— У, гад! — злобно ощерился Нахалюга. — Хотел нас палкой отлупить за свою вонючую колбасу. Сейчас мы ему соли-то на хвост насыплем.
— Да ладно вам, грех над стариком измываться, — попытался усовестить нас Пузырь.
— А ты не вякай! — оборвал его я. — Тебя вообще тут не было.
— А ну-ка подайте сюда вон тот ящик, — распорядился Нахалюга.
— Не надо, ну зачем старого человека позорить? — вступился Чуридду.
— Заткнись, дурак!
Мы подхватили ящик — он был набит мусором и окурками, от него очень противно воняло — и приблизились к дивану, где в расстегнутой рубахе лежал Рачинедда.
— Ну давай! — приказал Нахалюга.
Мы начали посыпать его мусором; он ворочался, кашлял, стонал, не открывая глаз.
— Ну будет вам! — не вытерпел Карлик. — Колодец нашли.
Тури и Пузырь во все глаза смотрели на эту сцену, но принять участие наотрез отказались:
— Мы ни при чем, нам он ничего худого не сделал.
Наконец мы угомонились, а Рачинедда стал приходить в себя.
— Откуда этот запах? Неужто стреляют? — удивился он.
— Ну, все, — заявил Тури. — Позабавились, и хватит. Теперь бежим к американцам, нахапаем у них галет, у меня опять в брюхе подвело.
Но у нас уже созрел другой план — пронести портрет дуче по деревне.
— Вот потеха-то будет, — радовался Золотничок. — Вся деревня соберется.
Мы вышли с портретом на улицу. Проглянуло солнце, и наши глаза, отвыкшие от света, стали слезиться.
— Ну и куда же мы с ним? — спросил Тури.
На площади было пустынно; перед закрытой дверью овощной лавки одиноко стояла корзина с вялой морковкой.
— Куда же все подевались? — недоумевал Нахалюга.
Никого не было видно и на улицах, поэтому они казались шире, чем обычно, и наши шаги звучали на них гулко и уныло. Агриппино, чтоб немного приободриться, затянул фашистский гимн. Хорошо все-таки поет этот крестьянский сын, словно зерно на току молотит. Мы даже стали ему подпевать: «К оружию, мы фашисты, к оружию, мы фашисты!..»
Нигде ни души, подохли они все, что ли?
По грязным деревенским проулкам мы шли к окраине и пели уныло, будто за упокой.
— Надоело! — бросил Тури. — Устроим канонаду по дверям, а?
— Что мы, дети малые? — скривился Золотничок.
Но только так можно было выкурить односельчан из их нор. Мы нагребли камней и приготовились к обстрелу.
— Огонь! — скомандовал Тури.
Кармело первым бросил камень, а за ним и мы начали бомбить ветхие двери — ни одной не пропустили.
Но, как ни странно, никто не выскочил и не стал осыпать нас проклятьями. Эхо нашей канонады стихло, и снова воцарилась гнетущая тишина. У последней двери мы разрядили все оставшиеся боеприпасы.
— О дева Мария! — послышалось оттуда. — Стреляют! Видно, не жить мне больше на этом свете. — В незастекленном оконном проеме показался старик и, увидев нас, запричитал: — Так это вы, дьяволы, покою никому не даете?! Мало нам войны, так вы еще на нашу голову!
— Вмазать ему, что ли? — размышлял вслух Карлик.
— Ты что? — остановил его Тури. — Не видишь, это старик? Эй, дед, а люди-то все где?
— Да за околицу побежали, — ответил старикан, — американцев встречать. Говорят, они будут раздавать хлеб и золотые монеты.
Мы повернули и поплелись обратно по вымершим улицам и у самой окраины наткнулись на мощную стену спин.
— Надо же, все тут, до единого! — удивился Чуридду.
Ребятишки заняли наблюдательные посты на заборах. Женщины, спасаясь от жары, повязались платками.
— Глянь-ка, ровно второго пришествия ждут, — фыркнул Пузырь.
В саду среди: смоковниц я разглядел еще троих наших приятелей — Вонючку, Рафаэле Обжору и Марио Гулициа.
— Э, кого я вижу!
Мы хотели протиснуться вперед, но не тут-то было: стена даже не шелохнулась.
— Ох, ну и давка! — отдувался Чуридду. — Хоть бы до оврага добраться!
Старики, глядя на нас из-под широких козырьков, укоризненно качали головами.
— Да куда ж вы с этим портретом, окаянные? Его уж и в живых нет, дуче-то.
Волоча за собой Муссолини, который теперь жалобно смотрел на нас одним глазом, мы нашли себе местечко под деревом, где было чуть посвободнее.
— Давайте бросим его к чертовой матери, — предложил я.
Но Кармело, Чуридду и Золотничок все держали портрет — торжественно, как распятие, с которого стекала кровь.
Мы стали смотреть туда, куда таращилась вся толпа, и увидели какое-то пронизанное огненными искрами облако.
— Ой, что-то в глазах рябит, — пробормотал Нахалюга.
Мы все тоже стали тереть глаза. Но то было не облако — огромный хвост ящера летел низко над землей прямо на нас.
— Господи Иисусе, что это? — пролепетал я.
Тури усердно тер глаза и тряс головой.
— Черт побери! — вскрикнул Кармело. — Как же я сразу-то не допер? Ведь это танки!
Чуридду и Золотничок от неожиданности даже портрет уронили. Через несколько минут мы уже отчетливо разглядели вереницу танков с открытыми люками, откуда высовывались танкисты в шлемах.
Гигантское чудовище змеилось по дороге, то вползая на холмы, то скрываясь в лощинах. Наконец этот хвост заполонил спускавшуюся уступами оливковую рощу, и мы увидели его целиком. Но долго смотреть на колонну было невозможно: солнце слепило глаза. Устав от этого зрелища, мы растянулись в пыли.
— Ух ты, звери! — восхитился Золотничок.
— Слышите? — прервал его Агриппино. — Будто гул стоит.
— Да нет, — отозвался я, — вроде тихо.
Агриппино приник ухом к земле.
— Нет, точно гул.
Прислушавшись, мы убедились, что Агриппино прав. Вся земля дрожала от мерного гула, точно огромная журавлиная стая хлопала в лад крыльями. Я послушал, послушал и сказал:
— Ну что, усекли?
— Да я вам первый сказал, — насупился Агриппино.
— Сказал — и заткнись! — отрезал я. — И без тебя шуму хватает.
Мы все приложили ухо к земле, но тут с дерева раздался свист Рафаэле Обжоры.
— Вон, вон они!
Он размахивал руками среди листвы, показывая туда, где стояла столбом рыжеватая пыль.
— Ничего не видать за дымом, — сказал Золотничок.
— Да никакой это не дым.
— Как не дым, когда дым.
— А искры откуда?
— Ну, пыль.
— Какая пыль, ветра-то нету.
— Танки, танки! — надрывались Обжора и Марио.
И мы увидели их ясно — они возникли из-за поворота, — о мадонна, какие страшные, один, два, три, и у всех пушки нацелены прямо в небо.
Американцы сидели на башнях, покуривали и махали нам.
Танков было пять; должно быть, это авангард, решили мы. Воздух вдруг взорвался жутким грохотом.
— Что это, мамочки!
— Сейчас всех перебьют, скоты!
Мы зарылись поглубже в пыль. Но грохот вскоре смолк.
— Черт, штаны испачкал! — пожаловался Пузырь, отплевываясь от пыли.
— И все-таки, что они затевают? — Агриппино изо всех сил вытягивал шею. В толпе стоял приглушенный ропот — кто всхлипывал, кто молился.
Обжора, Вонючка и Марио Гулициа стали насмехаться над односельчанами:
— Трусы вы, жуки навозные, и больше никто!
— Чего это с ними? — удивился Тури. — Черт меня возьми, если я хоть что-нибудь понимаю!
Люди, видно устыдившись своих страхов, притихли в напряженном ожидании, но трое сорванцов на дереве продолжали их дразнить.
— Эй, вы чего там раскудахтались? — окликнул их Нахалюга.
— У Спадаро во дворе почти всех кур снарядом поубивало, да и петуху голову размозжили. Будьте уверены, нам отсюда все видно как на ладони.
— Они что же, с курами воевать явились?
А на дороге уже показались новые танки, и мы поняли: через полчаса они будут у нас.
— Ах, кровопийцы! — причитали женщины. — На погибель нашу сюда пришли!
Вскоре первый танк подкатил к роще донны Каролины и остановился. У нас даже дух захватило при виде этой махины: вот так, по нашим представлениям, должен был выглядеть конь неистового Орланда.
— Хелло, хелло! — говорили американцы, попыхивая трубками.
На приветствия никто не ответил. Все исподлобья глядели на них. Мы на всякий случай забросили портрет дуче подальше в заросли ежевики.
Не ровен час, стрелять начнут, — сказал Кармело.
Дуче перевернулся в воздухе, напоследок укоризненно взглянул на нас одним глазом и со злобным клекотом провалился в преисподнюю.
Подъехавшие танки стали полукругом у крепостных стен. Американский офицер с криком «Долой Муссолини!» начал разбрасывать направо и налево пачки галет. Но толпа и не подумала их подбирать. Танкисты по примеру своего командира тоже принялись осыпать нас галетами и шоколадом.
— Гуд дей, литл итэлианз, гуд дей!
Мы во все глаза глядели на этот благословенный дождь.
— Чего рты разинули?! — крикнул Обжора. — Подбирай, ребята!
Вместе с дружками он спрыгнул с дерева прямо на дорогу. Мы опомнились и тоже стали напихивать за пазуху американские яства. Солдаты смеялись и кричали:
— Олрайт, чилдрен, олрайт!
Мы копошились в пыли под грустными взглядами односельчан, видно не ожидавших от иностранцев такой щедрости.
Внезапно опять грянул залп, и мы в испуге распластались посреди дороги. Полежав немного, мы осторожно огляделись и увидели стаю голубей, разлетавшихся во все стороны. Три птицы стремительно падали вниз, теряя сизые перья.
— Ой, мамочки! — взвизгнул Агриппино и поспешно спрятался за деревьями.
У нас также пропала охота подбирать пачки галет, ведь каждый и так набил полную пазуху, и мы стали глядеть на американцев, которые теперь занялись голубями.
Один голубь грохнулся оземь; лапки его еще судорожно дергались.
— О-ля-ля!
Солдат схватил полумертвую птицу за крыло.
— Только клюва тебе недостает, коршун проклятый! — процедил сквозь зубы Агриппино.
— Ит пиджин тунайт! — ликовал танкист.
— Пиджин, пиджин! — подхватили остальные.
Два подбитых голубя еще трепыхались в воздухе. А голубиная стая тем временем огибала горный хребет. Спустя секунду вторая птица шмякнулась о башню танка.
— Пиджин, пиджин!
Третий голубь, распластав крылья, спикировал прямо на нас. Чернявый достал его в прыжке и объявил:
— Наша добыча, этого не отдам.
Американцы что-то кричали на своем дурацком языке, но Чернявый быстро спрятал голубя в кустах ежевики.
— Нету, улетел! — И показал на небо.
Американцы засмеялись.
— Литл рог, литл рог! — напустились они на Чернявого, а тот лишь смерил их презрительным взглядом.
В этот миг прозвучала команда, и американцы рассыпались по машинам; пронзительно заскрежетали гусеницы.
— Слава богу, отчалили, — сказал кто-то из толпы.
Танки снова вытянулись по дороге и покатили, оставляя за собой глубокие рытвины.
— Пошли отсюда, — сказал Тури. — У меня голова кругом идет.
— А куда? — спросил я.
— Айда в Замок! — воскликнул Кармело. — Оттуда лучше всего видать, как войска проходят.
Чуридду выудил из кустов голубя, подбросил его на ладони.
— Сдох. Что с ним делать, в крапиву, что ль, забросить?
— Очумел? — покосился на него Чернявый. — С собой возьмем. Дохлый, ну и что с того? Уж лучше мы его съедим, чем эти скоты.
На площади мы едва не угодили под танки, грохотавшие гусеницами по булыжнику.
— За мной! — заорал Тури, проскользнув между ними.
В Замке было пустынно; мы расположились во дворике под кустом отцветающей акации.
— Ура, сейчас пир устроим! — радовался Нахалюга.
— Сперва надо костер развести, чтоб голубя изжарить, — заметил Агриппино.
Мы подошли к обрыву; внизу была купальня, а за ней расстилалась долина.
— Вон они! — гаркнул Пузырь.
Вся дорога была запружена танками, военными грузовиками, которые медленно ползли под лучами догоравшего солнца.
— Эй вы! — окликнул нас Агриппино. — Костер готов.
Мы живо ощипали голубка.
Из-под крыла у него сочилась кровь.
— Вон куда его подранили, — тихо сказал Чернявый.
— Бедняга! — посетовал я. — Но мы же не виноваты!
На огне мы опалили оставшиеся перышки, и нежное, ароматное мясо зарумянилось очень быстро.
— Нам бы сотню таких! — мечтательно протянул Карлик.
— Перебьешься. Зато у нас галет и шоколада в избытке.
— С чего начнем? — спросил я.
— С голубя, конечно.
Мы разорвали жаркое на части, кишки выбросили, а от печенки дали всем по кусочку.
— Чур мне голову, — попросил Пузырь.
— Так, теперь доставайте галеты, — распорядился Чернявый.
Мы немного разгребли камни и уселись, скрестив ноги, на пожухлой траве.
— Не то что наш хлеб, — облизывался Чуридду.
— Точно, — подтвердил Тури. — А ведь они, гады, каждый день такое жрут.
Мы поглощали хрустящие, обсыпанные мукой галеты, закусывали шоколадом и причмокивали от удовольствия.
— Ах черт, вот черт! — твердил Чернявый: видно, слов у него не хватало.
— Век бы здесь сидел! — с набитым ртом пробурчал Золотничок, облизывая перемазанные пальцы.
Но скоро нас стала мучить жажда.
— Ой, не могу больше, в горле пересохло! — пожаловался Пузырь.
Мы какое-то время крепились — через силу жевали приторный шоколад, но надолго нас не хватило.
— Он у меня в глотке застрял, — объявил Кармело.
— Водички бы сюда!
Тури поднялся.
— Внизу можно напиться, у дядюшки Анджело. Либо мы спускаемся по скале, либо возвращаемся назад.
Легко сказать — по скале, она же отвесная. Но у Тури уже созрел план. Он отобрал у нас ремни, сцепил их друг с другом и привязал этот канат к выступу.
— Вот так и будем спускаться.
— А если оборвется? — взвизгнул Пузырь, который вечно был готов в штаны наложить.
Но Тури, не слушая его, соскользнул по канату и в мгновение ока очутился на нижней площадке.
— Ну, чего сдрейфили?
За ним полезли Агриппино, Нахалюга и Золотничок. Пузырь все канючил:
— Домой хочу, к бабушке!
Но я дал ему хорошего пинка, и он как ни трусил, а все-таки спустился.
— Да это ж пара пустяков! — радостно закричал он.
Нам не повезло: хибара дядюшки Анджело была заперта. Мы отбили себе кулаки об дверь — и куда запропастился этот старый дурак? Не тащиться же обратно, тем более что дорогу перекрыли американцы?
— Айда со мной! — вдруг крикнул Агриппино.
Он залез в огород дядюшки Анджело, мы за ним.
— Вон, видите старую лохань? Там чистая вода для кур.
Агриппино нагнулся и стал лакать из корыта. И правда, вода была свежая, вкусная.
— Ну и нюх у тебя! — восхитился Тури.
— Небось в хозяйстве всему научишься.
Мы напились, не обращая внимания на враждебное квохтанье кур, и решили вернуться в Замок.
Однако же подниматься — не спускаться. Кто тяжело пыхтел, кто отплевывался, кто бурчал:
— И куда нас понесла нелегкая?!
Вдобавок по всему склону росли какие-то колючки с тошнотворным запахом.
— Ну и вонь! — скривился Карлик.
— Камни и то лучше, — подхватил Золотничок. — Тьфу! Апчхи!
— Лезь давай, — сказал я. — Уже близко.
Первым взобрался Кармело, самый опытный скалолаз. Он хорошо знал, где подниматься, за какой выступ ухватиться, чтобы потом подтянуться на руках. Чернявый, гибкий, как пружина, и выносливый, ненамного от него отстал.
— Эй вы, недоноски! — закричали они нам с вершины, уже окутанной сумраком. — Шевелитесь! Ползут как черепахи!
Меня зло разобрало: ведь я бы тоже был давно наверху, если б не этот недотепа Пузырь, который цеплялся за меня и хныкал:
— Ну обожди, дай руку!
Из-за него меня обогнали даже Тури и Агриппино. Вскоре я услышал их торжествующее «ура».
Ладно, плевать на них, решил я и протянул руку Пузырю.
— Не торопись. Теперь мы все одно последние.
Но последним вскарабкался Золотничок, изо всех сил делавший вид, что ему это безразлично.
Стемнело. Мы по очереди зевали, Тури — больше всех. Лежать на земле было жестко; то и дело кто-нибудь вытаскивал из-под себя и швырял вниз колкий камешек.
— Ух ты, глядите, ночь-то какая звездная! — воскликнул Золотничок.
— Да пошел ты со своими звездами, дай отдохнуть.
— Ох, и правда спать до смерти хочется, — зевнул Кармело.
Пузырь уже пришел в себя после пережитого страха и теперь рассуждал о звездах. Самый младший среди нас, он до сих пор ходил в школу и был первым учеником в классе.
— Ну давай, бабушкин внучек, прочти нам лекцию! — с издевкой сказал Тури, поудобнее устраиваясь на боку.
— При чем тут лекция, это же интересно, — отозвался Пузырь. — Так вот, небо — это огромная долина, где живут разные звери.
Его тихий, мечтательный голос будто убаюкивал нас.
— Вон, к примеру, Большая Медведица, семь звезд наподобие ковша. А там перевернутый ковшик — Малая Медведица, и над ней висит Полярная звезда…
— Полярную звезду я знаю, — прервал Агриппино. — Мы по ней время определяем.
— Точно! — воскликнул Золотничок. — Звезда посветит петуху на гребень, он и давай кукарекать.
— Выдумаешь тоже, ослиная башка! — обрушился на него Тури.
Но мы все уже заинтересовались рассказом Пузыря.
— Вон там, повыше, Кассиопея. Правда, здорово на небо глядеть: кажется, будто в колодец летишь?
— Ой, мамочки! — всполошился Чуридду.
— Вот мы уже на Млечном Пути, — не унимался Пузырь. — По нему молоко ведрами разлито.
— Вот это да, кто бы мог подумать! Звездный лес, а посреди течет тихая теплая река… и ведь так было испокон веку.
Даже Чернявый и Тури теперь глядели на Млечный Путь, правда, корчили рожи, отпускали ехидные замечания, но было заметно, что и они не в силах оторвать глаз от этой сверкающей шпаги. Вот тебе и Пузырь, а мы-то считали его слюнтяем.