Они долго торговались. Наконец Свен решил, что получил достаточно монет из хорошего серебра, и нам, гребцам, было приказано отнести бочки и кадушки вниз, на корабль.
Сверри врезал мне по плечу, когда мы двинулись в путь.
— Ты что это вытворял?
— Ты о чем, хозяин?
— Ну, трясся, как идиот. Дергался.
— Боюсь, у меня начинается лихорадка, хозяин.
— Ты знал раньше этого человека?
— Нет, господин.
Похоже, Сверри не поверил, но не стал допытываться и оставил меня в покое. Мы погрузили бочки на «Торговца», который все еще был наполовину вытащен на берег. Поскольку я больше не трясся и не дергался, пока мы грузили провиант, Сверри понял, что лихорадка тут ни при чем, и снова призадумался над моим странным поведением. А потом он опять ударил меня, поскольку его вдруг осенило:
— Ты ведь из этих мест, так?
— А где мы сейчас находимся, господин?
Он снова ударил меня, сильнее, а другие рабы злорадно наблюдали эту сцену. Один только Финан сочувствовал мне, но ничего не мог поделать.
— Точно, ты ведь отсюда, — сказал Сверри. — Как я мог забыть? Именно здесь я тебя и заполучил.
Он показал в сторону Свена, который сейчас находился по ту сторону солончаков, на увенчанном руинами холме.
— Что тебя связывает со Свеном Одноглазым?
— Ничего, — ответил я. — Я никогда его раньше не видел.
— Ты лживый кусок дерьма! — воскликнул Сверри.
Он почуял возможную выгоду и приказал, чтобы меня отсоединили от остальных гребцов, оставив скованными лодыжки и цепь у меня на шее. Сверри взялся за конец цепи, собираясь повести меня обратно к монастырю, но мы добрались не дальше галечного берега, потому что Свен внезапно понял, кто я такой.
Мое лицо преследовало его в кошмарах, и теперь, узнав свой кошмар в дергающемся идиоте Осберте, Свен галопом скакал нам навстречу, а за ним мчались шестеро всадников.
— На колени, — приказал мне Сверри.
Я опустился на колени.
Конь Свена остановился, едва не поскользнувшись на покрытом галькой берегу.
— Посмотри на меня! — во второй раз приказал мне Свен, и я поднял глаза, поспешно пустив слюни в надежде сойти за идиота.
Я дернулся, и Сверри как следует меня ударил.
— Кто ты? — вопросил Свен.
— Я всегда думал, что его зовут Осберт, — заметил Сверри.
— Это он тебе так сказал?
— Мне отдали его, господин, на этом самом месте, и он сказал, что его зовут Осберт.
Услышав это, Свен улыбнулся. Он спешился, подошел поближе и наклонился, чтобы заглянуть мне в лицо.
— Так, значит, ты получил его здесь? — спросил он Сверри. — И от кого же?
— Король Гутред отдал мне его, господин.
В этот момент Свен меня узнал, и его одноглазое лицо исказило странное выражение, в котором смешались триумф и ненависть. Он ударил меня по лицу, ударил так сильно, что у меня мгновенно помутилось в голове, и я упал на бок.
— Это Утред! — торжествующе заявил он. — Его зовут Утред!
— Господин! — Сверри встал надо мной, чтобы защитить. Но сделал он это вовсе не из человеколюбия, а потому, что почуял внезапную прибыль.
— Он мой, — сказал Свен, и его длинный меч с шуршанием покинул выстланные овчиной ножны.
— Этот человек мой, господин, но станет твоим, если ты пожелаешь его купить, — ответил Сверри почтительно, но твердо.
— Чтобы его заполучить, я убью тебя, Сверри, и всех твоих людей, — отозвался Свен. — Поэтому ценой Утреда будет твоя жизнь.
Поняв, что спорить бесполезно, Сверри поклонился, выпустил из руки конец цепи, прикрепленной к моему ошейнику, и шагнул назад.
Я подхватил эту цепь и попытался хлестнуть Свена ее свободным концом. Она просвистела рядом с моим врагом, заставив его податься назад, и тогда я побежал.
Из-за скованных ног я отчаянно хромал, и у меня была единственная возможность — бежать к реке. Я, спотыкаясь, проковылял вперед, сквозь небольшие волны, и повернулся, готовый пустить в ход цепь — другого оружия у меня не было. И тут понял, что я покойник, потому что всадники Свена скакали следом. Я попятился, заходя глубже в воду.
«Уж лучше утонуть, — подумал я, — чем страдать под пытками Свена».
И тут всадники остановились. Свен протиснулся мимо них, а потом и он замер. Я стоял по грудь в воде, неуклюже держа в руке цепь и приготовившись опрокинуться спиной вперед в реку, чтобы принять смерть, когда Свен внезапно шагнул прочь.
Потом он сделал еще один шаг, повернулся и побежал к своему коню. На его лице был написан страх, и я рискнул обернуться, чтобы посмотреть, что же его так напугало.
Из моря, подгоняемый множеством гребцов (они сидели в два ряда) и быстро нарастающим приливом, двигался к берегу красный корабль.
Глава шестая
Красный корабль был уже совсем близко. Нос его венчала чернозубая драконья голова. На палубе было полно вооруженных людей в кольчугах и шлемах. Судно все приближалось, окруженное бурей звуков: плеском весел, криками воинов, шипением белой пены, бурлящей у высокого носа корабля.
Мне пришлось качнуться в сторону, чтобы уклониться: красный корабль не сбавил ход даже у берега. Весла взметнулись последний раз, нос судна заскрипел по песку; голова дракона высоко вскинулась, когда громадный киль корабля врезался в берег под гром разлетающейся во все стороны гальки.
Надо мной навис темный корпус, потом весло ударило меня в спину и швырнуло в волны… А когда я ухитрился, шатаясь, привстать, то увидел, что корабль, содрогнувшись, остановился, и с его носа спрыгнула дюжина облаченных в кольчуги людей со щитами, вооруженных копьями, мечами и топорами.
Те, кто первыми оказались на берегу, издали громкий вызывающий рев, а гребцы тем временем бросали весла, хватали оружие и следовали за товарищами.
Это был не торговый корабль, это были викинги, явившиеся убивать.
Свен бросился наутек. Он взобрался в седло и помчался через солончаки, в то время как шестеро его людей, оказавшиеся куда храбрее своего господина, поскакали навстречу викингам. Но те быстро уложили коней топорами, а спешившихся воинов прирезали на берегу. Их кровь хлынула в реку, туда, где я застыл с разинутым от изумления ртом, с трудом веря своим глазам.
Сверри стоял на коленях, широко раскинув в стороны руки, чтобы показать, что он безоружен.
Хозяин красного корабля, воин в великолепном шлеме, увенчанном орлиными крыльями, повел своих людей на тропу, ведущую через солончаки к зданию монастыря. Он оставил полдюжины воинов на берегу; один из них был настоящим гигантом, высоким, как дерево, и широким, как бочка, с громадным боевым топором, запятнанным кровью.
Гигант стащил с головы шлем и ухмыльнулся мне. Он что-то сказал, но я не расслышал. Я просто недоверчиво таращился на него, и он ухмыльнулся еще шире.
Это был Стеапа.
Стеапа Снотор, что означало «Стеапа Мудрый». Его прозвали так в шутку, потому что интеллектом этот великан не отличался. Но он был выдающимся воином и в прошлом сначала моим врагом, а впоследствии — другом. И вот теперь он ухмылялся мне, стоя у края воды, а я не понимал, почему вдруг этот воин, восточный сакс, путешествует на корабле викингов.
А потом я вдруг заплакал. Я плакал, потому что вновь стал свободным, а еще потому что, казалось, никогда в жизни не видел ничего прекраснее этого сурового, грубого, покрытого шрамами лица Стеапы.
Я вышел из воды и обнял его, а он неуклюже похлопал меня по спине. Он все ухмылялся и ухмылялся, потому что был счастлив.
— Какой мерзавец сделал это с тобой? — спросил он, показав на кандалы на моих ногах.
— Я ношу их больше двух лет, — ответил я.
— Расставь ноги пошире, мой господин, — сказал Стеапа.
— Господин? — Сверри услышал и понял это саксонское слово.
Он поднялся с колен, сделал к нам неверный шаг и спросил меня:
— Он назвал тебя господином?
Я молча взглянул на Сверри, не удостоив его ответом, и он снова опустился на колени.
— Кто ты? — испуганно спросил мой бывший хозяин.
— Хочешь, я его убью? — прорычал Стеапа.
— Пока не надо, — ответил я.
— Не забудь: я оставил тебя в живых, — взывал ко мне Сверри, — я тебя кормил!
— Умолкни! — велел я ему.
И он подчинился.
— Расставь ноги, мой господин, — повторил Стеапа. — И хорошенько натяни цепь.
Я сделал, как он велел, попросив:
— Ты уж поосторожнее.
— Поосторожнее! — передразнил меня великан.
Потом размахнулся топором, и большое лезвие, просвистев возле моего паха, врезалось в цепь. Удар оказался таким сильным, что я покачнулся.
— Стой неподвижно, — велел Стеапа.
Он размахнулся снова, и на сей раз цепь лопнула.
— Теперь ты можешь ходить, мой господин, — сказал Стеапа.
— Стой неподвижно, — велел Стеапа.
Он размахнулся снова, и на сей раз цепь лопнула.
— Теперь ты можешь ходить, мой господин, — сказал Стеапа.
Я и вправду мог ходить, хотя за мной волочились звенья перерубленной цепи.
Подойдя к убитым, я выбрал себе два меча.
— Освободи этого человека, — велел я Стеапе, показав на Финана.
Великан перерубил его цепи, и Финан с улыбкой побежал ко мне.
Мы уставились друг на друга — в глазах у нас блестели слезы радости, — а потом я протянул ему меч. Мгновение ирландец смотрел на клинок, будто не веря своим глазам, а затем вцепился в рукоять и завыл, как волк, глядя в темнеющее небо. Потом обнял меня за шею и заплакал.
— Ты свободен, — сказал я ему.
— И я снова воин, — ответил он. — Я Финан Быстрый!
— А я Утред.
Я впервые назвался этим именем с тех пор, как в последний раз был на этом берегу.
— Меня зовут Утред, — повторил я, на сей раз громче, — и я лорд Беббанбурга.
Я повернулся к Сверри, чувствуя, как во мне поднимается волна гнева.
— Я господин Утред, — сказал я ему, — тот самый человек, который убил Уббу Лотброксона в битве у моря и отправил Свейна Белую Лошадь в пиршественный зал мертвых. Я Утред!
Теперь ярость уже буквально захлестнула меня.
Подойдя к Сверри, я клинком меча запрокинул его голову назад.
— Я Утред, и отныне ты будешь называть меня господином!
— Да, мой господин, — проговорил он.
— А он Финан Быстрый из Ирландии, — сказаля, — и его ты тоже будешь называть господином!
Сверри посмотрел на Финана, но не смог выдержать его взгляда и опустил глаза.
— Мой господин, — обратился он к ирландцу.
Мне хотелось убить работорговца, но я полагал, что его никчемное существование на этой земле еще не подошло к концу, поэтому удовольствовался тем, что взял у Стеапы нож и распорол рубашку Сверри, обнажив ему руку. Он дрожал от страха, ожидая, что ему сейчас перережут горло, но вместо этого я лишь вырезал на плече у Сверри букву S, а потом втер в рану песок.
— А теперь скажи мне, раб, — проговорил я, — как расковать эти заклепки? — И постучал ножом по цепям на своих лодыжках.
— Мне нужны инструменты, такие как у кузнеца, мой господин, — сказал Сверри.
— Если хочешь жить, Сверри, молись, чтобы мы их нашли.
Стеапа послал воинов в разрушенный монастырь, где наверняка имелись подходящие инструменты, потому что люди Кьяртана заковывали там в цепи своих рабов. Финан же тем временем развлекался, убивая Хакку, потому что я не позволил ему прикончить Сверри. Рабы-скотты в благоговейном ужасе наблюдали, как кровь Хакки стекает в море рядом с вытащенным на берег «Торговцем». Затем Финан исполнил танец победителя и спел одну из своих диких песен, после чего убил остальных членов команды Сверри.
— Как ты здесь очутился? — спросил я Стеапу.
— Меня послали на твои поиски, мой господин, — гордо проговорил он.
— Послали? Кто тебя послал?
— Король, конечно, — ответил он.
— Тебя послал Гутред?
— Какой еще Гутред? — озадаченно переспросил Стеапа. Похоже, он впервые слышал это имя. — Нет, господин. Король Альфред, конечно.
— Тебя послал Альфред? — Я уставился на него, открыв от изумления рот. — Неужели Альфред?!
— Да, Альфред послал нас, — подтвердил великан.
— Но это же датчане! — Я показал на команду, которая высадилась на берег вместе со Стеапой.
— Некоторые из них — датчане, — кивнул Стеапа, — но большинство — восточные саксы. Нас послал Альфред.
— Вас послал Альфред? — вновь повторил я, зная, что говорю бессвязно, как дурак. Но это просто не укладывалось у меня в голове. — Альфред послал датчан?
— Дюжину датчан, мой господин, — сказал Стеапа. — И они здесь только потому, что последовали за ним.
Он показал на капитана в крылатом шлеме, который теперь шагал обратно к берегу.
— Он заложник, — проговорил Стеапа так, как будто это все объясняло, — и Альфред послал меня с ним, потому что за этим человеком нужен глаз да глаз. Я его страж.
Заложник? Какой еще заложник?
И тут я вспомнил, чьей эмблемой было орлиное крыло, и, спотыкаясь, ринулся навстречу капитану красного корабля. Мне мешали цепи, волочащиеся следом. А приближающийся воин снял крылатый шлем, и я едва видел его лицо, потому что в глазах моих стояли слезы. Но я все-таки прокричал его имя:
— Рагнар! Рагнар!
Он засмеялся, когда мы сошлись, обнял меня, крутанул, снова обнял, а потом оттолкнул.
— Ну и воняет же от тебя, — сказал он. — И вообще, ты самый уродливый, самый волосатый и самый вонючий ублюдок, которого я когда-либо видел. Мне бы следовало бросить тебя крабам, но какой приличный краб не почувствует к тебе отвращения?
Я смеялся и плакал одновременно.
— Тебя послал Альфред?
— Да, но я бы ни за что не согласился тебя искать, если бы знал, в какое грязное дерьмо ты превратился, — ответил Рагнар.
Он широко улыбнулся, и эта улыбка напомнила мне его отца, силача и весельчака.
Рагнар снова обнял меня и от души сказал:
— Рад видеть тебя, Утред Рагнарсон.
* * *Люди Рагнара прогнали прочь оставшихся воинов из отряда Свена. Сам Свен спасся, ускакав в сторону Дунхолма. Мы освободили рабов и сожгли загоны; помню, как той ночью в свете пылающих плетней с меня сняли кандалы. Следующие несколько дней ноги при ходьбе казались мне странно легкими, потому что я привык к тяжести железных оков.
Я хорошенько вымылся. Рыжеволосая рабыня-скоттка подстригла мне волосы. Финан буквально не сводил с девушки глаз.
— Ее зовут Этне, — сказал он.
Финан немного говорил на ее языке; по крайней мере, они понимали друг друга. Хотя, судя по взглядам, которые они бросали друг на друга, можно было догадаться, что незнание языков не будет для них преградой.
Этне узнала среди убитых воинов Свена двух мужчин, которые ее изнасиловали, и попросила у Финана меч, чтобы изувечить их трупы. Ирландец гордо наблюдал за своей возлюбленной.
Теперь Этне ножницами подстригла мне волосы и бороду, после чего я облачился в короткий кожаный плащ, чистые обтягивающие штаны и обулся в нормальные сапоги.
А потом мы ужинали в церкви разрушенного монастыря, и я сидел рядом со своим другом Рагнаром и слушал историю моего спасения.
— Мы преследовали Сверри все лето, — сказал он.
— Мы вас видели.
— Да уж, такой цвет поневоле бросается в глаза! Ну согласись, это сущий ужас? И кто только додумался сделать корпус судна из древесины ели?! Корабль называется «Пламя дракона», но я зову его «Дыхание червя». У меня ушел месяц, чтобы подготовить его к спуску на воду. Судно принадлежало человеку, который погиб при Этандуне, и гнило в водах Темзы, пока Альфред не отдал его нам.
— Интересно, почему Альфред вдруг решил мне помочь?
— Он сказал, что в битве при Этандуне ты отвоевал его трон, — ухмыльнулся Рагнар. — Король преувеличивает, я уверен, — продолжал он. — Сдается мне, ты просто удачно споткнулся в нужном месте и тихо крякнул, но этого хватило, чтобы одурачить Альфреда.
— Я совершил достаточно, — негромко проговорил я, вспомнив ту битву на зеленом холме. — Но я думал, Альфред не оценил моих заслуг.
— Еще как оценил. Но он решил спасти тебя потому, что таким образом заполучил монахиню.
— Кого-кого?
— Монахиню. Бог знает, на что она ему сдалась. Что касается меня, я предпочел бы шлюху, но Альфред заполучил монахиню и, похоже, был весьма доволен сделкой.
Вот тут и всплыла подоплека всей истории. Той ночью я не услышал ее целиком, но позже сложил отдельные фрагменты и сейчас расскажу вам, как было дело. Все началось с Хильды.
Гутред сдержал свое последнее обещание и обошелся с Хильдой благородно. Он отдал ей мои меч и шлем, позволил сохранить мою кольчугу и браслеты и попросил стать компаньонкой своей супруги, королевы Осбурх — племянницы низложенного короля Эофервика.
Но Хильда винила себя в том, что со мной случилось. Она решила, что оскорбила Бога, сопротивляясь его призывам стать монахиней. Поэтому она умоляла Гутреда позволить ей вернуться в Уэссекс и вновь вступить в монастырь. Король хотел, чтобы она осталась в Нортумбрии, но Хильда сказала, что Бог и святой Кутберт требуют от нее совсем иного, а Гутред всегда подчинялся требованиям Кутберта.
Поэтому он разрешил моей подруге сопровождать посланников, которых отправил к Альфреду. Таким образом, Хильда вернулась в Уэссекс и, едва добравшись туда, разыскала Стеапу, который всегда был сильно к ней привязан.
— Мы с ней отправились в Фифхэден, — сказал мне Стеапа в ту памятную ночь, когда зарево пожара освещало разрушенные стены монастыря в Гирууме.
— В Фифхэден? — удивился я.