Ферма, которую когда-то построила для своих нужд церковь Шестой Чаши, сегодня удовлетворяла в первую очередь запросы южан и только потом – собственного города и своих хозяев. А поскольку жизнь у светящейся летучей мыши-мутанта коротка, а плодятся они в неволе неохотно, южане нуждались в них постоянно. И выкупали бы, пользуясь своей властью, весь товар без остатка, будь Владычица вконец бессовестной. Но она такой все же не была и оставляла немного нетопырей для своих друзей-церковников и тамошнего градоначальства.
Позаботившись об освещении своих городов, себя королева Юга тоже не обделила. Лишь теперь я окончательно понял, почему ее плавучий дворец называется «Шайнбергом». Похоже, в нем не было ни одного окна, откуда не струился бы в темноту холодный голубоватый свет. Такой же свет растекался повсюду множеством ручейков и рек, растворялся в ночном небе и отражался в озерных волнах дрожащими бликами. При первом взгляде на это великолепие у неподготовленного человека захватывало дух и пропадал дар речи. Даже не верилось, что невзрачный днем, ночью Садалмалик преображался в многогранный сверкающий бриллиант, любоваться которым можно было часами.
Впрочем, всю красоту ночной столицы Юга я оценил немного позже и мимоходом. А первое, что я увидел, когда проснулся, была клеть, в которой висел, растопырив крылья, вниз головой на жердочке фосфоресцирующий нетопырь. Яркий, упитанный и совершенно невозмутимый, он совсем не походил на своих остервенелых, верещащих собратьев, которым церковь Шестой Чаши скармливает заживо вероотступников. Этот дрессированный зверек питался регулярно и хорошо. Отчего ему и не хотелось метаться по клетке и рвать зубами человеческую плоть, растрачивая зазря свою световую энергию.
Я не впервые видел летучих мышей. Но, заметив эту, слегка перепугался спросонок и, дернувшись, едва не пролил стоящий рядом жбан с вином. Однако этот мимолетный испуг был не сравним со страхом, какой я испытал минутой позже, когда узнал, зачем меня разбудили.
Рядом со мной присели на корточки Дарио и Катаржина. Последняя и держала у меня перед лицом фонарь – роскошь, какую хозяин этого дома мог себе позволить. Судя по растрепанному виду обоих, не так давно им пришлось одеваться в большой спешке, а значит, вечер у Тамбурини явно удался. Может, и не в полной мере, но до раздевания дело у них все же дошло. Вот только зачем Тамбурини и его новая пассия примчались сюда среди ночи и беспардонно растолкали меня, когда я досматривал очередной сон?
– В чем дело? – недовольно осведомился я, протирая глаза. – Нас что, вызывают в «Шайнберг»? Прямо сейчас?
– Плохие новости, шкипер Проныра! – выпалил Дарио и взволнованно сглотнул. – Час назад дон Балтазар был арестован прямо во дворце Владычицы! Его взяли под стражу и повезли в сторону городской тюрьмы.
– Откуда ты знаешь? – Я рывком встал с матраса. Остатки сна как ветром сдуло. В окне виднелась не погасшая полоска закатного неба, а значит, я проспал не больше пяти часов. Да и вино из головы еще не выветрилось, хотя выпил я не так уж много.
– Только что здесь была моя подруга Ксения! – пояснила Катаржина дрожащим голосом. – Она служит во дворце кухаркой, но живет на берегу, и уже собиралась уходить, когда один из слуг вбежал на кухню и рассказал всем эту новость. Вот Ксения и решила, не заходя домой, передать ее мне. Никто не знает, сообщат ли об аресте команданте Кавалькаде. Может, это специально было сделано ночью, чтобы не поднимать лишнего шума.
– А где сейчас Кавалькада? – спросил я.
– Большинство кабальеро в казармах, – ответила служанка. – Тех, у кого в городе семьи, сеньор отпустил еще днем. После его возвращения у ворот казарм собрались родственники погибших гвардейцев, но дон Балтазар попросил их разойтись, пообещав, что завтра он обязательно со всеми побеседует… Пообещал, а тут такое несчастье… А ведь сеньор всегда держал свое слово!
– Да, плохи дела! – пробормотал я, понимая, что с арестом команданте наши надежды тоже пошли прахом.
– Что будем делать, шкипер Проныра? – Дарио глядел на приунывшую подругу, видимо, желая ее как-то успокоить. Однако у самого парня был такой растерянный вид, что любое сказанное им утешение прозвучало бы чересчур неискренне.
– Помочь дону мы не в силах, так что надо пораскинуть мозгами, как выбраться из города, – рассудил я, выглянув в окно на освещенный фонарями пустынный двор казарменного комплекса. У входа в будке дежурил скучающий привратник, уставшие гвардейцы, судя по всему, давно спали, и ничто не нарушало царящую вокруг особняка безмятежность. – Правда, есть шанс, что произошло недоразумение и что Владычица, разобравшись, отпустит команданте, только как-то плохо в это верится. Если бы ему скрутили руки сразу на входе в «Шайнберг», тогда все ясно. Но дона взяли под стражу после беседы с королевой, а это уже серьезно. Что такое он мог сообщить ей под конец разговора, от чего она пришла в ярость?
– Попросить милости для тех, кто спас Кавалькаду от Вседержителей? – без труда догадался Тамбурини.
– Очень даже вероятно, – подтвердил я. – Нам неведомо, как сильно на самом деле прогневалась Владычица на табуитов. Возможно, даже так, что не пожалела своего верного слугу, когда он решил выпросить прощение для кучки пособников ордена. Являйся мы рядовыми негодяями, это было бы гораздо проще. Но простить те выходки, какие наша банда творила в Аркис-Грандбоуле, королева Юга могла лишь в одном случае: если бы за нас вступился кто-то из ее приближенных… Так, по крайней мере, я думал, когда договаривался с доном Риего-и-Ордасом. И в теории это был беспроигрышный вариант. Наилучший из всех. Что же вышло на практике, сам видишь.
– Но куда мы побежим без коней, еды и оружия?
– Еды я вам в дорогу соберу, – обнадежила своего нового друга Катаржина. – В фехтовальном зале у сеньора найдется пара сабель, а коней можно взять на конюшне. Если наденете гвардейские шляпы и плащи, я выведу вас из казарм. Но как вы пройдете через городские ворота, я не знаю…
С улицы послышались топот множества ног, удары по металлу – кажется, по воротам казарменного двора, – и суровый, громкий голос, требующий, судя по всему, немедля открыть эти самые ворота. Мы бросились к окнам и убедились, что так и есть: за решетчатыми створами стоит отряд солдат, а всполошившийся привратник выскочил из будки и, жестикулируя, что-то кричит им в ответ.
Незваных гостей было так много, что и не счесть. Они заполонили все пространство у входа и мельтешили у двух других ворот – запасных. Ими в отсутствие Кавалькады никто не пользовался, и они стояли запертыми на все засовы. Туда солдаты пока не рвались, но, действуя в открытую, давали понять: штаб-квартира гвардии окружена, и если кто-то здесь намерен оказать сопротивление, его попытка заведомо обречена на провал.
Сопротивляться мы и не помышляли. Но не отказались бы забиться в какую-нибудь щель или погреб и схорониться там, пока угроза не минует.
– Поможешь нам спрятаться? – спросил я у вытаращившейся в окно Катаржины. Да уж, ей было с чего растеряться. Поди, не каждый день особняк ее сеньора брала в осаду рода солдат.
– Д-да-да, к-конечно! – заикаясь, кивнула служанка и метнула на Дарио взволнованный взгляд. – В винном погребе есть тоннель для разгрузки бочек. Он ведет на хоздвор. А на хоздворе можно нырнуть в силосную яму. Или, если поторопитесь – в бак водокачки. Там сбоку приделана лестница, по ней и заберетесь…
– Скорее проводи нас в погреб! – потребовал я, не желая мешкать ни минуты.
Привратник все еще переругивался с солдатами, но уже гремел ключами от ворот, а из казарм начали выбегать разбуженные шумом кабальеро. Каждый из них был опытным воякой и, еще не ведая, что стряслось, тем не менее облачился в кирасу и прихватил оружие. Вряд ли здесь разразится битва – хотя мы были бы этому только рады, – но без скандала явно не обойдется. Ну а пока они будут выяснять отношения, нам нужно, кровь из носу, скрыться от тех и от других. Если офицер, пришедший за нами, не дурак, он не скажет гвардейцам, что дон Балтазар арестован. Наоборот, соврет, мол, это команданте послал его сюда, и те, поверив, выдадут нас как миленьких. И лишь утром обманутым кабальеро откроется вся правда, да будет поздно…
Катаржина махнула нам рукой и поспешила к люку. Дарио последовал за ней, но я ненадолго задержался, чтобы прихватить кое-какие пожитки. Но прежде чем я подобрал их, мой взгляд упал на ту самую видеокамеру, которой вчера интересовался Тамбурини.
Упал и остановился.
Мысль, промелькнувшая у меня в голове, была тем озарением, которое я считаю своей фамильной особенностью. Нередко оно посещало в минуту опасности не только меня, но и моего отца, деда и прадеда. За что нас в общем-то и прозвали Пронырами. Вот и сейчас я интуитивно просчитал развитие дальнейших событий, прибросил наши шансы на удачу и сделал кое-что с прицелом на будущее.
Грохнув видеокамеру об пол, я потоптался по ней каблуком, затем выбрал из кучки обломков нужную штуковину, а прочий хлам распинал по комнате. Матрасы, подушки и одеяла, выдававшие наше присутствие, прятать было некогда. Да и незачем. Солдаты наверняка знают, сколько гостей прибыло в Садалмалик с команданте, и легко догадаются, где он мог их приютить. Оглядев напоследок чердак – а вдруг на меня снизойдет еще одно полезное озарение? – я сунул подобранную вещицу в карман и поспешил к Дарио и Катаржине, которые дожидались меня возле чердачной лестницы…
Вход в винный погреб располагался на кухне. Распахнув ведущую в подполье дверь, наша очаровательная спасительница хотела было отправиться туда вместе с нами, но я придержал ее за плечо, дав понять, что ее миссия завершена.
– Спасибо, дальше мы как-нибудь сами, – добавил я при этом. – Оставайся здесь и, если не хочешь нажить себе неприятностей, не вздумай нас выгораживать. А еще лучше поставь себе под глаз синяк и скажи, что мы силой принудили тебя нам помогать. Короче говоря, не губи свою жизнь из-за каких-то проходимцев, ведь мы тебе ничем помочь не сможем.
Тамбурини отблагодарил Катаржину намного горячее. Замявшись перед ней на мгновение, он все-таки исполнился решимости и, крепко обняв подругу за талию, поцеловал ее в губы. Катаржина в ответ наградила парня не менее горячим поцелуем. И даже прослезилась, хотя на первый взгляд не походила на сентиментальную барышню, что стала бы тосковать по мимолетному знакомцу…
Как девушка и сказала, тоннель, по которому в погреб закатывались винные бочки, вывел нас на хозяйственный двор. Фонарей на нем не висело, и это играло нам на руку. Отыскать силосную яму с водонапорной башней можно было и в темноте, незаметно для солдат, что наверняка следили снаружи за всей территорией казарм. В отличие от прочих ворот, ворота хоздвора были глухими, но фонарные блики за оградой давали понять, что этот выход также перекрыт.
Все же мы решили спрятаться в водокачке, а не в яме с заквашенным лошадиным кормом. Причиной тому был не только исходящий оттуда терпкий запах. Зарывшись в силос, мы были уязвимы для пик, какими солдаты не преминут истыкать наше укрытие вместо того, чтобы копаться в преющей измельченной траве. В баке с водой нас также могут обнаружить, но в его люк способен заглянуть лишь один человек, поскольку больше на узкой башенной лесенке попросту не поместится. Да и дотянуться пикой до дна резервуара он не сумеет. Так что в водокачке мы, если не спасемся, то хотя бы избежим нелепой гибели при поимке.
Пока влезали по лестнице на башню, озирались и прислушивались к тому, что творится в казармах. Главные ворота были уже открыты, и солдаты вошли во двор. Галдеж разразился знатный, но звона клинков или шума начавшегося обыска до нас не доносилось. Фонари за оградой также не мельтешили, и крики, что неминуемо раздались бы, если бы нас заметили, не слышались. Добравшись до вершины башни, мы открыли запертый на простую защелку люк и, стараясь не шуметь, погрузились в холодную воду.
Резервуар был наполнен не доверху. Между крышкой и поверхностью воды оставалась полуметровая воздушная прослойка. Дарио, как и я, был с детства обучен плаванию. Разве что я постигал эту науку от случая к случаю, купаясь в мелиоративных водохранилищах у фермеров, к которым мы с отцом нанимались на службу, а Тамбурини делал это в стерильном бассейне храма Чистого Пламени. Тем не менее, несмотря на разные школы, мне и Дарио хватило опыта, чтобы удержаться на плаву в нашем некомфортном убежище.
Отплыв подальше от люка, мы обшарили стены и нащупали там металлические выступы – ребра жесткости, к которым крепилась обшивка резервуара. За них можно было держаться, экономя силы не только на воде, но и под водой, если нам придется нырять. Акустика в иностальном баке была хорошая, и приближение солдат мы учуем сразу, едва они станут карабкаться на водокачку. Единственное неудобство, от которого не отделаться, – холод. Прежде чем лечь отсыпаться, гвардейцы израсходовали почти всю нагретую солнцем воду: мылись, стирали одежду, купали коней… А свежая вода, которую насос накачал сюда взамен разобранной, еще хранила в себе озерную прохладу. И днем она вряд ли доставила бы нам радость, а ночью и подавно.
Безостановочно стуча зубами – как бы ко всем нашим бедам не подхватить еще простуду! – мы уцепились за выступы и стали ждать, что будет дальше. Плавать туда-сюда, чтобы согреться, означало создавать лишний шум. И я обучил Дарио старому приему, с помощью которого перевозчики и кочевники согреваются ночью в хамаде, когда нет возможности двигаться. Способ этот был не слишком действенен, зато прост: поочередно напрягать, не сокращая, и расслаблять мышцы всего тела, концентрируя на них свое внимание. При должном усердии это позволяло поддерживать в руках и ногах нормальный кровоток. Плюс давало психологический эффект – отвлекало от мыслей о холоде.
Задохнуться было нельзя – в люке, который мы закрыли за собой во избежание подозрений, имелась отдушина. Заблудиться – тоже. Резервуар не настолько огромен, чтобы, даже плавая в кромешной тьме, мы не нашарили бы выход. Когда люк со скрежетом откроется, тогда нам и предстоит нырять, не раньше. Ну а там кто кого перехитрит: или мы солдат, или они нас. Свет ручного фонаря бледный и не добьет ни до дна, ни до противоположного края бункера. Поэтому мы можем погрузиться неглубоко и, осторожно высовывая лицо из воды, не мучить себя долгой задержкой дыхания.
О том, что происходит снаружи, мы судили по долетающим до нас гулким отзвукам. Шум не прекращался, но и не усиливался, а как бы растекся по всей территории казарм. Что при этом делали кабальеро, неизвестно, только обыску они не препятствовали.
В кромешном мраке и холоде время тянулось медленно, и мы, стискивая зубы, ждали, когда по лестнице водокачки загремят солдатские сапоги. И немало удивились, когда вместо этих звуков услыхали совершенно иные. Сначала – противный скрип металла, а вслед за этим – шум падающей воды. Да такой громкий, какой мог издать лишь льющийся на землю мощный поток.
Однако на этом чудеса не закончились. Еще не осознав, что творится на хоздворе, мы почувствовали, как нас начинает утягивать течение! И чем дальше, тем быстрее и быстрее. Возникший в баке водоворот вращался против часовой стрелки, а вместе с его ускорением стал стремительно падать и уровень воды.
– Держи-и-ись! – крикнул я Дарио. Вряд ли кто-то мог нас сейчас услышать. Шум стоял такой, что заглушал все доносящиеся сюда звуки, а пустеющий бак вибрировал, словно резонатор. Рев воды и дребезжание стен слились в единый шум, повергавший в панику и сводивший с ума.
Сопротивляться течению удавалось с трудом. Выступы, за которые мы цеплялись, по мере убывания воды уползали вверх и заставляли искать новую опору прежде, чем пальцы соскальзывали со старой. Я и Тамбурини опускались на дно бака, будучи не в силах что-либо предпринять. Бороться было бесполезно и бессмысленно. Да и что мы при этом выиграли бы? Только упростили бы задачу поджидающим нас снаружи солдатам, и все.
Да, они переиграли нас, закрыв входной водопроводный вентиль и открыв сливной. Тактика, очевидная для южан, но совершенно невероятная для северян! Она не пришла нам в голову, поскольку элементарно туда не укладывалась. Мыслимое ли дело: вылить на землю огромную цистерну воды лишь затем, чтобы обнаружить в ней двух беглецов! Все мои привитые с детства инстинкты протестовали против такой безумной расточительности. Протестовали, хоть разум и соглашался с тем, что в здешних краях вода ценится не больше, чем в наших – песок и камни.
Сливная горловина была слишком узкой для того, чтобы мы проскользнули в нее и плюхнулись в грязь к солдатским ногам. Вода иссякла, а мы с Дарио так и сидели на дне бака, мокрые, продрогшие и беспомощные, будто две потрепанные бурей вороны. Такими жалкими и увидели нас солдаты, когда спустили в люк на веревке фонарь. Под раздавшиеся с хоздвора обрадованные выкрики и смех нам сбросили веревочную лестницу. И пригрозили, что если мы не вылезем подобру-поздорову сами, нас вытащат насильно, прострелив перед этим для острастки конечности. Мы не намеревались жертвовать здоровьем ради глупого упрямства и безропотно покарабкались наверх, мысленно прощаясь со всеми надеждами удрать из Садалмалика…
Либо солдат повеселила наша наивная попытка скрыться от них таким способом, и потому они не разозлились, либо у них имелся приказ избегать рукоприкладства, но наш арест в целом прошел гуманно. Легкие тычки и подзатыльники не в счет, хотя, конечно, мы с Дарио не привыкли к такому обхождению. Но, прикусив языки, терпели, поскольку понимали: сейчас молчание для нас – благо, а наши протесты лишь испортят конвою настроение и ничего, кроме вреда, нам не принесут.
Бежать было некуда, сопротивляться – бессмысленно. И все же перед тем, как вывести нас с хоздвора, нам заткнули рты кляпами, а на головы надели мешки из плотной ткани. Едва выбравшись из кромешной темноты, мы вновь лишились возможности смотреть по сторонам и вдобавок разговаривать. Разумная предосторожность, если гвардейцев не известили насчет ареста дона Балтазара. Раскричись мы об этом, неизвестно, как отреагируют на наши вопли кабальеро и не создадут ли они затем солдатам проблем.