– О, да! – оживился домар, и прочие северяне ему дружно поддакнули. – Всем известны великие бойцы Кнут из клана Вотхерстов, Юхан из Лонгскротов, Имон из Накенхэлов, ну и, конечно, сам Маклей из Старканотов! Все они по сорок раз спускались в Кровавый кратер и всегда выбирались оттуда победителями. А после своей сороковой победы получили из рук Владычицы печать Свободы и вернулись обратно в Атлантику.
Я хотел было заметить, что если за столько лет испытание Юга умудрились пройти лишь четверо (да и то по слухам), то с математической точки зрения эта затея совершенно невыполнимая, но вновь промолчал. Кто я, в конце концов, такой, чтобы разрушать алгеброй гармонию веры, которая помогает обреченным на смерть людям поддерживать в себе боевой дух и жажду жизни?
– Многие из попадающих сюда северян считают испытание Юга позором и не верят в свои силы, – продолжил Тунгахоп, видимо, догадавшись, о чем я сейчас подумал. – Эти заблуждающиеся братья наотрез отказываются от битвы. Вместо нее они набрасываются на охрану и гибнут, искренне полагая смерть без благородного оружия в руках достойной!
– Неужели вы вообще ни разу не пытались бежать? – спросил я, воровато оглядевшись и понизив голос. Мысль о том, что мне придется провести здесь остаток жизни либо вскоре быть повешенным, не желала укладываться у меня в голове. Равно, как и мысль о том, что вольнолюбивые северяне отказались бы от побега, представься им такой шанс.
– Все беглецы, какие мне известны, плохо кончили, – сокрушенно покачал головой домар. – Они погибли самой отвратительной смертью: убегая от врага, получили в спину стрелу или пулю! После чего их останки были отданы на съедение псам. А товарищей тех, кто покрыл себя позором, надолго отстраняли от битв – в наказание за то, что не отговорили беглецов от их затеи. А что такое для нас жизнь без битв, ты, думаю, понимаешь.
– Да уж, как не понять, – кивнул я и приуныл. Надежда воодушевить со временем северян на побег была не такой реальной, нежели казалось поначалу. Даже с учетом того, что я пронес с собой инструмент, с помощью которого можно было этот побег провернуть. Впрочем, пока передо мной стояла другая задача – как бы уберечь его от охраны, подвергавшей заключенных регулярным обыскам. Сегодня скорее всего с этим проблем не возникнет. Если вечером и будет шмон, мой секрет пока ни для кого не досягаем, включая даже меня. А вот завтра спозаранку придется что-то срочно предпринимать. Найдут при мне такую опасную хреновину – не отверчусь от новых побоев и карцера.
Я был бы не прочь и дальше послушать о житье-бытье гладиаторов, но они пригласили меня в свой круг вовсе не за этим. И я подробно отвечал на их расспросы до самого ужина, на который тоже решил не ходить. Болтать красиво и складно я всегда был горазд – этот фамильный дар у Проныр также не отнять, – а если где привирал, то совсем чуть-чуть. Жадные до новостей северяне даже отложили по моей вине свою ежедневную тренировку. А для поддержания во мне сил они подкармливали меня молоком и прочими деликатесами. Надо заметить, что я и на «Гольфстриме» порой питался куда скромнее, но, не желая обидеть слушателей отказом, благодарно принимал от них угощение.
Северяне жили на первом этаже в просторной и имеющей отдельный вход казарме. Ее убранство даже по местным меркам было спартанским: толстый слой войлока на полу да умывальник, висящий в углу над дырой санузла; высотное расположение тюрьмы и близость воды позволили оборудовать здесь канализацию, без которой обитатели Ведра давно вымерли бы от антисанитарии.
Казарма служила также спортивным залом, где Тунгахоп со товарищи тренировались между битвами. На время этих занятий охрана выдавала северянам необходимый инвентарь и запирала их на все засовы до тех пор, пока им не надоедало дубасить друг друга тренировочным оружием, прыгать, бегать, бороться и кувыркаться. Сюда же, насколько я понял, приводили и жриц любви, какими помимо вина традиционно вознаграждались победители арены Кровавого кратера. Доставляло ли рабыням радость услаждать могучих воинов на жестком, колючем войлоке, неизвестно. Но последние, надо полагать, вообще плевать хотели на такие неудобства.
На закате всех узников, в том числе северян, погнали назад в камеры. К этому часу я немного осмелел, но все же не настолько, чтобы чувствовать себя уверенно среди намявших мне бока ублюдков. Поэтому покинул двор в числе последних. «Звери» по-прежнему косились на меня с недружелюбием, разве что злорадства и презрения в их глазах заметно поубавилось. Уважением к хитрому новичку они, естественно, не прониклись – с чего бы вдруг? – но оно мне и не требовалось. Главное, я подстраховался от дальнейших нападок и теперь могу не переживать за одежду и паек. И когда эти страхи отошли на второй план, я стал мыслить более взвешенно и трезво. Так, как положено мыслить человеку, решившему любой ценой удрать из тюрьмы.
За день в Ведро не поступило новых заключенных, а Бубнила застрял в карцере явно надолго, поэтому я опять ночевал в блаженном одиночестве. Вдобавок по возвращении в мое скорбное обиталище меня ожидал сюрприз. На сей раз, к счастью, приятный.
Неизвестно, кто и когда заходил сюда в мое отсутствие, но подарок он оставил превосходный. Оба моих носка и ботинка, с которыми я уже навсегда распрощался, дожидались меня на полу возле нар. Будучи достаточно прочными, возвращенные вещи выдержали трепку и не пострадали. В отличие от куртки и штанов. Они хоть и не побывали в руках «зверей», но в пылу борьбы кое-где разошлись по швам.
Более прозрачного намека на то, что я получил неприкосновенность – по крайней мере, на время, – «звери» мне дать не могли. Как там бишь подумал я, когда ложился на эти нары в первый раз? От судьбы не убежишь? Так и есть. Только зачем от нее убегать, когда можно попробовать договориться с ней по-хорошему? Жаль, не всегда это срабатывает, но иногда, как, например, сегодня, может и помочь. И, конечно, не за красивые глаза. Но пускай все мое тело ныло от побоев, в горле першило от многочасовой болтовни, а будущее ни на йоту не прояснилось, все равно я ощущал себя гораздо бодрее, чем утром.
Воистину, много ли надо для счастья человеку, которого лишили в жизни всего, кроме одежды, ботинок и самой жизни, будь она, треклятая сука, неладна!..
Глава 11
Кто и когда окрестил эту иностальную развалюху «Недотрогой», не знал даже старожил гладиаторов Ведра, домар Тунгахоп. Однако она являла собой тот уникальный случай, когда данное бронекату имя полностью противоречило его судьбе. За свою долгую жизнь «Недотрога» позволила дотронуться до себя столько раз, что на ней буквально целого места не осталось.
Мятые и дырявые борта, разболтанные и изношенные колеса, деформированная рама, дребезжащая трансмиссия, гнутые тяги, тугие, скрежещущие рычаги, разбалансированный штурвал… Когда я впервые увидел эту потрепанную малышку, мне стало ее жаль до слез. Так мог выглядеть бронекат, который побывал на своем веку в сотнях передряг и сменил уйму шкиперов. Причем почти все они, как следовало догадаться, погибли на боевом посту не самой завидной смертью.
Я назвал «Недотрогу» малышкой вовсе не из жалости. Она и впрямь была самым маленьким из всех известных мне бронекатов. Из-за немереной мощи Неутомимых Трудяг делать на их основе транспорт с малой грузоподъемностью попросту невыгодно. Но эта машинка создавалась без оглядки на практичность и здравый смысл. Она не предназначалась для дальних поездок и перевозки грузов. На ней даже не было жизненно необходимой перевозчикам вещи – водного резервуара! Да и зачем он тут, ведь единственная цель существования «Недотроги» – увеселять зрителей. А единственным местом, где ей дозволялось кататься, было дно Кровавого кратера.
И мне – шкиперу Проныре Третьему, – предстояло стать рулевым и механиком этой развалюхи, не первым и наверняка не последним!
Тунгахоп был не в курсе, кто дал «Недотроге» имя, зато он знал нескольких ее предыдущих шкиперов. Правда, заикнувшись о них, домар вмиг понял, что сболтнул лишнего. И уже не стал в красках расписывать мне, какой смертью пали мои предшественники. Я тоже предпочел об этом не расспрашивать. В отличие от северян, меня подобные истории не воодушевляли, а, напротив, ввергали в уныние. И оно было не лучшим союзником гладиатора перед грядущей битвой.
О, всемилостивая Авось, и как только меня угораздило во все это вляпаться!
– Да не трясись ты так, Проныра! – хлопнув меня по плечу, хохотнул Тунгахоп, когда я, он и его сквад подъехали на «Недотроге» к тропе Героев – наклонному желобу, прорубленному в склоне кратера. Дорога эта предназначалась для торжественного спуска гладиаторов на арену под восторженные вопли публики. – В последние минуты жизни воинам положено радоваться, а не горевать! Тем более что нынче отличный денек для кровавого пира! Редко нашему брату выпадает пасть смертью храбрых на глазах такой прорвы народу! Все мы мечтаем о подобной славе, но лишь единицам из нас она улыбается! В прошлый раз трибуны были полны едва наполовину, а сегодня, ты глянь, на них пустого места нет! Сразу видать: истосковались южане по битвам на колесах! Давай, радуйся, что получил шанс умереть достойно, как перевозчик, а не корчась от голода на тюремных нарах! Йо-хо-хоу!..
О, всемилостивая Авось, и как только меня угораздило во все это вляпаться!
– Да не трясись ты так, Проныра! – хлопнув меня по плечу, хохотнул Тунгахоп, когда я, он и его сквад подъехали на «Недотроге» к тропе Героев – наклонному желобу, прорубленному в склоне кратера. Дорога эта предназначалась для торжественного спуска гладиаторов на арену под восторженные вопли публики. – В последние минуты жизни воинам положено радоваться, а не горевать! Тем более что нынче отличный денек для кровавого пира! Редко нашему брату выпадает пасть смертью храбрых на глазах такой прорвы народу! Все мы мечтаем о подобной славе, но лишь единицам из нас она улыбается! В прошлый раз трибуны были полны едва наполовину, а сегодня, ты глянь, на них пустого места нет! Сразу видать: истосковались южане по битвам на колесах! Давай, радуйся, что получил шанс умереть достойно, как перевозчик, а не корчась от голода на тюремных нарах! Йо-хо-хоу!..
Вместо ответа я лишь изобразил вымученную улыбку и, дав бронекату самый малый ход, вывел его на тропу. Спускаться по ней требовалось неспешно, дабы разогреть зрителей, позволив им как следует нас поприветствовать. Этой и другим местным традициям меня обучили накануне северяне. Многие из них провели на арене больше двадцати выступлений и превратились в заправских артистов, пускай сами они и отказывались причислять себя к таковым.
Особенно колоритно в этом плане смотрелся ветеран Тунгахоп. Потрясая над головой огромной двуручной секирой и издавая воинственный рев, он бегал от борта к борту, выпячивал грудь и красовался то перед одной трибуной, то перед другой, срывая бури оваций. Короче говоря, всячески работал на публику, упиваясь ее вниманием и любовью. И вполне заслуженно, после стольких-то великих побед! За годы гладиаторской жизни домар так вошел в образ героя-легенды, что играл свою роль естественно и непринужденно. Играл, наслаждался всенародным признанием, но все равно отказывался верить, будто он не развлекает южан, а исполняет высокую миссию: воспитывает в них отвагу и боевой дух.
Чего здесь было больше – самообмана или наивности, – трудно сказать. Но, глядя на Тунгахопа и старающийся не отстать от него сквад, я испытывал к ним одновременно и жалость, и зависть. Жалость понятно почему. А зависть потому, что мне, при всем желании, не удавалось следовать совету домара и радоваться собственной гибели, пускай даже овеянной славой…
Если судить по количеству собирающихся в Кровавом кратере зрителей, он считался главным увеселительным центром Юга. Трудяги из приозерных городов и поселков, а также солдаты любили съезжаться сюда во время отпусков, чтобы как следует отдохнуть: посетить ярмарку, поиграть на скачках и посмотреть на гладиаторские бои. Эти мероприятия организовывались здесь, как правило, раз в месяц и продолжались три дня. Торговля и конные бега проводились за пределами кратера. А в нем самом в этот момент шла подготовка к главному представлению, которое назначалось на последний день праздника.
Только ради этого финального действа бывший метеоритный кратер и был превращен в гигантский амфитеатр. Рабы вытесали на его склонах уступы для зрителей и два диаметрально расположенных спуска для «артистов». А также выровняли дно и оградили трибуны глубоким рвом, утыканным острыми кольями. Арена получилась просторной. Но так и задумывалось, поскольку иногда на ней учинялись довольно масштабные кровавые феерии.
Гладиаторы-северяне содержались во многих тюрьмах Юга. Но между собой северян стравливали редко – только когда удавалось свести на арене членов враждующих кланов. В противном случае краснокожие воины наотрез отказывались проливать кровь соотечественников, к которым они не испытывали враждебных чувств. Зато с превеликой охотой бились с воинами других народов, а также с диким зверьем, специально отлавливаемым для них по всему миру.
Смертоносное шоу состояло из трех актов. Нас привезли сюда в клетке и до выхода на арену не позволяли глядеть, что на ней творится. Мы могли судить об этом по доносящемуся оттуда шуму. Мне он мало о чем говорил, так что о происходящем в кратере я узнавал от соратников.
В первом акте, по их заверениям, команда из трех или четырех северян отбивалась от стаи волков. Последних нарочно неделю морили голодом и кололи перед боем иглами, чтобы довести до исступленного бешенства. Мои товарищи по команде Квасир и Эдред с гордостью продемонстрировали оставшиеся у них после такого же боя глубокие зарубцевавшиеся шрамы. И сказали, что полгода назад им пришлось воевать впятером против тридцати волков. И что с арены тогда ушли лишь три выживших гладиатора, причем один из них умер от ран по дороге в Ведро. Судя по тому, что сегодняшняя битва с волками завершилась раскатистым боевым кличем, кому-то из гладиаторов тоже посчастливилось выжить. Судьба остальных была нам пока неизвестна.
Во втором акте северяне не участвовали (что было легко определить по отсутствию характерных кличей), но моих многоопытных товарищей это не удивило.
– Похоже, тюрьма Анчи еще не набрала себе новую команду после недавней резни тамошних Виллсвайнов и Торденхаммеров из Ситулы, – заключил со знанием дела домар. – Хороший был бой, но когда нам приходится биться друг с другом, слишком многие вынуждены завершить до срока испытание Юга. Жаль, но такова судьба.
– Такова судьба, – кивнув, обреченно молвили за Тунгахопом собратья.
Вместо краснокожих «артистов» устроители боев выставили на арену толпу гладиаторов классом пониже. И не просто стравили их друг с другом, а разыграли целый спектакль под названием «Осада деревянной башни». Сам бы я, конечно, не догадался, что за какофония доносится из кратера. Но северяне живо расслышали в ней стук втыкающихся в дерево стрел, шмяканье о землю падающих с высоты тел, громыханье метательных машин, удары о башню выпущенных ими камней, треск ломающихся бревен, бабаханье тарана о башенные ворота… Учитывая рыночную стоимость древесины, это развлечение обошлось южанам в баснословные деньги. Хотя, конечно, кто бы их тут считал.
Осада завершилась продолжительным раскатистым грохотом и грянувшим за ним хором отчаянных криков боли и ярости.
– Опять эти южные псы подстроили своему отребью подлянку! – рассудил сидящий слева от меня гладиатор по имени Улуф. И, перехватив мой вопросительный взгляд, пояснил: – Башня у них не простая, а с секретом. Когда таран ломает ворота, внутри срабатывает хитрый механизм, и сруб тут же рассыпается весь по бревнышку.
– А как же люди? – удивился я.
– Какие люди? – переспросил Улуф. – А, это ты про южан!.. Тоже мне, нашел о ком переживать! Кому повезет, тот выживет, кому нет – туда ему и дорога. Такого добра вокруг полно, его не жалко.
– А вас, значит, жалко?
– Жалко. Потому что нас мало. Сколько раз мы эти башни штурмовали, ни одна не развалилась. О чем это говорит?..
Через час, когда с арены убрали мертвые тела, раненых, катапульты, а также обломки бревен и лестниц, настал и наш черед развлекать публику. То, что именно нам выпала честь завершать шоу, приводило северян в восторг, а меня, наоборот, бросало в холодный пот. По канонам жанра, в финале подобных игрищ всегда устраивалось самое грандиозное представление. И мне было страшно даже вообразить, что в Кровавом кратере может быть грандиознее осады десятиметровой башни с последующим ее разрушением. Разве что осада сразу двух таких башен, но для этого на «Недотрогу» посадили слишком мало вояк и слишком плохо их вооружили.
Выведя бронекат на арену, я впервые в жизни ощутил на себе пристальное внимание сразу нескольких тысяч пар глаз. Приятного в этом было мало, особенно учитывая, что я и так пребывал на взводе. Но как тут было не волноваться, если на «Недотроге» отсутствовала даже рубка, чьи стены могли бы хоть немного защитить меня от опасности. Штурвальная стойка и рычаги скоростей торчали прямо из кормовой палубы. А позади, на расстоянии всего вытянутой руки, вращался маховик Неутомимого Трудяги. ДБВ был единственной деталью, которая до сих пор оставалась тут неповрежденной. Да и то лишь потому, что ее создали Вседержители, а не человек.
Этот Трудяга был небольшим, но все равно его установка на «Недотрогу» являла собой такое же расточительство, как игра на арене с бревнами. Потешная машинка длиной всего полдюжины метров, установленная на смешные колесики двухметрового диаметра! В хамаде она сразу зарылась бы по самое брюхо в песок, но по ровному, утоптанному дну Кровавого кратера носилась очень даже резво.
И все бы ничего, если бы не издаваемый ею грохот! Перевозчики династии Проныр не знали, что такое езда на разболтанных механизмах. Любая легкая поломка или люфт исправлялись нами сразу же на месте. Серьезная – в мастерских ближайшего города, куда «Гольфстрим» доставлял на буксире другой наткнувшийся на него перевозчик (до своей ссоры с Владычицей я избегал бездорожья и ездил лишь проторенными путями). Ну а работа с таким педантичным механиком, как де Бодье, позволила мне и подавно забыть обо всех злокачественных шумах. Гуго на многотонной погремушке по имени «Недотрога» и вовсе схватил бы сердечный приступ. Но мои нервишки были все же покрепче. И я, несмотря ни на что, управлял этой штукой, проклиная тот день, когда она была создана.