«Ничего, – ответила себе Наташа. – Ничего не выяснят, потому что отложат дело в долгий ящик. В самом лучшем случае – отправят запросы в московские ЗАГСы, но и это маловероятно. Да собственно, кому какое дело до Анюты? Померла и померла. Насчет пропавших денег я ничего доказать не смогу. Она ведь могла их попросту потратить, а коробку выбросить… Это скажет любой следователь, но я-то знаю, что все было не так! А уж если заикнусь про часы – меня тем более не станут слушать. Это настолько невероятно, что я сама себе с трудом верю. И соседка не поверила, и Паша посмеялся. Что он там сказал? Даже сломанные часы два раза в сутки показывают точное время… Может, мысль и глубокая, но в ней заключается насмешка. Просто не хотел прямо назвать меня дурой. Он не поверил мне – муж, человек, ближе которого у меня просто нет… Никого не осталось».
Обратный путь до станции показался ей бесконечным. Она шла медленно, углубившись в раздумья, едва замечая магазины, машины, прохожих. Начинался дачный сезон, и народу на улице стало намного больше. Приехали москвичи. Наташа подняла голову – снова ювелирный. Охранник куда-то исчез, а вот нелегальный валютчик дежурил у входа, красноречиво помахивая пачкой рублей, перетянутых резинкой. Он приветливо посмотрел на Наташу, видно, предполагая в ней потенциальную клиентку. Это был симпатичный молодой парень с широким смуглым лицом. Наташа поймала его взгляд, и он сразу заулыбался. Женщина удивилась. «Первый раз его вижу, а он со мной, как со знакомой…»
– Поменять желаете? – ласково спросил парень. – Ваша сестра всегда у меня меняла.
Наташа вздрогнула:
– Моя сестра?!
– Ну да, черненькая такая, – он провел рукой вокруг головы, изображая Анютину гладкую прическу.
– Вы знали ее? – Наташа подошла ближе. Только теперь она заметила, что ювелирный магазин закрылся на обед. Тем же объяснялось и отсутствие охранника.
Парень ответил, что знал, и давно. Уже не первый год она меняла у него доллары. Слышал о ее смерти, сочувствует… Он кивнул в сторону площади, и Наташа сразу все поняла. Конечно, ему все рассказали таксисты. Они-то точно имели дела с этим пареньком. «Я уже отвыкла тут жить, а ведь следовало помнить – даже если ты кого-то не знаешь, то тебя многие могут знать в лицо. Он меня помнит. Наверное, как-то подошли к нему вместе с Анютой, поменять деньги. Все это, как в тумане».
– Так может, вы и ее парня помните? – как можно непринужденней сказала она. Но голос прозвучал сдавленно, как ей самой показалось. Впрочем, валютчик ничего не заметил – он кивнул, и его улыбка стала еще лучезарней.
– А узнать его вы смогли бы? А описать?
Вот эти вопросы точно оказались лишними – тот сразу насторожился.
– Что случилось? – недоверчиво буркнул он, инстинктивно оглянувшись по сторонам. Доброжелательное выражение лица как ветром сдуло. Наташа поспешила оправдаться:
– Ничего не случилось, просто не могу его найти. Адреса у меня нет, имени не знаю. Какой-то кошмар! Хотелось бы с ним побеседовать.
Но парень по-прежнему стоял с кислой миной. Было ясно, что взволнованная дамочка ни покупать, ни продавать валюту не будет, и стало быть, обхаживать ее дальше и разговаривать на семейные темы не стоит.
– Да я его тоже не знаю, – неохотно выдавил он, наконец. – Я с ним незнаком.
– Но какой он хотя бы из себя? – упрашивала Наташа. – Вы же видели его, и не раз, верно?
Валютчик совсем завял.
– Он приходил с моей сестрой менять деньги, так? – настаивала она. – Часто?
– Ну, можно сказать, что да. Последнее время – всегда вместе, – вымолвил тот. – Вы мне толком скажите – что случилось? Он ее обокрал, что ли?
– Нет-нет!
Наташа отлично понимала, что в разговоре не должно быть ни малейшего намека на уголовщину. Иначе тот сразу сообразит, что его могут притянуть свидетелем, да еще, возможно, по мокрому делу, а уж это, при его-то роде занятий, вовсе нежелательно. Конечно, милиция знает о нем все. Конечно, он платит, конечно, он относительно чист перед законом. Наташе не случалось слышать, чтобы местные «жучки» кого-то надули. В Москве – да, но здесь, в городе, где все друг друга знают, такой бизнес не продержался бы и недели. К валютчикам просто перестали бы подходить, и спрятаться им было бы негде. И парню вовсе не хотелось попасть в историю…
– Просто исчез, да странно как-то, с концами, – объясняла она, выдумывая на ходу. – Беда в том, что я-то его ни разу не видела, а соседи – только мельком, в лицо не помнят. Ну и думаю – раз моя сестра умерла, то вдруг он тоже… Что-то с собой сделал? От горя?
«Прости меня господи! Сделает такой с собой что-то! От горя, как же! Пропивает с какой-нибудь тварью Анюткины деньги! И обручальные кольца – сволочь!»
– Ну что я могу сказать, – протянул валютчик. – Видеть-то я его видел… Обычный такой пацан…
– Молодой?
– Ну не старый. Вроде бы как ее ровесник, около того, – валютчик задумался, заведя глаза к бледному небу, подернутому облаками. – Ни то ни се, ничего примечательного. А что, вы и впрямь ничего о нем не знаете?
– Ничего.
– Вот как бывает… – философски заметил он. – Ну что еще… Одет обычно, не в костюм, скорее, в джинсы. Или там в треники – не помню. Ну не в галстуке точно. Да!
Он вдруг оживился.
– Он в очках!
– Так-так, – подобралась Наташа. Наконец-то хоть одна конкретная черта! Все прочее в качестве примет никуда не годилось. – Темные очки?
– Обычные. Очкарик, короче.
– Ага… А волосы какие – темные, светлые?
– Светлые вроде, – засомневался парень. – И еще он такой, в теле. Не накачанный, а просто с брюшком. Не жирный, нет, упитанный просто.
«Ну и герой романа! Очкастый, с брюшком!»
– Больше ничего не припомню – он-то ко мне не подходил, курил в сторонке, пока ваша сестра деньги меняла.
– Он курит? – Наташа была возбуждена. Деталей немного, но все ценные. Она почти видела внутренним зрением этого проходимца и возненавидела его еще больше, как только он начал обретать плоть и кровь. – Хорошо. А откуда они обычно приходили? Оттуда?
Она указала в сторону перехода, но тут валютчик спасовал:
– Ну знаете, я же не следил за ними! Я не глазею по сторонам, у меня клиенты!
– Извините, – сдалась Наташа. – Спасибо вам большое, помогли…
– Да ничего, – буркнул тот, теребя в руке пачку денег. Его лицо приобрело хмурое выражение – он как будто раздумывал над чем-то. И вдруг остановил женщину, которая уже собиралась отойти: – Вот еще что. Не знаю, надо вам это или нет…
– Мне все надо!
– Я вот что заметил – доллары мне всегда давала она, а вот рубли, которые получала, передавала ему. Отойдет в сторону, отдаст, он сунет в карман, ну и пойдут куда-то, к рынку, наверное.
Наташа стиснула губы. Так и есть. Все еще хуже, чем она предполагала. Анюта сознательно содержала любовника! Сознавала она или нет весь позор, всю ложность этой ситуации – неизвестно. Но когда стареющая девушка влюбляется впервые, она способна на такие глупости и самоуничижение… «Грабеж был естественным следствием. Он распоясался от такой кротости и захотел получить сразу все. Ох, сестричка… Меня тут не было, когда ты сходила с ума по этому ничтожеству! Тебя некому было защитить!»
– Сколько она обычно меняла? – отрывисто спросила Наташа. Ей казалось, что валютчик отлично видит ее смятение и стыд.
– Сто, как всегда. Только в последнее время почаще обычного. Раньше приходила раз в две недели, а тут вдруг каждую неделю. А то и еще чаще.
Наташа поблагодарила его и пошла прочь. Ноги сами понесли ее к переходу, и она пришла в себя только на другой стороне, оставив позади истерическое визжание гармоники, на которой играл нищий, торговые ряды и шум поездов.
Она могла быть довольна – узнала хоть что-то. И вместе с тем не чувствовала никакого удовлетворения. Прежде всего потому, что ей не с кем было обсудить свои успехи. «Что делать? С кем посоветоваться? С Пашей – нет, пробовала уже. В прежние времена я пошла бы к соседке, но сейчас это невозможно. Кажется, она обиделась надолго, если не навсегда. Не нужно было с ней так резко. Кто остался? Женька? К чему она мне… Женька сделала все, что смогла, и больше ни на что не годится. Татьяна слышать не может о том, что у Анюты был любовник. Наверное, не поверит в него, даже если увидит лицом к лицу. И кто остается?»
Оставалась Людмила. Она-то, разумеется, обсудила бы все и всех и осудила бы в придачу, с основаниями и без таковых. Но можно ли верить ее словам? «Что ж, вечером она явится, и я все выясню. Прежде всего пусть сама опишет парня, с которым якобы видела Анюту. Если описания не совпадут – значит, врет. Не могло быть у Анюты двух женихов зараз. А пока пойду к близняшкам, заберу вещи».
Сестры были дома и вышли отпирать дверь одновременно. Они всегда ходили друг за дружкой по пятам и все делали вместе, если, конечно, это было возможно. Наташа сразу отметила, что Инна тоже вытянулась и очень похорошела. Она была бы совсем красавицей, если бы не замкнутое, подавленное выражение глаз. Девушки хором поздоровались и пригласили гостью войти.
Оставалась Людмила. Она-то, разумеется, обсудила бы все и всех и осудила бы в придачу, с основаниями и без таковых. Но можно ли верить ее словам? «Что ж, вечером она явится, и я все выясню. Прежде всего пусть сама опишет парня, с которым якобы видела Анюту. Если описания не совпадут – значит, врет. Не могло быть у Анюты двух женихов зараз. А пока пойду к близняшкам, заберу вещи».
Сестры были дома и вышли отпирать дверь одновременно. Они всегда ходили друг за дружкой по пятам и все делали вместе, если, конечно, это было возможно. Наташа сразу отметила, что Инна тоже вытянулась и очень похорошела. Она была бы совсем красавицей, если бы не замкнутое, подавленное выражение глаз. Девушки хором поздоровались и пригласили гостью войти.
– Мы одни, – сообщила Ирина.
– Хотите чаю? – осведомилась Инна.
Наташа заметила свою сумку – та стояла в обширной, по-деревенски захламленной кухне. Сестры жили с родителями в частном доме, очень похожем на тот, где провела детство сама Наташа. И все же, этот дом отличался от ее собственного. Какие-то забавные игрушки, рассаженные на полках. Цветы на окнах, трехцветный котенок, кокетливо выглядывающий из опрокинутого на пол валенка… Разбросанные по столу книги вперемешку с чайной посудой. Порядка здесь не было, а вот уют – был. «Потому что тут живут, а не умирают… – подумала Наташа. – Как у некоторых».
От чая она не отказалась, и пока Ирина накрывала на стол, обменялась с ней несколькими фразами. Инна тем временем скрылась в глубинах дома.
– Вы узнали что-нибудь? – шепотом спросила Ирина. – А то я волнуюсь, что вчера вам наговорила…
– Да почти ничего не узнала, – так же тихо ответила ей Наташа. – Думаю все же, что наши с тобой дела никак не связаны. А почему она ушла?
– Ой, – выдохнула девушка, снимая чайник с огня. – Инка стала такая запуганная, всего стесняется, боится. Я ей сказала вчера, что вы теперь все знаете, так она чуть не заплакала. Вы никому – ладно?
– Никому! – пообещала Наташа и тут же вспомнила, что уже не сдержала слова. Павел знал… Но можно ли было брать его в расчет? В Москве никому не было дела до сестер-близняшек, благодаря маньяку изживших старый комплекс.
– Значит, ничего не узнали, – расстроенно повторила Ирина, наливая чай. – А я думала… Ну да ладно. Главное, чтобы это не повторилось.
Наташа согласилась с ней. Про себя она думала, что вторичное появление маньяка на Акуловой горе маловероятно. И уж тем более, возможность его повторного нападения на Инну… Но девушки казались такими озабоченными, поникшими, что она не стала спорить.
– Нам как-то мало проку от того, что мы со всеми заговорили, – горестно рассказывала Ирина, предлагая гостье домашнее печенье. – Мама рада, отец счастлив, да и вся родня тоже… Они ведь переживали, что с нами что-то не так. По врачам водили… Даже на платного психолога деньги нашли. Ведь с таким недостатком ни на работу не устроишься, ни замуж не выйдешь – правда?
– Ну это смотря какая работа попадется и какой муж… – любезно ответила Наташа.
Но девушка отмела все возражения, тряхнув белокурыми волосами:
– Нет-нет, и думать было нечего! А нам ведь уже по двадцать! А что теперь? Инка из дома не выходит – какая там работа, какой жених! Даже на свой шейпинг ходить перестала. А я с ней сижу, тоже, знаете, боюсь… Короче, стало еще хуже, чем было.
– Ничего, пройдет время, успокоитесь, – утешала ее Наташа. – В конце концов ничего ведь не случилось. Вот у меня, к сожалению, все уже непоправимо…
– Вы в милиции были?
– Была – что толку. Сама кое-что узнала, но пока ума не приложу, что с этим делать.
– Что узнали? – У девушки вспыхнули щеки. Она придвинулась ближе, и Наташа заметила, что ее сестра молча вошла в кухню и остановилась у дверей, тоже желая послушать.
– Девочки, мне бы пока не хотелось рассказывать…
– А мы не скажем никому!
– Ну, те времена уже прошли, – она с улыбкой оглядела парочку. – Раньше вам можно было доверить тайну, а теперь вы – самые обыкновенные болтушки!
Даже Инна улыбнулась, а Ирина – та прямо засмеялась.
– И все-таки, мы ничего не скажем, – уверяла она.
– А вдруг сможем помочь?
Наташа решилась и кратко, не вдаваясь в подробности, поведала кое-какие сведения о любовнике Анюты. Сестрички были потрясены. Они переглядывались, а когда гостья умолкла, чуть не в один голос заявили, что этого не может быть!
– Чтобы ваша сестра? – негодовала Ирина. – Да никогда!
– Я тоже не верю, – вступила в разговор Инна. – Мы никого у нее в гостях не видели.
– Да разве вы часто там бывали?
– Нет, но все равно должны были знать. А соседка? Эта толстая сплетница? – фыркнула Инна. – Если она чего-то не знает, значит – этого не было! Вы спрашивали ее?
– И не раз. Все, девочки, – Наташа поднялась из-за стола. – Будем надеяться, что дело на этом не кончено. А вы помните, что мне обещали. Никому!
Ее проводили до калитки. Девушки все время о чем-то перешептывались у нее за спиной, и наконец более смелая Ирина заявила, что они готовы внести свой вклад в розыски мифического парня.
– Мы тоже можем походить, поспрашивать…
– Ну нет, вы только все испортите. А то и насторожите кого-нибудь, – отказалась Наташа. – Лучше держитесь от меня подальше.
Она не хотела признаваться, что боится за девушек. Ведь все еще неизвестно, с кем ей придется иметь дело. Ясно одно – у этого парня нет никаких моральных принципов. Даже если он не виновен в смерти Анюты, то его равнодушие к ее смерти, к похоронам говорило о многом. «Он просто использовал ее и перешагнул через мертвое тело, – думала Наташа, поднимаясь с сумкой к своему дому. – Перешагнет и через меня, если я буду ему мешать. А уж через этих девчонок – подавно. Они сейчас так напуганы, что толку от них все равно не будет».
У нее уже вошло в привычку проверять все запоры на окнах, едва войдя в дом. Сейчас она сделала то же самое и снова убедилась, что окна в ее отсутствие никто не отворял. Но этого ей показалось мало – она обшарила весь дом, от подпола до чердака, и только тогда немного успокоилась. «А ведь у меня развивается мания преследования, – сказала она себе. – И нервы стали никуда… Разве обязательно нужно жить здесь? Женька приняла бы меня на пару дней, да еще с удовольствием».
Но идти к подруге не хотелось. Наташа инстинктивно чувствовала, что если покинет это место, то никогда ничего не узнает. Все линии сходились здесь. Все улики тянулись сюда. И сюда же после работы должна была прийти Людмила.
Та явилась в половине десятого, когда начинали опускаться сумерки. Наташе послышались за окном голоса, она выглянула и узрела свою несостоявшуюся родственницу, перекликающуюся через забор с Еленой Юрьевной. Беседа была неожиданно теплой, почти доверительной. Людмила интересовалась здоровьем тучной дамы, жаловалась ей на собственные недуги и ругала врачей – разве они что-нибудь понимают? Если у человека нет денег, они и разговаривать с ним не будут!
– Это так, без денег они не лечат, – громко соглашалась соседка. – А ты чего здесь?..
– В гости.
– А-а… – протянула та, сразу меняя тон. – Ну-ну. И развернувшись, грузно зашагала в дом. Людмила скользнула на крыльцо, и Наташа в ту же секунду ей отперла.
– Вы что – поссорились? – сразу выпалила она. – Чего это она сразу завяла?
– Да ничего. Давай к делу.
Визитерша покладисто согласилась. К делу так к делу – ей скрывать нечего. Она в своих правах уверена. И Наташа снова выслушала душераздирающую историю о том, как беременная Людмила внезапно овдовела, была бессердечно обижена семьей будущего мужа, буквально выгнана на улицу. Как ей тяжело пришлось потом – даже не с кем было поделиться горем. А уж когда она узнала о будущем событии…
«Ну прямо “Отверженные” Виктора Гюго, – иронически думала Наташа. – На улицу ее выгнали, как же! Она сама кого хочешь выгонит, за тем и явилась!»
– Правда, с мужем мне повезло, – говорила та, очевидно, страшно жалея саму себя. – Я ему голову не морочила. Сразу, как он стал ухаживать, все ему выложила. А он мне – плевать, ребенок не виноват, тем более ты же замуж собиралась. Все под богом ходим. Ну и женился, хотя живот у меня уже был ой какой заметный… Когда играли свадьбу, я была уже на седьмом… И ничего – никто на мой счет не шептался!
Это она произнесла с вызовом, а затем горестно вздохнула и вытащила сигареты:
– Только мой мужик обижался, что я решила не записывать его отцом. Но я на своем настояла – чтобы отчество было правильное, как следует, а фамилия моя девичья.
– Предусмотрительно, – пробормотала Наташа.
– А ты как думала? – мгновенно ощетинилась та. – Обо всем нужно подумать. У самой ребенок, должна меня понимать.
– Люда, ты меня прости, но это уж очень смахивает на сказку, – упорно повторяла Наташа. – Ну, положим, было у вас с Ильей заявление в ЗАГСе. И сынок у тебя доношенный – слава богу. И даже, предположим, ты все это докажешь, соберешь бумажки, наймешь адвоката… И что дальше? Будешь со мной судиться?