Возможно, слишком быстро. Или меня выдал голос?
— Кто этот парень? — услышал я вопрос Лэндса. Он не стал дожидаться ответа. Он уже шагал за мной, крича:
— Эй, минутку!
Я уже почти добрался до двери и мог попытаться улизнуть, но тогда мне как-то пришло в голову, что можно воспользоваться дрезиной, хотя сознавал бессмысленность такой попытки. Поэтому я повернулся.
— Фергюсон! — Лэндс стал как вкопанный, в его глазах мелькнуло изумление.— Какого черта...
Его огромные ладони сжались в кулаки, скулы напряглись. Поняв, что сейчас он ударит меня, я быстро сказал:
— Бриф жив. — Лэндс замер.
— Жив?
— По крайней мере, был жив, когда Ларош бросил его. Теперь я в этом убежден.
— Почему? — с угрожающим спокойствием в голосе спросил он.
— Из-за Лароша. Вчера он приходил ко мне и косвенно признал...
— Куда приходил?
— В барак на 134-й миле.
— Ложь! Берт в Сет-Иле.
— Ничуть не бывало. Сейчас он здесь. Спросите вот у них. — Я кивнул в сторону двух инженеров. Лэндс, казалось, был потрясен.
— Он гнался за вами?
— Да. Он боится и... по какой-то причине никак не может забыть об экспедиции Фергюсона. Они разбились на Львином озере, а потом там произошло нечто такое, от чего он...— Тут Лэндс сделал шаг вперед, и я умолк.
— Ну, ну, продолжайте, — зловеще проговорил он.— Что же там случилось?
-— Не знаю. Это надо выяснить. Он спросил, считаю ли я его убийцей, а потом заявил, что уверен в смерти Бэйрда. Он не сказал, что...
— Лжец! Проклятый лжец! Сперва вы заявляете, будто бы Ларош бросил живого Брифа. Теперь намекаете на убийство Бэйрда, которое тоже приписываете ему! — вопил он, и я попятился. Теперь я стоял в тамбуре, прямо против меня виднелась дрезина, мотор которой тихо урчал.
Я резко захлопнул дверь, створка ударила Лэндса по лицу. Мгновение спустя я уже был на платформе дрезины. Отпустив тормоза, я включил сцепление и дал полный газ. Лэндс появился на площадке вагона, когда дрезина уже тронулась, но я отчетливо услышал, как он выругался. Дрезина быстро набирала скорость, и Лэндсу уже было не под силу догнать меня бегом, а потом все звуки перекрыли шум мотора и стук колес на стыках. Ветер запел у меня в ушах. Я сбежал от Лэндса и завладел транспортом. Оглянувшись через плечо, я увидел, что Лэндс стоит посреди колеи и отчаянно машет руками, что-то крича. Мне и в голову не пришло, что он пытается предупредить меня об опасности, поэтому я помахал в ответ с юношеской бравадой, врубил полный газ и склонился к рулю, словно вел не дрезину, а мопед.
Справа и слева мимо дрезины проплывала девственная страна. Пальцы мои онемели от холода, ноги замерзли, лицо стыло от ветра. Рельсы почти утопали в гравии, и мне пришлось сбросить скорость. Теперь я понимал, какие трудности ждут меня впереди: Лэндс уже телеграфировал в Железную Голову, и скоро против меня ополчится вся компания. Только миновав штабель телеграфных столбов, я осознал, что здесь еще нет проводной связи и Лэндсу не удастся никого предупредить. Придется ему догонять меня на другой дрезине. Я снова увеличил скорость, и в этот миг послышался треск ружейного выстрела. Втянув голову в плечи, я огляделся. На дороге никого не было. Камень из-под колеса — решил я, но тут раздался еще один выстрел. Теперь я заметил блеск озерной воды, каноэ и нескольких индейцев. Стреляли они совсем не в меня, а в оленя-карибу, и скоро охотников скрыли росшие на повороте ели. Теперь возле колеи валялись шпалы, а чуть дальше я увидел и тех, кто положил их сюда. Возле снятой с рельсов дрезины стояла группа инженеров, и, когда я с ревом пронесся мимо, один из них закричал что-то очень похожее на «берегись!».
Прежде чем до меня дошел смысл предупреждения, я уже миновал второй поворот и услышал сквозь дробный стук камешков отдаленный крик совы. Впереди показалась какая-то огромная масса, и я схватился за тормоз. Прямо на меня лез локомотив, рельсы дрожали. Быстро включив задний ход, я стал пятиться за поворот, где стояла группа инженеров. Я едва успел затормозить, а они уже были рядом и выдвигали подъемник. Локомотив приближался, и меня вместе с дрезиной успели убрать с его пути. Поезд со скоростью пешехода прополз мимо, машинист высунулся в окно:
— Если жить надоело, прыгай в болото, а меня не впутывай! — заорал он, плюнув в снежное месиво у моих ног.
В одном из вагонов ехал Ларош. Наши взгляды встретились, и я заметил, как он вскочил на ноги. Мгновение спустя Ларош был уже на подножке. Я думал, что пилот выпрыгнет, но порожний состав быстро набирал скорость. Ларош в нерешительности потоптался на площадке тамбура и снова исчез в вагоне.
Мою дрезину опять взгромоздили на рельсы, и я поехал вперед, напутствуемый пожеланиями большей осмотрительности. До Железной Головы оставалось две мили, теперь все вокруг бурлило и кипело, то тут, то там работали группы строителей, трещали моторы. Лабрадор вдруг показался мне полным жизни. Колея, лежащая на щебне, была похожа на игрушечную железную дорогу и блестела новенькими рельсами. Никто не обращал на меня внимания, и я ехал вперед, пытаясь угадать, что представляет собой начальник здешнего лагеря и чего ему успел наговорить Ларош.
В вагоне-столовой горел свет. Бросив дрезину, я вошел туда: дым, народу битком, какой-то мужчина в алой рубахе стоял посреди вагона и глядел вдоль длинного стола.
— Кто это? — спросил я одного из рабочих.
— В красной рубахе? Это Дэйв Шелтон, начальник лагеря. Опять распекает наших.
Шелтон повернулся и теперь смотрел прямо на меня. Потом он кивнул своему помощнику, стоявшему рядом, и что-то спросил. Тот замотал головой. Оба двинулись ко мне, проталкиваясь сквозь толпу рабочих. Я быстро шмыгнул за стол, понимая, что попал в западню. Тяжелая рука ухватила меня за плечо.
— Ты здесь работаешь?
— Нет.
— Тогда какого черта ты делаешь в нашей столовой?
— Ем,— простодушно ответил я, и по вагону пробежал смешок. Шелтон еще больше посуровел, и я быстро добавил: — Я инженер...
— Где твоя карточка?
— Какая?
— Удостоверение, подтверждающее, что ты работаешь на трассе. Как тебя звать? Фергюсон, не правда ли?
Я кивнул, понимая, что отрицать это бессмысленно.
— Так я и думал. Пошли, парень, мне велено отправить тебя обратно на базу.— Он мотнул головой, приказывая следовать за ним, и пошел к двери, но на полпути остановился.
— Джо, твоя дрезина еще на колее? — спросил Шелтон одного из рабочих.
— Нет, я ее убрал. Извините, мистер Шелтон...
— Поставь на путь, повезешь этого парня на 224-ю милю.
Рабочий — огромный парень со сломанным носом профессионального боксера — пошел к двери.
— Могу я поговорить с вами наедине? — спросил я Шелтона.— Это очень важно.
— Что такое? — Шелтон остановился.
— У меня была серьезная причина, чтобы приехать сюда. Дело жизни и смерти.
— Серьезнее, чем железная дорога, здесь быть ничего не может. Я кладу рельсы, надвигается зима, и мне некогда болтать со всякими...
В этот миг к Шелтон у подбежал кто-то из рабочих.
— Дэйв, вас срочно просят в радиорубку,— сказал он.
— Черт возьми! Кто там еще?
— 224-я миля. Запрашивают, сколько уложено рельсов.
— Хорошо, иду,— он обернулся ко мне.— Ждите здесь, в столовой. Побудь с ним, Пэт,— велел Шелтон помощнику, потом спрыгнул с подножки и исчез.
— Эй, возьмите-ка! — вдруг услышал я чей-то голос, и в тамбур к моим ногам полетел чемодан. Это был мой собственный чемодан, и я тупо уставился на него, не веря своим глазам. А минуту спустя раздался голос Лэндса:
— Надо связаться с 263-й...— Все остальное потонуло в гвалте и скрежете. Потом кто-то спросил:
— Зачем впутывать в это Дарси?
— Затем, что у него есть транспорт и время,— ответил Лэндс.
Выглянув из вагона, я увидел его. Лэндс шел вдоль состава вместе с каким-то человеком, которого я не мог разглядеть. «Может, это Ларош?» — подумалось мне. Пэт взял меня за руку.
— Ну, что вы стоите? Пошли в вагон.
— Это был Лэндс,— сказал я.
— Да, Лэндс. Вы с ним знакомы?
Я кивнул. Мне казалось, что Лэндс выслушает меня, если я приду к нему по собственной воле.
— Я должен с ним поговорить.
— Он знает, что вы здесь?
— Да, я же приехал на его дрезине.
— Придется подождать и спросить разрешения у Шелтона. Вы из газеты?
— Нет, я приехал из-за разбившегося самолета. Бриф все еще жив.
— Жив? Каким образом? Его искали неделю, а потом пилот сообщил, что все кончено. Я слышал об этом от Дарси два дня назад. Вы с ума сошли!
Интересно, что думает Дарси? Наверное, тоже сочтет меня умалишенным. Но он провел в обществе Лароша целый час, вез его на 290-ю милю...
— Я должен поговорить с Лэндсом,— без всякой надежды сказал я.
Послышался стук буферов, и наш вагон пришел в движение. Я снова взглянул на чемодан. В нем должны были лежать радиожурналы отца, если, конечно, Лэндс или Ларош не вытащили их. Я потянулся к чемодану.
— Эй! — окликнул меня Пэт.
— Это мой,— пояснил я и тут же прыгнул, успев заметить гримасу изумления на его лице. Я ударился о землю правым плечом и боком, у меня перехватило дух. Вскочив на ноги, я увидел, что Пэт высунулся на подножку и орет на меня, но прыгнуть он не решился: поезд уже набрал ход. Мимо прошел локомотив, платформы с рельсами и краном, потом колея опустела. Я повернулся и зашагал на север. На трассе засверкали фонарики, послышались крики, но я уже успел прошагать полмили и знал, что погоня позади. Черная пустота Лабрадора окутала меня. Рельсы кончились, дальше пошла насыпь с уклоном вперед. Лишь сухой шепот ветра в кронах деревьев нарушал теперь тишину. Насыпь кончилась мили через две, идти стало труднее. Несколько раз я сбивался с просеки, а однажды упал, налетев на ковш от экскаватора, наполовину утопленный в землю.
Через пять минут я влез в какое-то болото. Пересечь его ночью было невозможно, поэтому вернулся назад и свернул на просеку, прорезавшую сплошную стену кедровника. Стало труднее держаться тропы, дважды я врезался в густой подлесок и ломился сквозь него, сбивая с веток снег, который таял и насквозь пропитывал одежду. Я устал, мысль притупилась, ручка чемодана врезалась в обмороженные пальцы, как край стального листа.
В очередной раз сбившись с тропы, я махнул рукой, соорудил из сосновых веток ложе и устроился на нем, чтобы дождаться рассвета. Повалил снег, но он не казался мне холодным, тишь стояла невероятная, во всем мире — ни звука. Я слышал, как падают снежинки.
То ли шум мотора разбудил меня, то ли свет фар. Открыв глаза, я увидел кедровник, залитый сиянием, будто рождественская елка, а чуть погодя чей-то голос произнес:
— Вы, похоже, и есть Фергюсон?
Я сел, ничего не соображая спросонья. На фоне горящих фар резко выделялся силуэт стоящего надо мной человека. Он был широкоплеч и приземист, немного похож на гнома в своей парке. У него было квадратное лицо с резкими чертами, на густых бровях осели снежинки. Нагнувшись, он принялся изучать меня сквозь очки без оправы.
— Ну и помотался я из-за вас,— продолжал он, поднимая меня на ноги.— До самой Железной Головы доехал. Решил вот на всякий случай и на тропу заглянуть.
Я прошептал слова благодарности. Тело мое свело от холода, и я едва стоял.
— Пошли,— сказал человек, подхватывая мой чемодан.— В «джипе» есть печка. Будет чертовски больно, но скоро оттаете.
У него был фургон на базе «джипа» — побитая развалюха с оторванным крылом, заляпанная грязью и снегом. Незнакомец помог мне забраться в кабину, и через минуту мы уже тряслись по колдобинам меж деревьев. Он был немолод, этот человек, нашедший меня, и носил странную кепку цвета хаки.
— Вы искали меня? — спросил я и, когда он кивнул, понял, что это Лэндс сообщил ему обо мне.
— Значит, вы и есть Дарси?
— Рэй Дарси. Билл рассчитал, что я смогу найти вас в районе 250-й мили.
— Так вы его видели? А Лароша?
— Лароша? Нет, этого не встречал. Поспали бы вы лучше.
Но мне было не до сна.
— Лэндс сказал вам, зачем я здесь? Вы знаете о радиограмме, которую принял мой отец?
— Да, мне говорили. Я знаю, что вы внук Джеймса Финлея Фергюсона. И это кажется мне не менее странным, чем сама мысль о том, что Бриф мог послать радиограмму.
— А что тут странного? И почему все разговоры неизменно вертятся вокруг экспедиции Фергюсона? Простое совпадение.
— Чертовски странное, однако, совпадение.
— Оно объясняет интерес отца к экспедиции Брифа.
— Но не объясняет вашего поведения.
Я не понимал, что он хочет этим сказать, и слишком устал, чтобы расспрашивать.
— Перкинс говорит, что здесь нет второго такого знатока Лабрадора, как вы,— сказал я.— Вот почему я приехал...
— Спите, потом поговорим.
Когда я снова открыл глаза, брезжил рассвет и машина въезжала в поселок, состоявший из бревенчатых хижин.
— 263-я,— произнес Дарси, увидев, что я проснулся.
Дома чернели на фоне снега. Лагерь был построен на склоне горы над насыпью, площадку только недавно ровняли бульдозерами и очищали от растительности. Огромные штабеля дров возвышались возле каждого дома, а за пределами поселка валялись кучи веток и выкорчеванных пней. Дарси затормозил возле дома, стоявшего особняком.
— Обычно у меня лучше налажено хозяйство,— сказал он, захватив с собой охапку поленьев.— Но здесь я всего несколько недель.
Дарси толкнул дверь, вошел и принялся запихивать поленья в печь. Жил он в маленькой комнате с двумя железными кроватями, книжной полкой и несколькими тумбочками. Земляной пол, пыльные окна, на стенах — несколько картин, писанных маслом. Все в черно-серых тонах.
— Ваши работы? — спросил я, разглядывая сценку у реки, этюд с изображением заснеженного кедровника и горстку людей у костра.
— Мои... Мазня. А вам нравится?
— Я в живописи профан. Какие-то они холодные.
— Так я и задумывал. Ну ладно, снимайте мокрую одежду и ложитесь, вот кровать.
Он двинулся к двери, но я остановил его.
— Куда вы?
— На рыбалку.
Это показалось мне невероятным: рыбалка после бессонной ночи, проведенной за рулем!
— Какие указания вы получили на мой счет? — спросил я.
Он снял со стены удочку в зеленом чехле.
— Слушай, парень, если я говорю, что иду на рыбалку, стало быть, я иду на рыбалку. Понял? — Его глаза яростно сверкнули из-под очков.
— Странно как-то. Я думал, вы тоже устали.
— Я не ребенок. А рыбалка стимулирует мысль.— Он улыбнулся.— Ты-то сам, видно, не рыболов? Тогда тебе не понять. В такой забытой богом стране, как Лабрадор, без увлечений вроде рыбалки или живописи не проживешь. Я тут уже два года, приехал порыбачить и прийти в себя, и с тех пор отсюда не вылезаю, даже в Сет-Иле не был ни разу. Ну ладно, спи. А я, если повезет, вернусь с добычей.
Проснулся я часа через два. Солнце заливало комнату, возле кровати стоял Дарси.
— Лосося любишь? — спросил он. Я сел.
— Лосося?
— Да… Индейцы зовут его «аунаниш». Поймал две штуки, одну съел с ребятами, вторую вот тебе принес.
С улицы донеслись голоса, и Дарси заорал:
— Люси! Ребята готовы?
— Готовы! — послышался ответ.
— Пора ровнять насыпь,— пояснил он мне.— Через час вернусь, тогда пойдем на север, к мосту. Даст бог, удастся порыбачить, пока ты будешь рассказывать свою историю. А там уж поглядим, может статься, сходим потолкуем с Макензи.
С этими словами он повернулся и вышел, дверь закрылась, и мгновение спустя я уже ел своего первого в жизни лосося, розового, огромного и жирного. Усталость прошла. Я встал и вымылся в лохани на полу, потом побрился. Одежда высохла, и я натянул ее, после чего подошел к книжной полке, где обнаружил томик Шекспира, несколько романов Джека Лондона и еще три книги, увидев которые, я тут же перенесся в комнату моего отца. Это были «Лабрадор» Кэбота, «Жизнь и обычаи Ньюфаундленда и Лабрадора» Таннера и еще тоненькая книжка Анри Дюмэна под названием «Лабрадор: в поисках правды». Это книгу я раньше не читал, поэтому снял с полки и раскрыл. Это был неважно написанный отчет о путешествии по Лабрадору. Надеясь найти в ней упоминания об экспедиции деда, я начал листать книгу.
Упоминание я встретил почти в самом начале, на пятой странице. Автор писал: «15 июля 1902 года я прибыл в залив Святого Лаврентия. Наконец-то я достиг той точки, откуда отправилась в путь экспедиция Фергюсона. Я думал о Пьере. Именно сюда вернулся этот бедняга, вернулся один... Подумал я и о моей жене Жаклин, которая возлагала на мое путешествие столь большие надежды. Она сидела у смертного одра брата, слышала его бред... Потом я повернулся и устремил взор на горы Лабрадора. Где-то там, за их изломанной грядой, крылась правда. Если я смогу найти ее, то очищу имя Пьера от страшных обвинений, омрачивших последние часы его земной жизни».
Я перевернул несколько страниц, но не смог обнаружить даже намека на суть этих обвинений. 19 июля Дюмэн достиг Сет-Иля, потом отправился на север, пересек озеро Мишикамо и повернул на запад, к Ашуанипи.
«Здесь мы обнаружили индейский поселок,— писал он,— и нам наконец повезло: оказалось, что два года назад тем же путем проходил одинокий белый. Он шел к великому озеру Мишикамо, одежда его была изодрана в клочья, ноги перевязаны брезентовыми обмотками. Человек разговаривал сам с собой, будто обращаясь к какому-то невидимому духу. Индейцы показали мне место у реки, где он устраивал привал.
Там валялось несколько патронов и кости оленя-карибу. У меня не осталось никаких сомнений: брат моей жены останавливался именно здесь. Выброшенные патроны говорили о том, что он был в отчаянном положении. От того места, где смерть настигла мистера Фергюсона, нас отделяло довольно большое расстояние, и я решил спросить индейцев, знают ли они об озере, которое я ищу. Я описал его так же, как описывал Пьер, когда разговаривал в бреду, но индейцам ничего не было известно. Имя, которое дал озеру Пьер, тоже не имело для них никакого смысла. Мы ушли, оставив индейцам две пачки чая и мешочек муки — все, что могли выделить из своих припасов. После этого мы отправились на юг вдоль Ашуанипи и все время искали...»