В поликлинике, куда грамотная Мура Козырь прибежала снимать побои, сказали, что следов ранения в локонах нету.
— Допустим, зажило, — предположила Мура Козырь, — а как быть с душевной раной?
Врач, в отличие от судьи, был нетерпелив и Муру Козырь послал. Снимать побои к психиатру. Мура Козырь пообещала проклясть неприветливого доктора до седьмого колена и побежала назад в лабораторию, чтобы не пропустить Агосьянца, наябедничать и поторжествовать.
Раиска тоже времени даром не теряла. Пока Мура Козырь привлекала внимание общественности, Раиска аккуратно расколотила спящего льва на мелкие кусочки, а мелкие кусочки в пыль. Сначала думала улику проглотить, но потом вышла во двор и развеяла львиный прах на институтской клумбе.
— Суши сухари, уголовница! — ласково предложила Раиске Мура Козырь, энергично двигая свой стол к столу Агосьянца.
— А ты докажи сначала! — парировала Раиска, продвигая свое рабочее место к столу заведующего.
Столы столкнулись, как два корабля, заскрипели непрочные ножки. Лаборанты делали ставки. В основном на Раиску. Раиска была толще. А значит, сильнее. Она поднатужилась и пропихнула свой стол на вожделенное место. Мура Козырь изменила тактику и направила свой болид прямо в Раискино пышное основание. Как раз тогда, когда Раиска должна была быть сплющена, в лабораторию вошел Васильич, председатель профкома института. С удивлением осматривая поле боя из-под очков, объявил:
— Сдаем денежки! Агосьянцу на свадебный подарок.
— А кто женится? — не поверила взмыленная Раиска.
— Как кто? Агосьянц.
Ну, Пушкина вы читали. Гоголя опять же. Что повторяться. Даже если эти фразы все равно пришли на ум. Эти две ведьмы даже не поинтересовались, на ком женился Агосьянц, так были потрясены. Раиска показала Муре Козырь язык и помчалась под крыло к своему Гроссмайеру. А Мура Козырь, конечно, затосковала. Развернуть такие боевые действия. И безрезультатно. Льва только жалко. Пострадал невинно.
А женился Агосьянц на мне — Зиночке из второго отдела. Если по секрету — я его приворожила. Ага! Делается это так. Ночью, в конце июня — в начале июля режется ветка дуба…
Димочка
Мой двоюродный брат Димочка — человек редкостных талантов. Как говорила наша общая бабушка: «Этот мальчик — это что-нибудь особенного». Каждый день он начинает жизнь практически с нуля, и каждое утро он выходит из дому готовый к чему угодно. И особенно к подвигам. Люди его любят. Но побаиваются. Даже его мама и папа, которые к нему ближе всех.
Судите сами.
Еще в раннем детстве Дима задавал такие вопросы, которые могли поставить в тупик любого. Ну вот, в частности, когда было ему лет пять, спрашивает он у мамы: а зачем воду кипятят? Мама, не чувствуя подвоха, расслабившись даже где-то, поглаживая сына по головке, отвечает, как ответили бы все — мол, зачем-зачем, чтобы убить микробов, сыночка. А сыночка погрузился в тяжкие раздумья, а потом и говорит: «Хорошо, а куда трупы микробов деваются?»
И все. И перестал чай пить. А заодно и молоко.
Действительно, как это пить, если там трупы микробов плавают… Мама с ног сбилась, подняла по тревоге кафедру вирусологии факультета биохимии нашего университета, всю профессуру, чтобы выяснить — куда?! Куда деваются трупы микробов. Потому что это вопрос жизни — угроза обезвоживания. А Дима и сегодня у нас не Илья Муромец. А тогда вообще был прозрачным, одни уши. А поскольку он уже стал задумываться и над тарелкой с его любимой рыбой или там варениками, и по сосредоточенности было видно, что Дима продумывает следующий вопрос, его мама очень торопилась.
— Але! Але! Это кафедра вирусологии?!
— Кафедра вирусологии.
— Позовите, пожалуйста, профессора!
— Какого профессора?
— Как «какого»?! Самого умного! — уточняет. — Самого умного по микробам! Это вопрос жизни и смерти!!!
Через некоторое время, после «прекратите хулиганить», «сумасшедшая какая-то», «вы не даете нам работать», «мы вызовем милицию», Димина мама — а она упорная — добивается, что к телефону подходит декан химфака Червинский Петр Юрьевич.
— Здрасте… — робеет Димина мама, но отступать некуда. — Скажите, пожалуйста, куда деваются трупы микробов после кипячения? — Уставшая, замороченная, она в отчаянии: Дима уже стоит рядом с ней и дергает за фартук, и следующий вопрос, как помидор на кусте, созрел и требует ответа.
Червинского предупредили: какая-то странная угроза обезвоживания, сын — загадка, отказывается пить…
— Ну… — пространно объясняет Червинский. Что-то об оболочках, о полном растворении…
— Ага… Ага… — это Димочкина мама благодарно. — А теперь, если можно, я Димочку позову, объясните ему, он лучше поймет.
Надо отдать должное Червинскому — Димочка слушал с большим вниманием:
— Умгу. Умгу. Поня-а-атно… — и в конце разговора: — Ну ладно.
Червинский убедил Димочку, что пить безопасно. Ну так на то он и профессор.
С тех пор родители всегда были начеку. И он таки не подкачал.
В четвертом классе все получили домашнее задание на лето: или собрать гербарий, или — коллекцию бабочек, или вырастить что-нибудь живое. Димочка был хорошим учеником. Задали — значит, надо выполнять. Естественно, протыкать булавками бабочек он не стал, он же не садист, он — душа-человек, хоть и маленький. Сушить листья между страницами толстых книг Димочке не разрешили родители. И он решил вырастить что-нибудь живое.
Скорей всего, учительница биологии имела в виду какое-нибудь растение, но Дима это понял по-своему. Рано утром он пошел на рынок поискать, из чего можно вырастить что-нибудь живое. И нашел. Стояла там большая дама в панаме из газеты «Труд» и продавала гусят. Все они были желтые, пушистые, горластые, хулиганистые. А его, Димочкин, гусенок сидел в сторонке, размышлял о чем-то, но когда увидел Диму, верней, когда они встретились взглядами, — гусенок приподнялся, будто встал на цыпочки, и что-то пискнул. Они посмотрели друг на друга довольно, надо сказать, оценивающе. Пригляделись. И потом Дима его купил. Совсем не торгуясь. За два рубля.
Дома он объяснил, что не мог не купить, потому что гусенок его окликнул. Как окликнул, спросил Димочкин папа. А вот так: «Эй, Дима…»
Ну, это отдельная тема, как Диму с гусенком встретили родители в их малогабаритной квартире пятиэтажного дома без признаков двора. Как гусенок начинал шуметь с пяти утра…
Дама в газете предупредила, что гусенка надо кормить крупой и рубленой травой. И обязательно нужна чистая вода. Поставили ему на балконе и крупу, и траву. А в уголок — воду. Гусенок набирал в клювик еду и мчался бегом к поилке — макать еду в воду. Так и мотался вперевалку, растопырив желтые крылышки и припадая белым брюшком к полу, от кормушки к поилке, от поилки к кормушке. Бегал-бегал, пока Дима не догадался поилку поставить рядом с кормушкой.
Прошло лето. Гусь вырос в красивую птицу с длинной шеей, ярко-красным клювом и склочным характером. Первого сентября кто-то принес в школу бабочек и жуков, кто-то — гербарий, кто-то — пыльную герань в горшке, а наш Дима принес живое Домашнее Задание, выращенное им самим. Домашнее Задание вел себя непосредственно: бегал по классу, хлопал крыльями, пачкал, но потом притомился и сел рядом с Диминой партой. Правда, уроки все равно были сорваны, потому что Домашнее Задание иногда подавал голос, причем в самых подходящих местах он недовольно ворчал, весело гоготал или уютно покряхтывал, подремывая, а следом, конечно, гоготал весь класс.
Учительница не поверила, что Дима вырастил это живое сам; решила, что у Димы переходный возраст и он захотел поиздеваться над учителями. Дима заработал свою двойку прямо первого сентября, но домой пришел довольный, потому что его Домашнее Задание отказались оставить в школе, в отличие от других летних домашних заданий — гербариев, жуков, бабочек и горшков с цветами. Гуся отвезли к дедушке на дачу, где он мирно жил, радостно встречая Диму по выходным.
Однажды в восьмом классе Диме задали сочинение «Мои планы на будущее». А что рассусоливать, подумал Дима, и написал: «Мои планы на будущее: вырасту, а там посмотрим». И скажите, чем не план? А зачем обманывать, как другие, что он хочет стать танкистом, когда он совсем не хочет? К тому же еще неизвестно, куда этот танк заедет, если Димочка наш в него залезет…
Димочка наш вообще патологически правдив. Когда-то ему сказали в фотоателье: сейчас вылетит птичка. И где она, спрашивает Дима до сих пор. Ему же пообещали. Зачем обманывать детей? Десятки поколений доверчивых маленьких дураков ждут, восторженно глядя в объектив. И хоть к кому-нибудь она вылетела, эта птичка? Диму не устраивает такой порядок в жизни. Он его переделывает. Лично для себя. Искренность — его главное достижение, его главная победа над самим собой.
Вот уже год он сдает тесты на право вождения автомобиля. Естественно, в течение этого года, когда Дима с преподавателем выезжали на трассу, все красивые девушки, старушки с кошелками, пьяные, собаки и коты договаривались, собирались в одном месте, строились в колонны по два человека и три собаки и, дождавшись Диминого автомобиля, организованно бросались ему под колеса. Дима останавливал машину, выскакивал, размахивал руками и кричал: «Уйдите, уйдите!» Тащил их к переходу, по дороге объясняя правила дорожного движения. С животными, правда, было сложнее… Потом Дима решил поговорить с преподавателем. Как с человеком. По душам. Мол, уважаемый Виктор Петрович, мы так давно с вами знакомы, вот уже почти год, как вы принимаете у меня экзамен, так не в службу, а в дружбу: не могла бы моя мама, пока я сдаю вам экзамен, бежать перед машиной и спихивать на обочины людей, собак и куриц, которые так отчаянно лезут под колеса? А мама согласна. Мама готова бежать.
Виктор Петрович выразил свое несогласие в крепких выражениях. Поэтому по вечерам Димина мама, все такая же беспокойная и озабоченная, обзванивает по поручению сына всех наших знакомых и родственников, чтобы те утром не выходили на улицу и переждали дома, потому что завтра Дима в очередной раз сдает экзамен на права…
Ой, это не человек, наш Дима, — это чистое ненастье!
Звонит вчера. Сообщает спокойно так: знаешь, у нас в городе был еврейский погром…
Представляете?! Сказал и молчит. Я похолодела. У Димы же мама! И папа! И там же еще подруга Димина, Наташа в очках! Под эту статью попадает со своей интеллигентной внешностью! Мне воображение рисует картины — одна ужасней другой…
А Дима на том конце провода телефонного: ты слышишь меня или не слышишь? У нас в городе был еврейский погром!..
Я мрачно-подавленно:
— Та-ак, и кто инициатор?
— Я! — спокойно отвечает Дима. — Инициатор — я.
Вот тут я подумала, что все — конец света. О котором так долго говорили…. Мой брат Дима, искренний и патологически порядочный… Уточняю: Дмитрий Маркович, который свято бездельничает в субботу, читает Тору и, наконец, что убедительнее всего, работает в синагоге, устроил в своем городе еврейский погром!
— Ты… Ты устроил еврейский погром?! — это я уже спрашиваю, практически потеряв сознание.
— Да! Я устроил грандио-о-о-озный еврейский погром, — наслаждается Дима произведенным впечатлением. — Я. Побил. Антисемита. Здор-р-ровый такой мужик!
— ?..
— Я подошел к нему. И ударил. По мо… по лицу.
— А потом?
— А потом побежал.
Вот так мой двоюродный брат Дима, щуплый, невысокий Дима, с детским лицом и нежными тонкими кистями рук, рискуя жизнью, такой драгоценной для нас для всех, а особенно — для его мамы и папы, живет каждый день.
И каждое утро он встает и продолжает жить. Точно так же…
Жизнь и люди в ней
Это сейчас наш Лева такая значительная фигура, что на него пишут анонимки только в ООН. Не ближе. А раньше Левик был простым инженером на заводе приборостроения при Минприбор СССР. Да и большего ему тогда было не достичь, хотя мудростью, стремлением к знаниям и невероятной любовью к людям, его окружающим, Левик отличался с детства.
У него была замечательная наследственность. Его троюродная бабушка Роза вставала рано утром и, не причесываясь, не умываясь, а тем более не завтракая, ретиво обегала весь наш маленький городок, чтобы, как она говорила, «перекусить какую-нибудь мансу», что означало — узнать последние новости. Когда она, поболтав с торговками на рынке, с Нюмой из магазина номер 56, который люди называли «У Нюмы», с Хоной из парикмахерской, со стариком Ионелом из кузни, с Вахтангом из часовой мастерской, узнав все новости, где-то кому-то оказав помощь делом ли, советом ли, взбодренная и ликующая приходила домой, — всем было ясно, что самое главное для нее — просто жизнь: яркая, сочная, необыкновенная жизнь и люди в ней.
Таким был и Лева. Какой же он мудрец, наш Лева!
Как-то вечером, уже сейчас, когда на него пишут анонимки исключительно в ООН, у нас в гостях за ужином Лева произнес, что в Священном Писании сказано: прежде чем есть рыбу, еврей должен трижды прополоскать горло. «Но! — вскричал Лева и, воздевши к потолку указательный палец, на котором мы все и сосредоточились, медленно и торжественно добавил: — В Священном Писании не сказано, чем полоскать».
Нужно заметить, что Лева полоскал горло не только перед употреблением рыбы. Он всю жизнь беспечно его полоскал: в России — самогоном, в Украине — горилкой, а в Грузии — чачей или вином…
Вдобавок ко всей своей любви к жизни и людям Левик был еще и страстным путешественником. Поэтому, когда он работал на заводе Минприбор СССР и на него писали анонимки лишь в ОБХСС, в командировки и на семинары посылали только его, причем по собственному Левикиному желанию. Ах, какие в то время были семинары инженеров АСУ! О-о-о!!! Однажды такой всесоюзный семинар провели даже у нас в Черновцах. Естественно, его проведение было поручено Леве. А кому же еще?
Лева все продумал досконально. Гостей сразу же по приезде погрузили в «Икарус» и повезли в Яремче, изумительной красоты горный городок, куда стремятся туристы со всего мира. Перед поездкой водитель автобуса Гулин написал в путевом листе:
«Маршрут движения: г. Черновцы — г. Яремче.
Расстояние: 120 км.
Груз…»
Тут водитель Гулин оглянулся в салон, где собирались и рассаживались почтенные гости со всего СССР — инженеры приборостроения, и в графе «Груз» с уважением написал: «Люди».
Семинаристы по дороге в Яремче отметились в городе Снятине, где сняли пробу с копченостей, в том числе и с копченой рыбы, полоща перед этим горло, как всегда и всех учил Лева. Потом в Яремче подышали горным воздухом, посидели в нескольких колыбах, где на открытом огне жарили мясо. А напоследок инженеры были приглашены на торжественный ужин в ресторан «Карпаты» — деревянное уникальное сооружение, выстроенное без единого гвоздя. И когда водитель «Икаруса» Гулин заполнял свою путевку на обратный путь, он написал:
«Маршрут движения: г. Яремче — г. Черновцы.
Километраж: 120 км.
Груз…»
Гулин оглянулся в салон, с сомнением покачал головой и твердой рукой начертал: «Дрова!»
Эту путевку подшили к документам, сдали в архив, а через полгода по анонимке на Левика приехала проверка ОБХСС и про «дрова» узнали в Министерстве приборостроения.
Но в это время Левик только-только прибыл на очередной семинар, который проходил на Сухумском приборостроительном заводе. И как раз он миновал проходную завода, где охранник Автандил в огромной кепке демонстративно сидел спиной к окошку, через которое должен был сурово проверять пропуска. Говорили, что в тот день Автандил обиделся на директора завода, что тот сухо поздоровался и не спросил, как поживает уважаемая мама Автандила, как дети, как внуки, — потому что спешил.
Левика встретил начальник АСУ Давид. В огромной комнате, которую занимал его отдел, как оказалось, не было никого. Самое интересное, что сколько бы Левик потом ни приезжал в гости к Давиду, никогда в отделе АСУ не было ни одного человека, хотя числилось достаточно. И тем не менее завод работал, план давал и был на хорошем счету в Минприбор СССР.
Но дело не в этом. Дело в том, что Давид, увидев Левика, просто оторопел. Как будто увидел свое зеркальное отражение: те же глаза, те же очки, тот же живот…
— Вах! — воскликнул Давид. — Или ты, дорогой, абхаз?
— Нет, — спокойно возразил Левик, потому что различие между ними все же было — у Левика не было усов. — Нет, я еврей.
— А я — наоборот, — засмеялся Давид, — я абхаз! — и обрадованно закричал: — Левик, ты говоришь, тебя зовут? Левик, дорогой, посмотри, как наши народы похожи! — восхищался Давид, обнимая Леву за плечи. — Вы — таинственный народ! И мы — таинственный народ! Вы носатые, и мы носатые! Вы обаятельные, и мы обаятельные! Все! Поехали к моей бабушке!
— А семинар? — заикнулся было Левик.
— Будет тебе семинар! — пообещал Давид. — На всю жизнь запомнишь семинар!
Левик, понимая, что сопротивляться бесполезно, согласился.
— Э-э-а-а-о-о!!! Бабушкэ-э-э!!! — кричал Давид из открытого окна автомобиля, когда они въехали в деревню, чтоб слышали все соседи. — Гость у нас! — торжествующе орал Давид. — Брата привез, близнеца! Еврея!!!
Услышав зычный голос своего внука, бабушка, стройная и изящная, как девушка, выбежала за каменный забор прямо на дорогу, радостно приговаривая:
— Гостя привез сынок! Гостя! Брата привез!
После церемонных, но теплых объятий и расспросов бабушка кинулась готовить обед, через плечо сказав Давиду что-то по-абхазски.
— Пойдем, Лева, дорогой, дедушку позовем. Он овец пасет. А то бабушка до него докричаться не может. Он в последнее время глуховат стал. Стареет…