волновала экспедиция Фергюсона?
Когда за мной пришел шофер грузовика, Перкинс даже не пошевелился. На улице стоял колючий мороз, звезды растаяли, погасли огни в спящем лагере. Мы поехали назад той же дорогой, миновали аэродром и, трясясь на мерзлых ухабах, подъехали к насыпи, на которой стоял черный в темноте поезд. Водитель высадил меня прямо возле служебного вагона — старого железного сооружения с торчащей над крышей трубой. Как только грузовик отъехал, над моей головой вспыхнул фонарь,
— Кто там? — спросил чей-то голос из тьмы. Я назвался.
— Добрый вечер, я Анри Гаспар.— Кондуктор пожал мне руку. На нем была высокая фуражка с золотой кокардой, казавшаяся нелепой в этой дикой стране.— Вы едва не опоздали, друг мой, мы уже отправляемся. Что ж, входите, будьте как дома.
С этими словами он ввел меня в вагон и куда-то ушел. Внутри было идеально чисто и на удивление уютно. В маленьком купе размещались две двухъярусные койки, а дальше — салон с кожаными сиденьями, столом и дровяной печью, не уступавшей габаритами кухонной. Венчали убранство вагона стены из красного дерева и свисавшая с потолка керосиновая лампа.
Я устало сел. Послышались крики, залился трелью свисток, тоскливо зашелся гудок локомотива, и мы тронулись. Нас тут же поглотил кедровый лес. Стук колес на стыках, холод, чернота ночи. Керосиновая лампа на потолке заплясала. Анри вошел в вагон и принялся заваривать кофе.
Мы выпили по чашке, покурили вместе, и я залез на верхнюю полку. На этот раз я уснул как убитый и проспал довольно долго. Разбудил меня лязг сцепок, я выглянул в запотевшее окно и увидел лишь серые ели, усыпанные снегом.
Мимо проплыла табличка с цифрами 235, и поезд остановился.
— Путешествие окончено,— объявил вошедший Анри.— Пошли, передам вас в руки моему приятелю Жоржу.
Выбравшись из вагона, я увидел, что на этом участке железная дорога шла двумя параллельными колеями. Чуть позади нас на приколе стояла вереница старых пассажирских вагонов, из железных труб над крышами вился дымок.
— Жилые вагоны,— пояснил Анри, когда мы устало потащились по снегу, слой которого уже успел достичь двух дюймов.— Тут позавтракаете. И получите поскорее обмундирование, не то помрете в своих ботиночках. В этом году первый снег выпал раньше обычного.
Мы вскарабкались в четвертый вагон. Во всю его длину тянулся голый стол со скамьями по краям, из дальнего конца шел кофейный дух, слышалось шипение масла на сковородке.
— Жорж! — позвал Анри.
Появился здоровяк в грязном белом переднике. Анри пожал ему руку, представил меня и ушел.
— Завтрак через четверть часа,— объявил Жорж, исчезая за дверью камбуза.
Чуть погодя начали сходиться рабочие. Полуодетые, с красными после сна глазами, они занимали скамьи и сидели в угрюмом молчании. Парнишка вывалил на стол кучу еды — отбивные, ветчину, яйца, огромные буханки хлеба, жестянки с кукурузными хлопьями. Завтрак исчез со стола в мгновение ока, убежали и рабочие, оставив после себя стол, заваленный объедками.
Я сидел и приканчивал свой кофе. Снегопад за окном превратился в сплошную белую стену — большие белые снежинки кружились, словно в танце.
Пришел Жорж, и я спросил его, как добраться до Железной Головы.
— Туда никто не собирается ехать? Он пожал плечами.
— Нет, здешние ребята кладут балласт. Поднимают рельсы и подводят основание. Разве что кто-нибудь проскочит на мотодрезине. Вам нужна одежда? Сейчас слишком холодно для езды на этих машинах.
— А здесь можно достать что-нибудь? Я собирался в спешке...
— Помогу,— сказал он.— Ребята, которые уезжают, всегда оставляют целые тюки. Но это вещи ношеные.
Через несколько минут он притащил грязный узел.
— Выбирайте что угодно. Здесь парка и неплохие ботинки.
Парка представляла собой подбитый войлоком непромокаемый пиджак, почерневший от смазки и грязи. Капюшон был оторван. Нашлась и старая ушанка с козырьком, и перчатки с обтрепанными пальцами, и непромокаемые штаны, которые стояли стоймя из-за пропитавшего их мазута. Штаны были малы, а парка велика, ботинки оказались впору.
Бетонщики стали собираться на работу, и я вышел из вагона вместе с ними. В качества транспорта им служили маленькие вагонетки, сцепленные в тройки.
— Вы едете к Железной Голове? — спросил я начальника.
— Нет, — ответил он и принялся заводить свою мотодрезину.
Была половина девятого. Я решил, что пойду пешком, если до двух часов не будет попутного транспорта. Десять миль. Четыре часа. У Железной Головы я буду в сумерках, тогда меня никто не увидит и я смогу отправиться дальше на север.
Было уже почти два часа, когда под окнами зазвучали голоса и дверь с грохотом распахнулась. В вагон ввалились двое мужчин, с порога они принялись звать Жоржа и требовать кофе с пирожками.
— Лэндс приезжал? — спросил один из них.
— Нет, мистер Стил,— отвечал Жорж. — Я не видел его уже две недели.
Стил стянул отороченные мехом перчатки и швырнул их на стол. Я взялся за свою ушанку, намереваясь улизнуть, прежде чем появится Лэндс, но второй из вошедших загородил собою дверь.
— Ты кто такой? — резко спросил он.
— Инженер, ответил я. — Новенький.
— То-то я тебя раньше не видел. С базы?
— Да. — Я вконец растерялся. Если уйти прямо сейчас, он заподозрит неладное.
— Остаетесь или едете дальше по трассе? — спросил Стил.
—Еду.
— Можем подбросить до Железной Головы. Вам туда?
— Нет, на 263-ю милю.
К сумасшедшему Дарси? Вы случайно не Фергюсон?
— Да. — Я напрягся.
— Кто-то спрашивал вас, когда мы уезжали из Железной Головы.
— Не Ларош ли?
— Да, кажется, он. Пилот разбившегося самолета. Вы с ним знакомы?
Я кивнул. Теперь Ларош стоял на моем пути к 263-й миле.
— Чего он хотел?
— Не знаю, просто спрашивал, не видал ли кто вас.
Послышался шум мотодрезины, и Стил выглянул в окно.
— Билл приехал,— сообщил он.
Я почувствовал себя как в капкане. Дрезина остановилась возле нашего вагона, ее мотор тихо стрекотал. Я услышал топот сапог по решетчатым подножкам и едва успел отвернуться, когда дверь открылась и вошел Билл Лэндс. Я метнул на него быстрый взгляд. В парке он казался еще больше, а ушанка придавала его лицу по-северному суровое выражение. Я ощутил спиной его взгляд. Вдруг Лэндс спохватился, вспомнив о чем-то, и подошел ко мне.
— Моя дрезина на рельсах. Надо отогнать куда-нибудь. Эй, вы! Вы умеете управлять дрезиной?
Игнорировать его я не мог, но и посмотреть ему в лицо тоже не смел. В то же время Лэндс сам дал мне лазейку, чтобы выбраться из вагона. И все-таки я колебался: дверь была довольно далеко, а голос мог выдать меня.
— Я спрашиваю, умеете ли вы править дрезиной? — нетерпеливо повторил он.
— Конечно,— ответил я и двинулся к двери.
Возможно, слишком быстро. Или меня выдал голос?